В «резиденции» Франка я встретил множество генералов вермахта, командиров частей СС и высокопоставленных чиновников СС и партии. Мне интересно было узнать мнение этих людей о боеспособности наших войск и об общем военном положении. Под влиянием успешного летнего наступления на южном участке фронта их, казалось, ничто не волновало, и их мысли были целиком направлены на их военные задачи.
Ранним утром следующего дня я сел на самолет, присланный Гиммлером. Из кабины четырехмоторного «Кондора» передо мной впервые открылись необъятные просторы России. Лишь временами я замечал следы войны. Они полосами выжженной земли тянулись через леса, луга и пашни, а между ними снова на сотни километров лежала совершенно мирная и нетронутая земля. Созерцая под бесконечный гул мотора эту картину, я смог представить себе, какие трудности пришлось преодолеть нашим пехотинцам, чтобы овладеть этими пространствами. Приземлившись, мы сломя голову на автомобиле помчались в Житомир. Здания нашей штаб-квартиры были приведены в порядок и обставлены вполне по-современному. Заняв премилую комнатку с душем, я перекинулся парой слов с штандартенфюрером Брандтом, личным адъютантом Гиммлера, чтобы прощупать обстановку в штабе.
Брандт был низеньким, невзрачным человечком, пользовавшимся неограниченным доверием Гиммлера. Только шеф просыпался ранним утром, как Брандт заявлялся к нему, нагруженный бумагами и документами. Пока Гиммлер брился, он читал ему важнейшие сообщения утренних газет. Если попадались плохие новости, Брандт начинал следующим предисловием: «Извините, рейхсфюрер…». Получив такое предупреждение, Гиммлер на мгновение прекращал бриться — из предосторожности, чтобы не порезаться от испуга.
За ужином я встретился с Гиммлером. Все присутствующие должны были выходить к столу в брюках навыпуск, белых рубашках и штиблетах (а не военных сапогах) — таково было личное распоряжение Гиммлера, которого он придерживался до самого конца войны. Он принял меня в самом хорошем расположении духа, сначала осведомившись о моем самочувствии, сказав, что доктор Керстен, который тоже там присутствовал, наверняка вновь охотно возьмет меня под свое «крылышко».
Здесь я должен несколько подробнее рассказать о личном враче Гиммлера, поскольку ему пришлось сыграть известную роль в связи с моими планами. Как я уже упоминал, после смерти Гейдриха я, по желанию Гиммлера, не раз обращался к доктору Керстену, который с начала войны все больше превращался в «тень» Гиммлера. Без него Гиммлер просто не представлял, как избавиться от недугов. В свое время Керстена порекомендовал Гиммлеру генеральный директор германского калийного синдиката. Говорили, что он успешно лечил голландскую королеву Вильгельмину, а также целый ряд крупных промышленников со всего мира. Несомненно, он обладал исключительным даром внушения, да и в остальном он был очень интересным и разносторонним человеком, который пробился благодаря самообразованию и незаурядному таланту. Метод его лечения заключался в массаже нервных узлов, которые он находил кончиками пальцев. Активизируя таким образом кровообращение, он восстанавливал нормальное функционирование всей нервной системы. Он мог устранить за несколько минут головную боль и невралгию. Не удивительно, что Гиммлер за годы войны, легшие тяжелым грузом на его нервную систему, все больше зависел от Керстена, который мог оказывать на своего пациента немалое влияние. Как-то Гиммлер рассказал мне, что доктор умеет «распознавать» характер нервной организации человека и по нему судить о его физических и духовных способностях. Поэтому он, Гиммлер, направляет каждого, кто вызывает его интерес, на обследование к Керстену, чтобы пройти своего рода испытание.
Внешне Керстен был мало привлекательным человеком — кругленький, толстенький, весом, думаю, около ста килограмм. Глядя на его мясистые руки, трудно было представить, что кончики его пальцев обладают особой чувствительностью. К тому же зрачки его светло-голубых глаз были обведены странными черными колечками, которые порой придавали его взгляду нечто змеиное. В обращении он был добродушным и приветливым, даже жовиальным. У него была только одна страсть — он безумно любил всяческие сделки. Он покупал все, что мог достать «по дешевке», например, дюжину часов или зажигалок. Кроме того, у него была слабость к сплетням. Все это, а также зависть, которую вызывало у многих его положение, снискало ему со временем немало врагов. Кое-кто высказывал даже подозрение, что он является агентом английской разведки. Когда я однажды заговорил с Гиммлером об этом, он сказал: «Бог ты мой, да этот толстяк для этого слишком добродушен, он никогда не сделает мне неприятности. Но все же, если вы хотите выяснить этот вопрос — пожалуйста, это ваше дело. Но только старайтесь не обидеть его».
Несомненно, Кальтенбруннер (с января 1943 года ставший преемником Гейдриха) и Мюллер сделали бы все, чтобы «свалить» Керстена, но из-за Гиммлера они не осмеливались подступиться к нему. Благодаря этому, а также не в последнюю очередь и моей поддержке, которую я оказал ему, помня о своих планах, Керстен вышел из этой истории невредимым.
Вернемся теперь к нашей беседе с Керстеном в Житомире. Выяснилось, что он полностью согласен с моими мыслями о своевременном окончании войны. Он даже тут же согласился использовать для этого свое влияние на Гиммлера. Кроме того, он ободрил меня, сказав, что, насколько ему известно, я на хорошем счету у Гиммлера, чем придал мне силы самому заговорить с Гиммлером на эту тему. Я, со своей стороны, обещал Керстену защищать его от Мюллера.
За ужином, в первый вечер моего пребывания в Житомире, Гиммлер беседовал о чем угодно, только не о войне — он говорил об Индии, затронув при этом различные аспекты индийской философии, и в конце концов оседлал своего любимого конька — средневековые процессы ведьм. Он оживленно рассказывал о последних научных исследованиях в этой области, высказав сожаление о том, сколько «доброй немецкой крови» — имея в виду тысячи «ведьм» — было пролито в угоду суевериям. Отсюда он перешел к католической церкви и испанской инквизиции, назвав их «характерным порождением примитивного христианства».
(В действительности же, как я заметил позднее из его высказываний, он восхищался католической церковью. Например, он часто вспоминал, как он сам, будучи подростком, «исполненным веры в бога», служил министрантом святую мессу. Но, как я уже говорил, ненависть к отцу перешла у него в ненависть к церковным обрядам и организации, что проявлялось в его лекциях о католицизме).
На следующее утро Брандт вызвал меня на доклад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139