уподобление их бешеным котам было бы вдвойне неуместным, ибо коты, даже не страдающие водобоязнью, воды терпеть не могут, и только один человек продолжал шагать вниз по переулку мимо Театра Людовика Святого, вероятно, у него была назначена встреча, и он опаздывал, и, вероятно, душа его пребывала в таком же смятении, как совсем недавно — у Рикардо Рейса, потому и хлестали его толстые струи, хотя природа, согласитесь, могла бы выразить свое сочувствие и иными способами — наслать, к примеру, землетрясение, которое погребло бы под развалинами и Виктора, и следователя до тех пор, пока не выветрился бы окончательно запах лука, пока не истлели бы оба, оставив по себе одни только чистые косточки, если, конечно, тела подобных личностей способны дойти до такого состояния.
Когда Рикардо Рейс вошел в отель, со шляпы у него текло, как из водосточной трубы, с плаща капало, и весь он являл собой образ горгульи — нелепая и жалкая фигура, лишенная и тени присущего врачу достоинства, ибо о достоинстве, присущем поэту, ни Сальвадор, ни Пимента представления иметь не могли, хотя, впрочем, рассуждали, должно быть, так: дождем обнаруживает себя небесное правосудие: он если уж льет, то на всех без разбору. Он подошел к стойке за ключом от номера, и: У-у, как вымокли-то, сказал управляющий, но из-под этого высказывания просвечивало и сквозило другое, куда более близкое к тому, что думал он на самом деле: В каком виде ты на самом-то деле, интересно бы знать, как тебя там отделали, или нечто еще более драматичное: Вот уж не ждал, что тебя так скоро выпустят, и, согласимся, что если мы самому Господу Богу тыкаем, хоть и пишем это «Ты» с заглавной буквы, то постояльцу, подозреваемому в прошлой и будущей подрывной деятельности, сам Бог велел. Но Рикардо Рейс ответил лишь на то, что услышал, ограничившись при этом бормотанием: Жуткий ливень, и торопливо устремился вверх по лестнице, оставляя за собой следы, по которым в самом скором времени пройдет Лидия, подбирая то сломанную веточку, то обрывок примятой травинки — и на том остановимся, ибо в противном случае фантазия увлечет нас слишком далеко, в романы о сертанах и сельве, а мы-то ведь всего лишь в гостиничном коридоре, ведущем к номеру 201 — и спросит: Ну, как это было, вас не обидели, а он ответит: Да что за ерунда, все было очень мило, воспитанные, вежливые люди, сесть предлагают. А зачем тягали-то вас? Да похоже, что это обычай у вас такой — пригласить к себе новоприбывшего из дальних стран, давно не бывавшего в родном краю и осведомиться у него, все ли у него хорошо, не терпит ли в чем нужды или недостачи. Вы смеетесь надо мной, брат говорил мне не так. Я и вправду шучу, но не беспокойся — все прошло гладко, их интересовало, зачем я приехал из Бразилии, чем там занимался и что намерен делать здесь. Они даже и о таком спрашивают? У меня создалось впечатление, что они могут спросить о чем угодно, а теперь ступай, я должен переодеться к обеду. В ресторане мэтр Афонсо — имя у него такое: Афонсо — повел его к столу, но на полшага раньше, чем требовали правила и польза дела, провожание свое оборвал, вернувшись в прежнюю точку, однако официант Рамон, который в последние дни обслуживал его без прежней внимательности и как бы сторонясь, насколько позволяли ему его должностные официантские обязанности, при первой возможности бросая его и подлетая к другим, менее отвратительным посетителям, так вот, Рамон, говорю, при виде Рикардо Рейса остановил кругообразное движение половника в супнице: Какой аромат, сеньор доктор, у мертвого слюнки потекут, и он прав, а кроме того, после лукового смрада всякий запах — благоухание. Наверно, существует теория классификации по запахам, подумал Рикардо Рейс, для каждого и в каждую секунду мы пахнем по-разному: вот для Сальвадора, например, я еще воняю нестерпимо, по мнению Рамона — уже издаю вполне сносный запах, а вот Лидии — о, сила заблуждения и неразвитое чутье! — кажется, что от меня веет ароматом роз. Подойдя к столику, он раскланялся с доном Лоренсо, доном Алонсо и с прибывшим три дня назад доном Камило и, ловким маневром уклонясь от попытки абордажа, укрылся в безопасном отдалении, так что все, о чем узнает Рикардо Рейс относительно положения дел в Испании, донесется к нему из-за соседних столов или будет прочитано в газетах, где прозрачно намекнут на обильнейшие всходы сорняков, даваемые оголтелой коммунистической и анархо-синдикалистской пропагандой, которая ведется повсеместно среди рабочих, солдат и матросов — ну, теперь, надеюсь, яснее стало, зачем вызывали в ведомство государственной безопасности Рикардо Рейса, а он все синится да не может припомнить черты человека, допрашивавшего его: видит только перстень с черным камнем на мизинце левой руки, но вот наконец с трудом выплывает к нему, словно из тумана, круглое, бледное, какое-то непропеченное лицо, но глаз различить он не в силах, но, может быть, их и не было, и беседовал он со слепцом? В дверях скромно возникает Сальвадор, оглядывает залу, проверяя, все ли в порядке — ведь «Браганса» вышел теперь на международный уровень — и во время этого краткого обзора встречается глазами с Рикардо Рейсом, издали шлет ему протокольную улыбку: ему хочется знать, что же там было, в ПВДЕ. Тем временем дон Лоренсо пересказывает дону Алонсо статью из французской, из парижской газеты «Ле Жур», где сказано, что возглавляющий португальское правительство Оливейра Салазар — энергичен и прост, что благодаря его прозорливости и предусмотрительности страна обрела процветание, а граждане ее — чувство национальной гордости. As? lo necesitamos , замечает дон Камило и, подняв бокал красного вина, кивает Рикардо Рейсу, а тот благодарит таким же легким поклоном, проникнутым — в полном согласии с вышеприведенным газетным суждением и в память славного дела при Алжубарроте , да славится оно в веках — чувством национальной гордости. Сальвадор удаляется с миром в душе: сегодня или в крайнем случае завтра доктор Рикардо Рейс расскажет ему, что ж там было на улице Антонио Марии Кардозо, а если не расскажет или если Сальвадору недостаточно полным покажется этот рассказ, узнает он что к чему из других ист, из других усточников — тьфу, наоборот! — да вот хоть от доброго своего знакомого по имени Виктор, который как раз там служит. И если сведения эти будут успокаивающими, если на Рикардо Рейсе нет вины и сняты с него подозрения, то, стало быть, вновь настанут прежние счастливые дни, разве что придется со всевозможной деликатностью и тактом посоветовать ему как можно меньше афишировать свои отношения с Лидией, так он ему и скажет: исключительно для репутации нашего отеля, сеньор доктор, только для сохранения доброго имени «Брагансы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Когда Рикардо Рейс вошел в отель, со шляпы у него текло, как из водосточной трубы, с плаща капало, и весь он являл собой образ горгульи — нелепая и жалкая фигура, лишенная и тени присущего врачу достоинства, ибо о достоинстве, присущем поэту, ни Сальвадор, ни Пимента представления иметь не могли, хотя, впрочем, рассуждали, должно быть, так: дождем обнаруживает себя небесное правосудие: он если уж льет, то на всех без разбору. Он подошел к стойке за ключом от номера, и: У-у, как вымокли-то, сказал управляющий, но из-под этого высказывания просвечивало и сквозило другое, куда более близкое к тому, что думал он на самом деле: В каком виде ты на самом-то деле, интересно бы знать, как тебя там отделали, или нечто еще более драматичное: Вот уж не ждал, что тебя так скоро выпустят, и, согласимся, что если мы самому Господу Богу тыкаем, хоть и пишем это «Ты» с заглавной буквы, то постояльцу, подозреваемому в прошлой и будущей подрывной деятельности, сам Бог велел. Но Рикардо Рейс ответил лишь на то, что услышал, ограничившись при этом бормотанием: Жуткий ливень, и торопливо устремился вверх по лестнице, оставляя за собой следы, по которым в самом скором времени пройдет Лидия, подбирая то сломанную веточку, то обрывок примятой травинки — и на том остановимся, ибо в противном случае фантазия увлечет нас слишком далеко, в романы о сертанах и сельве, а мы-то ведь всего лишь в гостиничном коридоре, ведущем к номеру 201 — и спросит: Ну, как это было, вас не обидели, а он ответит: Да что за ерунда, все было очень мило, воспитанные, вежливые люди, сесть предлагают. А зачем тягали-то вас? Да похоже, что это обычай у вас такой — пригласить к себе новоприбывшего из дальних стран, давно не бывавшего в родном краю и осведомиться у него, все ли у него хорошо, не терпит ли в чем нужды или недостачи. Вы смеетесь надо мной, брат говорил мне не так. Я и вправду шучу, но не беспокойся — все прошло гладко, их интересовало, зачем я приехал из Бразилии, чем там занимался и что намерен делать здесь. Они даже и о таком спрашивают? У меня создалось впечатление, что они могут спросить о чем угодно, а теперь ступай, я должен переодеться к обеду. В ресторане мэтр Афонсо — имя у него такое: Афонсо — повел его к столу, но на полшага раньше, чем требовали правила и польза дела, провожание свое оборвал, вернувшись в прежнюю точку, однако официант Рамон, который в последние дни обслуживал его без прежней внимательности и как бы сторонясь, насколько позволяли ему его должностные официантские обязанности, при первой возможности бросая его и подлетая к другим, менее отвратительным посетителям, так вот, Рамон, говорю, при виде Рикардо Рейса остановил кругообразное движение половника в супнице: Какой аромат, сеньор доктор, у мертвого слюнки потекут, и он прав, а кроме того, после лукового смрада всякий запах — благоухание. Наверно, существует теория классификации по запахам, подумал Рикардо Рейс, для каждого и в каждую секунду мы пахнем по-разному: вот для Сальвадора, например, я еще воняю нестерпимо, по мнению Рамона — уже издаю вполне сносный запах, а вот Лидии — о, сила заблуждения и неразвитое чутье! — кажется, что от меня веет ароматом роз. Подойдя к столику, он раскланялся с доном Лоренсо, доном Алонсо и с прибывшим три дня назад доном Камило и, ловким маневром уклонясь от попытки абордажа, укрылся в безопасном отдалении, так что все, о чем узнает Рикардо Рейс относительно положения дел в Испании, донесется к нему из-за соседних столов или будет прочитано в газетах, где прозрачно намекнут на обильнейшие всходы сорняков, даваемые оголтелой коммунистической и анархо-синдикалистской пропагандой, которая ведется повсеместно среди рабочих, солдат и матросов — ну, теперь, надеюсь, яснее стало, зачем вызывали в ведомство государственной безопасности Рикардо Рейса, а он все синится да не может припомнить черты человека, допрашивавшего его: видит только перстень с черным камнем на мизинце левой руки, но вот наконец с трудом выплывает к нему, словно из тумана, круглое, бледное, какое-то непропеченное лицо, но глаз различить он не в силах, но, может быть, их и не было, и беседовал он со слепцом? В дверях скромно возникает Сальвадор, оглядывает залу, проверяя, все ли в порядке — ведь «Браганса» вышел теперь на международный уровень — и во время этого краткого обзора встречается глазами с Рикардо Рейсом, издали шлет ему протокольную улыбку: ему хочется знать, что же там было, в ПВДЕ. Тем временем дон Лоренсо пересказывает дону Алонсо статью из французской, из парижской газеты «Ле Жур», где сказано, что возглавляющий португальское правительство Оливейра Салазар — энергичен и прост, что благодаря его прозорливости и предусмотрительности страна обрела процветание, а граждане ее — чувство национальной гордости. As? lo necesitamos , замечает дон Камило и, подняв бокал красного вина, кивает Рикардо Рейсу, а тот благодарит таким же легким поклоном, проникнутым — в полном согласии с вышеприведенным газетным суждением и в память славного дела при Алжубарроте , да славится оно в веках — чувством национальной гордости. Сальвадор удаляется с миром в душе: сегодня или в крайнем случае завтра доктор Рикардо Рейс расскажет ему, что ж там было на улице Антонио Марии Кардозо, а если не расскажет или если Сальвадору недостаточно полным покажется этот рассказ, узнает он что к чему из других ист, из других усточников — тьфу, наоборот! — да вот хоть от доброго своего знакомого по имени Виктор, который как раз там служит. И если сведения эти будут успокаивающими, если на Рикардо Рейсе нет вины и сняты с него подозрения, то, стало быть, вновь настанут прежние счастливые дни, разве что придется со всевозможной деликатностью и тактом посоветовать ему как можно меньше афишировать свои отношения с Лидией, так он ему и скажет: исключительно для репутации нашего отеля, сеньор доктор, только для сохранения доброго имени «Брагансы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130