И что же гласит эта истина? Что он умрет. Мы, живые, знаем, что когда-нибудь умрем. Нет, не знаете, никто не знает, как и я не знал, пока был жив, мы знаем только, что люди — смертны. Чтобы стать философской максимой, мысль эта представляется мне недостаточно значительной. Еще бы, вы и не представляете себе, до какой степени незначительным все выглядит оттуда, с того света. Но я-то пока еще — на этом. Тогда вы должны знать, что значительно и важно, если вообще есть такое. Быть живым. Дорогой мой Рикардо, поосторожней со словами: ваша Лидия — жива, ваша Марсенда — жива, а вы ничего о них не знаете и не узнали бы, даже если бы они попытались рассказать вам о себе, ибо живых от живых отделяет стена столь же непроницаемая, как и живых — от мертвых. Человек, рассуждающий подобным образом, должен воспринимать смерть как избавление. Нет, это не так: смерть есть разновидность совести, некий судья, который судит все — и себя самого, и жизнь. Дорогой мой Фернандо, поосторожней со словами, вы сильно рискуете. Если бы мы не произносили всех слов, включая самые абсурдные, то никогда не прозвучали бы и необходимые. А вы их теперь уже знаете? Я только теперь начал постигать абсурд. Однажды вы написали: Смерти нет. Я был не прав, есть. Вы это говорите, потому что умерли? Нет, потому что жил и, главным образом, потому, что никогда больше не буду жить, если, конечно, вы способны вообразить, что это такое — никогда больше не быть живым.
Рикардо Рейс поглядел на другой берег. Огни кое-где погасли, другие едва виднелись, тускнея на глазах, над рекой заструился легкий туман. Вы сказали, что перестали приходить с досады. Да. С досады — на меня? Да нет, пожалуй, меня раздражала и утомляла эта игра: память подталкивает, забвение — отталкивает, их схватка заведомо бессмысленна, забвение всегда одержит верх. Я вас не забывал. Знаете, на этих весах вы потянете немного. Тогда какая же память продолжала звать вас сюда? Память, которую я сохранил об этом мире. Я думал — память, которую мир сохранил о вас. Вздор какой, дорогой мой Рейс, мир забывает, я ведь вам говорил уже, мир забывает все. Вы считаете, что вас забудут? Мир забывает столь многое, что сам не ощущает нехватки всего того, о чем забыл. Какая суетность. Разумеется, суетней поэта только другой поэт — помельче калибром. Стало быть, я — суетней, чем вы? Позвольте вам сказать и не сочтите за лесть, вы — неплохой поэт. Но все же похуже, чем вы? Думаю, что да. Когда нас обоих уже не будет, любопытно было бы узнать — если, конечно, к этому времени память о нас не изгладится или пока она не изгладится, — какая чаша весов перетянет. Ах, весам и весовщикам не будет до нас никакого дела. Значит, смерть — есть? Есть. Рикардо Рейс поплотнее запахнул плащ: Озяб, пора домой, если хотите — пойдемте ко мне, поговорим еще немного. Нынче вы не ждете гостей? Нет, и вы сможете остаться, как тогда, помните? Вам одиноко? Не до такой степени, чтобы рыскать по городу в поисках общества — просто мне кажется, что и покойнику иногда приятно посидеть в тепле и уюте под крышей, в кресле или на диване. Вы, Рикардо, прежде не были склонны к иронии. И теперь не склонен. Он поднялся и спросил: Ну что же — идем? Фернандо Пессоа шел за ним следом и догнал у первого фонаря, дом стоял на другой стороне улицы, внизу. У подъезда, задрав голову, словно измеряя окна, торчал какой-то человек, и вид у него был такой, будто он шел мимо и на миг остановился, замер в неустойчивом равновесии на утомительно крутом подъеме, и любой из нас счел бы его просто припозднившимся прохожим, мало ли таких в нашем славном Лиссабоне, не все же с курами ложатся, но когда Рикардо Рейс подошел поближе, в нос ему ударил неистовый луковый смрад, и он узнал агента Виктора — есть запахи удивительно красноречивые, каждый стоит сотни речей, они могут в мгновение ока набросать портрет, обрисовать и расцветить черты: что этот субъект здесь делает? — подумал он и, оттого, быть может, что рядом был Фернандо Пессоа, не захотев играть жалкую роль, атаковал, так сказать, первым: Сеньор Виктор, вот нежданная встреча, в таком месте, в такой час? — на что тот ответил с ходу, явно не готовясь заранее, а импровизируя, но, согласимся, что профессиональная привычка быть настороже становится чертой характера: Да так уж вышло, сеньор доктор, так уж вышло, я навещал свою родственницу, живет тут неподалеку, хворает, бедная, воспаление легких у нее, выкрутился таким образом агент Виктор и в свою очередь спросил: А вы, стало быть, не живете больше в «Брагансе»? — выдав этим неловким вопросом свою осведомленность, ибо нет такого закона, чтобы постояльцу отеля нельзя было прогуливаться вечерком по Санта-Катарине, однако Рикардо Рейс либо сделал вид, либо и в самом деле не заметил этой нестыковки: Нет, переехал, теперь вот живу в этом доме, на втором этаже. А-а, и это меланхолическое восклицание при всей своей краткости выбросило в атмосферу удушливое облако луковой вони, и повезло Рикардо Рейсу, что стоял он с подветренной стороны — верно, сжалились над ним небеса. Исторгнув новую порцию смрада, Виктор распрощался: Счастливо оставаться, сеньор доктор, если что понадобится, только скажите, следователь мне тогда еще говорил, ах, говорит, если бы все были такими культурными, такими образованными, как доктор Рейс, одно удовольствие с ним, говорит, дело иметь, он очень обрадуется, когда я ему расскажу о нашей встрече. Доброй ночи, сеньор Виктор, отвечал Рикардо Рейс, и обойтись без этих слов было бы уж совсем неделикатно. Рикардо Рейс пересек улицу, а следом шел Фернандо Пессоа, и агенту Виктору почудились на мостовой две тени — причудливо играют отблески света, а с определенного возраста глаза наши теряют способность отличать видимое от незримого. Виктор еще постоял немного на мостовой, дожидаясь, пока зажжется свет в окнах на втором этаже — обычное дело, рутинное подтверждение полученных сведений, тем более, что для розысков Рикардо Рейса значительных усилий не потребовалось: с помощью управляющего Сальвадора нашел он грузчиков, с помощью грузчиков — пришел на эту улицу к этому дому, правильно говорят, что язык до Рима доведет, а уж от Вечного Города до квартала Санта-Катарина — рукой подать.
Фернандо Пессоа, удобно устроившись в кабинете на диване, привалясь затылком к спинке, закинув ногу на ногу, спросил: Чем занимается этот ваш друг? Он мне не друг. И хорошо, что не друг, уж больно скверно от него пахнет, я вот пятый месяц хожу в одном и том же костюме, не меняя ни сорочки, ни белья, и то не издаю такого зловония, значит, он вам не друг, а кто же тогда и кто этот человек, о котором он упоминал и который, судя по его словам, так высоко вас ценит? Они оба из полиции, не так давно меня туда вызывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Рикардо Рейс поглядел на другой берег. Огни кое-где погасли, другие едва виднелись, тускнея на глазах, над рекой заструился легкий туман. Вы сказали, что перестали приходить с досады. Да. С досады — на меня? Да нет, пожалуй, меня раздражала и утомляла эта игра: память подталкивает, забвение — отталкивает, их схватка заведомо бессмысленна, забвение всегда одержит верх. Я вас не забывал. Знаете, на этих весах вы потянете немного. Тогда какая же память продолжала звать вас сюда? Память, которую я сохранил об этом мире. Я думал — память, которую мир сохранил о вас. Вздор какой, дорогой мой Рейс, мир забывает, я ведь вам говорил уже, мир забывает все. Вы считаете, что вас забудут? Мир забывает столь многое, что сам не ощущает нехватки всего того, о чем забыл. Какая суетность. Разумеется, суетней поэта только другой поэт — помельче калибром. Стало быть, я — суетней, чем вы? Позвольте вам сказать и не сочтите за лесть, вы — неплохой поэт. Но все же похуже, чем вы? Думаю, что да. Когда нас обоих уже не будет, любопытно было бы узнать — если, конечно, к этому времени память о нас не изгладится или пока она не изгладится, — какая чаша весов перетянет. Ах, весам и весовщикам не будет до нас никакого дела. Значит, смерть — есть? Есть. Рикардо Рейс поплотнее запахнул плащ: Озяб, пора домой, если хотите — пойдемте ко мне, поговорим еще немного. Нынче вы не ждете гостей? Нет, и вы сможете остаться, как тогда, помните? Вам одиноко? Не до такой степени, чтобы рыскать по городу в поисках общества — просто мне кажется, что и покойнику иногда приятно посидеть в тепле и уюте под крышей, в кресле или на диване. Вы, Рикардо, прежде не были склонны к иронии. И теперь не склонен. Он поднялся и спросил: Ну что же — идем? Фернандо Пессоа шел за ним следом и догнал у первого фонаря, дом стоял на другой стороне улицы, внизу. У подъезда, задрав голову, словно измеряя окна, торчал какой-то человек, и вид у него был такой, будто он шел мимо и на миг остановился, замер в неустойчивом равновесии на утомительно крутом подъеме, и любой из нас счел бы его просто припозднившимся прохожим, мало ли таких в нашем славном Лиссабоне, не все же с курами ложатся, но когда Рикардо Рейс подошел поближе, в нос ему ударил неистовый луковый смрад, и он узнал агента Виктора — есть запахи удивительно красноречивые, каждый стоит сотни речей, они могут в мгновение ока набросать портрет, обрисовать и расцветить черты: что этот субъект здесь делает? — подумал он и, оттого, быть может, что рядом был Фернандо Пессоа, не захотев играть жалкую роль, атаковал, так сказать, первым: Сеньор Виктор, вот нежданная встреча, в таком месте, в такой час? — на что тот ответил с ходу, явно не готовясь заранее, а импровизируя, но, согласимся, что профессиональная привычка быть настороже становится чертой характера: Да так уж вышло, сеньор доктор, так уж вышло, я навещал свою родственницу, живет тут неподалеку, хворает, бедная, воспаление легких у нее, выкрутился таким образом агент Виктор и в свою очередь спросил: А вы, стало быть, не живете больше в «Брагансе»? — выдав этим неловким вопросом свою осведомленность, ибо нет такого закона, чтобы постояльцу отеля нельзя было прогуливаться вечерком по Санта-Катарине, однако Рикардо Рейс либо сделал вид, либо и в самом деле не заметил этой нестыковки: Нет, переехал, теперь вот живу в этом доме, на втором этаже. А-а, и это меланхолическое восклицание при всей своей краткости выбросило в атмосферу удушливое облако луковой вони, и повезло Рикардо Рейсу, что стоял он с подветренной стороны — верно, сжалились над ним небеса. Исторгнув новую порцию смрада, Виктор распрощался: Счастливо оставаться, сеньор доктор, если что понадобится, только скажите, следователь мне тогда еще говорил, ах, говорит, если бы все были такими культурными, такими образованными, как доктор Рейс, одно удовольствие с ним, говорит, дело иметь, он очень обрадуется, когда я ему расскажу о нашей встрече. Доброй ночи, сеньор Виктор, отвечал Рикардо Рейс, и обойтись без этих слов было бы уж совсем неделикатно. Рикардо Рейс пересек улицу, а следом шел Фернандо Пессоа, и агенту Виктору почудились на мостовой две тени — причудливо играют отблески света, а с определенного возраста глаза наши теряют способность отличать видимое от незримого. Виктор еще постоял немного на мостовой, дожидаясь, пока зажжется свет в окнах на втором этаже — обычное дело, рутинное подтверждение полученных сведений, тем более, что для розысков Рикардо Рейса значительных усилий не потребовалось: с помощью управляющего Сальвадора нашел он грузчиков, с помощью грузчиков — пришел на эту улицу к этому дому, правильно говорят, что язык до Рима доведет, а уж от Вечного Города до квартала Санта-Катарина — рукой подать.
Фернандо Пессоа, удобно устроившись в кабинете на диване, привалясь затылком к спинке, закинув ногу на ногу, спросил: Чем занимается этот ваш друг? Он мне не друг. И хорошо, что не друг, уж больно скверно от него пахнет, я вот пятый месяц хожу в одном и том же костюме, не меняя ни сорочки, ни белья, и то не издаю такого зловония, значит, он вам не друг, а кто же тогда и кто этот человек, о котором он упоминал и который, судя по его словам, так высоко вас ценит? Они оба из полиции, не так давно меня туда вызывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130