Пройдя мимо церкви Мучеников, Рикардо Рейс ощущает приятный запах — это, разумеется, и есть то, что называется благоуханием святости, исходящее от богомолок, стоящих внутри, сейчас начнется служба для них, для людей, принадлежащих к горнему миру, здесь, если нос не заложен, определишь семейство, класс и вид. Можно предположить, что здешний свечник щедро распыляет в воздухе пачули, и, когда к аромату зажженных восковых свечей добавляется еще и потребное количество воскуряемого ладана, все это, соединенное, сплавленное и переплетенное, неодолимо опьяняет душу, приводит к забвению чувств, слабости членов, увлажнению взоров — к несомненному экстазу, и Рикардо Рейс даже не знает, сколь многое он потерял из-за своей приверженности к мертвым идолам язычества — неважно, греческим или римским, ибо он в своих стихах взывает к тем и другим, ему лишь бы богини — а не Бог. Уже знакомой дорогой он спускается в нижнюю часть города, по-воскресному, по-провинциальному тихого — лишь во второй половине дня, после обеда, придут сюда поглазеть на витрины обитатели окраин, целую неделю ждавшие этого часа, придут целыми семьями, неся детей на руках или ведя их за ручку, так что они путаются у них в ногах, еле тащатся, потому что уже устали к концу дня, и грубый задник башмака просто-таки вгрызается в нежную лодыжку, а потом еще попросят сахарной ваты, а если отец семейства в духе и желает к тому же изобразить на людях благосостояние, то завершится все это за столиком в молочном кафе и позволит сэкономить на ужине, недаром же говорится, будто ужин надобно отдать врагу, на завтра больше останется. В урочный час пойдет обедать и Рикардо Рейс, на этот раз — — в «Золотой ключ», закажет бифштекс, чтобы окончательно отделаться от воспоминаний о приторных глазированных фруктах, а потом — ох, как медленно тянется время, какой долгий день, как далеко еще до ночи — купит билет в кинематограф, на французский фильм «Лодочник с Волги» с Пьером Бланшаром в главной роли, можно себе представить, на что похожа будет эта в Париже сделанная Волга, кино — сродни поэзии, то и другое — искусство иллюзии, сумей повернуть зеркало под нужным углом — и лужа предстанет океаном. А погода тем временем переменилась, при выходе из кино вновь полило, он решил взять такси и правильно сделал — не успел войти в дом, едва лишь повесил шляпу и снял плащ, как внизу раздались два удара дверным молотком, второй этаж, стало быть, сюда, может быть, Фернандо Пессоа решил посетить его при дневном свете и против обыкновения оповестил о своем появлении так шумно, что, того и гляди, возникнет в окне сосед с вопросом: Кто там, сменяющимся истошным криком: Ай, с того света пришелец! — и, вероятно, оттого с такой легкостью определил он это, что на этом свете всех знает наперечет. Рикардо Рейс открыл окно, выглянул: это — Лидия, она раскрывает зонтик, потому что уже падают первые крупные тяжелые капли: Зачем она пришла? — и, хотя еще за минуту до этого одиночество казалось ему тягостнейшей стороной бытия, вторжение вызвало у него досаду, но, впрочем, можно будет, если захочется, воспользоваться им и гостью использовать для отвлечения и развлечения, постельной схваткой успокоить нервы, унять вихри в голове. Он вышел на площадку, дернул проволоку, открывая входную дверь, и вскоре увидел, как по ступеням поднимается Лидия, одновременно и взбудораженная, и робеющая, и если между этими состояниями духа есть противоречие, то она его как-то разрешила, Рикардо Рейс же отступил в прихожую, произнося, пока она входит, пока он захлопывает за ней дверь, не то чтобы неприязненно, а скорее с той долей сухости, которую можно объяснить и оправдать неожиданностью: Не ждал тебя, что-нибудь случилось? — и Лидия делает шаг вперед, желая, чтобы ее обняли, и он желание ее осуществляет, как ему кажется — всего лишь снисходя к ней, но уже в следующий миг крепко и сильно прижимает ее к себе, приникает губами к шее, так до сих пор и не случалось ему одарить ее равноправным поцелуем в губы, разве что в постели, в самом преддверии кульминации, в забвении чувств, а она и не дерзает рассчитывать на такое, позволяет целовать себя, как ему хочется и нравится, и делать все прочее, но только не сегодня: Я на минутку выскочила, пришла посмотреть, как вы разместились, последнее слово явно почерпнуто из терминологии гостиничного бизнеса, не дай Бог, хватятся, как устроились в этой квартире, он хотел было увлечь ее в комнату, но Лидия высвободилась: Нет-нет, нельзя, и голос задрожал, и проявила волю, но это ведь только так говорится, ее бы воля — легла бы сейчас же на эту кровать, приняла этого человека, примостила его голову у себя на плече, больше ей ничего не надо, погладить бы только по волосам, приласкать, на что она никогда не могла решиться, вот чего бы хотела она, но ведь за стойкой отеля «Браганса» уже вопрошает Сальвадор: Где эту Лидию черти носят? — и, будто слыша это, она уже обежала весь дом, опытным глазом примечая всякую недостачу и нехватку: ни веника, ни швабры, ни совка, тряпки половой нет и чем пыль стирать — тоже, мыла ни миндального, ни стирального, ни щелока, ни пемзы, ни метелочки из перьев, ни подносика, ни туалетной бумаги, мужчины — прямо как дети малые: плывут на край света, путь в Индию открывают, а что у них под самым носом делается — не замечают. Да уж, чего тут вдосталь и в избытке — так это пыли и пуха, каких-то ниток, седых волос, которые роняли здесь поколение за поколением, ничего не замечая утомленными от жизни глазами, здесь даже паутина в углах состарилась и обветшала, отяжелела от пыли, умрет когда-нибудь и сам паучок, останется иссохшее тельце с поджатыми лапками лежать в своем воздушном гробике рядом с обратившимися в прах мошками и мушками, ибо своей судьбы никто не избегнет, никто на семя не пойдет — вот она, непреложная истина. Тут Лидия объявила, что в пятницу у нее выходной, и она придет делать уборку, принесет все, что нужно. Но как же, тебя, наверно, мать ждет? Ничего, я постараюсь ее предупредить, может, позвоню в соседнюю бакалею, а они передадут. Тебе деньги нужны? У меня есть, после сочтемся. Ну, вот еще, возьми, сто эскудо хватит? Да куда ж столько! Ну, хорошо, значит, в пятницу я тебя жду, мне только совестно, что ты будешь заниматься уборкой. Ой, да что вы — квартира в таком виде, что жить нельзя. Ну, я тебе что-нибудь подарю за это. Не надо мне ничего дарить, считайте, что я к вам нанялась в прислуги. Прислуга получает вознаграждение. Мне одна награда — вам угодить, и согласимся, что последняя реплика заслуживала поцелуя, каковой и был запечатлен Рикардо Рейсом на ее устах — да, наконец-то. Он уже взялся было за дверную ручку — вроде бы все обговорено, контракт подписан, но тут Лидия, захлебываясь словами, точно не в силах больше была держать их при себе и торопясь поскорее избавиться от них, сообщила новость:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130