Именно в таком духе, в такой манере написаны «Мемуары». Шелленбергом движут два основных побуждения — во-первых, он всеми силами стремится обелить себя, отгородиться от зловещих палачей гитлеровской империи и совершенных ими чудовищных преступлений, представить себя в глазах читателя «всего лишь» скромным «техническим» сотрудником, кабинетным теоретиком, стоящим над схваткой жрецов «чистого» искусства разведки. В то же время его не оставляет мысль о поднятии собственных акций на тайных рынках послевоенной Европы и Америки. Поэтому он всячески старается подчеркнуть свои образованность, начитанность, интеллигентность, выгодно отличающие его, как ему кажется, от жестоких исполнителей воли фюрера, лишенных всякой фантазии и утонченности. При этом он противоречит сам себе, ибо желание покрасоваться на первых ролях пересиливает в нем страх перед разоблачением — «скромный технический» работник, «кабинетный теоретик», оказывается, был чуть ли не спасителем Германии и даже Европы, перед которым открывались блестящие перспективы, не случись такой неприятной «неожиданности», как разгром Германии силами антифашистской коалиции и, в первую очередь, Советского Союза.
Поэтому и вся историческая канва, на фоне которой предстает перед читателем облик рассказчика, выписана под определенным углом зрения, чтобы дать центральному действующему лицу наиболее благоприятное освещение. Все множество исторических фигур, проходящих по страницам «Мемуаров», выполняет по воле автора один и тот же «заказ» — оттенить его «непричастность» и «исключительность». Учитывая вышесказанное, трудно рассчитывать на то, что «Мемуары» способны нарисовать широкую объективную картину недавнего прошлого Европы. И все же воспоминания Шелленберга имеют свое непреходящее значение для историка — как живое свидетельство очевидца, как сообщение «из первых рук». Весьма интересна портретная «галерея», написанная Шелленбергом. Сухой, изобилующий канцеляризмами, приглаженный и монотонный стиль Шелленберга внезапно оживает, начинает играть красками, когда перо автора набрасывает черты того или иного персонажа. В этих неровных, по-прежнему субъективных, но живых, насыщенных непосредственным, личным впечатлением рисунках образы главарей третьего рейха, знакомые широкому читателю главным образом по карикатурам и публицистическим трудам, наполняются конкретным содержанием, приобретают плоть и кровь, благодаря чему диапазон исследователя, интересующегося историей второй мировой войны и гитлеровской Германии, получает дополнительную глубину.
Специалиста наверняка заинтересует освещение Шелленбергом форм и методов работы нацистской политической разведки. В книге подробно изложена история создания политической разведки, развития Главного имперского управления безопасности, в систему которого входило и ведомство, возглавлявшееся Шелленбергом, дана характеристика крупнейших разведывательных операций немцев во время второй мировой войны, сообщены технические подробности их осуществления.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Не прекращаются слухи о том, что Вальтер Шелленберг, шеф бывшей германской тайной службы, все еще жив. Утверждают, что он только скрывается, работая неузнанным (ведь искусство маскировки — его профессия) где-нибудь в Испании, Египте, в одной из арабских стран и бог знает где еще. Место жительства его призрачного существования довольно часто меняется. Если верить сенсационным сообщениям некоторых газет, его можно назвать Агасфером разведки. Но это не так. Он мертв. Он умер в начале марта 1952 года в Турине. Там же он похоронен.
Последний раз я видел его в октябре 1951 года. Он был очень болен и уже не мог довести до конца начатую работу. Смерть Шелленберга была нелегкой. Уже много лет его мучила болезнь печени. Он давно знал о необходимости срочного хирургического вмешательства. Но он все откладывал, боясь операции. В конце концов время было упущено. Помощь туринских врачей пришла слишком поздно. За страх смерти он расплатился собственной жизнью: таков совершенно обычный конец человека, последние годы жизни которого были полностью лишены чего-либо яркого и экстравагантного, который влачил бедное событиями существование, полное горечи поражения, у которого не было даже сил на отчаяние.
И этот человек, и его смерть мало пригодны для того, чтобы стать предметом легенды. Но судьба его была необычной. Судьба оказалась значительнее того, кому она досталась. В этой жизни было все, что делает ее исключительной: слава, власть, приключения, героизм, фантастика; коснулась она и сферы преступления. Но в конечном счете все эти очень большие слова не подходят к Вальтеру Шелленбергу: они болтаются вокруг фигуры реального человека, как костюм слишком большого размера.
Когда я впервые встретил его в Палацца на Лаго-Маджоре, на одной дружеской вечеринке в конце лета, я с трудом различил его среди гостей, собравшихся в большом отеле. Худощавый человек среднего роста, корректно одетый, не лишенный обаяния, у которого ни в жестах, ни в одном движении, ни в одной черте лица не было ничего бросающегося в глаза. Его можно было принять за любезного адвоката или за предпринимателя средней руки. Его вежливость казалась слишком напряженной, чтобы быть искренней. Несомненно, от этого человека исходило какое-то смутное обаяние, которое он временами пытался заставить сверкать во всю мощь. Он говорил спокойно, приглушенным и мягким голосом; он составлял фразы с небрежностью, мешающей ему полностью убедить собеседника. Тон его разговора временами нарушала какая-то странная нервозность. Становилось ясно, что Шелленберг старается в первое же мгновение завоевать своего собеседника при помощи тихой, почти незаметной атаки. Чувствовалось, что он не в состоянии переносить недоверчивую отчужденность и сдержанность, что он давно уже не обладает той уверенностью в себе, какую охотно демонстрирует. Казалось, его большие светлые глаза не перестают выпытывать у собеседника, как тот «относится» к Шелленбергу, в состоянии ли еще он, бывший шеф германской тайной службы, оказывать на окружающих такое же влияние, как это бывало раньше. Осторожная реакция партнера портила ему все удовольствие от беседы. Он чувствовал себя вынужденным усилить нажим. На глазах его самоуверенность превращалась в банальное тщеславие. В этом, конечно, нет ничего удивительного. Самоуверенность Шелленберга была лишена всякой социальной опоры. Его родители принадлежали к среде обедневшего бюргерства, ставшего жертвой войны, революции и инфляции. В юности ему, несомненно, пришлось узнать нужду. В наследство от родителей ему досталась, пожалуй, социальная амбиция — средств же для ее удовлетворения не хватало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139