Ds одержали славную победу, сын! У Мораны было много дел. Перун вам сопутствовал.
- Жатва Мораны не была обильной. Мы щадим братскую кровь, отец!
Сварун поднял косматые брови и взглядом одобрил слова Истока.
- Горе народу, который собственной кровью удобряет землю. Не пасти ему свои стада на лугах. Нагрянет враг, и чужие стада вытопчут их. Сын, если даже ты позабудешь своего отца, не вспомнишь о его могиле, куда вскоре опустишь его прах, если подашься на юг, если народ ринется вслед за солнцем на запад - не забудь моих слов. Только согласие принесет нам славу, мирную жизнь и упитанные стада, только тогда солнце свободы воссияет над нашей головой. Не будет согласия - нагрянет чужеземец, всем согнет шею, и свободный превратится в раба.
Наступило молчание. Лишь тихое потрескивание поленьев нарушало тишину. Искры взметались вверх, исчезали в длинных языках пламени, уходившего под самый закопченный потолок. Благоговение - словно люди слушали пророка - охватило взволнованно бьющиеся сердца.
Тихо и сокрушенно, с виноватым видом вошел Радован. Никто не повернул головы в его сторону. Он почувствовал, что пришел не вовремя, нарушил торжественность минуты. Старик пробрался в угол, прижав руки к обнаженной груди.
Сварун посмотрел на него, и в его взгляде не было злобы.
- Расскажи о разбойнике, Радован. Печаль давит мне грудь, душит. Не могу в одиночестве!
Исток укоризненно взглянул на певца.
- Почему ты не уберег ее, не защитил?
Старик продвинулся к огню. Лицо его при свете костра выглядело сморщенным и худым. А когда он заговорил, голос его звучал так робко и так сокрушенно, что Исток в удивлении повернулся к нему.
- О, я знаю, вы осуждаете меня. Осуждают ваши лица, ваши взгляды, потому что украдена голубка, потому что исчез со двора свет, потому что умолкли ее песни и дом теперь - сжатая нива. Вы осуждаете меня, но боги нет. Кто из вас не кормил голубей, не бросал им зерна посреди двора, спрашиваю я? И что сделал бы он, если бы в ту минуту, когда он наслаждался видом воркующей стаи, с неба вдруг как стрела налетел тать, схватил голубку и унес? Он закричать бы не успел, даже подумать о луке, потому что уж высоко в небе плыл ястреб с прекрасной голубкой в изогнутых когтях. Так же случилось и тут. Сварун мне свидетель. Тунюш выскочил из засады, вспыхнул его багряный плащ, вопль замер у нас в груди, а ястреб-разбойник, оседлавший коня и тысячу бесов, исчез. О Морана!
Бледный как смерть Радо слушал рассказ Радована, кусая губы, в которых не было ни кровинки, пальцы его дрожали и сжимались в кулак, на руках перекатывались могучие мускулы.
- Вы осуждаете меня, а что бы вы сделали на моем месте?
- В погоню! - зарычал Радо.
- В погоню, в погоню! Ты бы помчался за ним, легкомысленный юноша, верю. И обрек бы себя на верную гибель. Где конь, способный догнать Тунюша? Где у тебя товарищи, ведь у него-то они были? Или ты топнул бы ногой, чтоб они вышли из земли, как осы из гнезда, когда постучишь по нему! О, юноши с горячей кровью, жаждущие любви, - недолог ваш разум, короче он русой косы прекрасной девушки. Радован тоже помчался бы за ним, если б вспыхнула хотя бы крохотная искорка надежды догнать его, искорка, какую рождает слабый кремень, когда ударишь по нему кресалом. Но даже ее не было. Поэтому я остался и плакал в тихой и горькой тоске, и думал своей старой головой, что предпринять. Видят боги, я не виновен, хоть вы и казните меня своими взглядами!
- Не печалься, Радован! Говори, что ты придумал! А сначала опустоши рог, который тебе предлагает твой сын.
Исток налил доверху сосуд и протянул его музыканту.
- Не буду! Клянусь богами, лучше я погибну от жажды, чем омочу губы, сидя среди судей неправедных. Но после твоих слов я вижу, что вы не осуждаете меня!
Он залпом выпил медовину, лицо его порозовело. Он поднялся с колоды, выпрямил свое старое тело и торжественным напевным голосом произнес:
- А что я придумал, не твоя забота. Об этом никто не узнает, пока не исполнится. Скажу только, что трижды всякий день и трижды всякую ночь я приношу клятву Святовиту всевидящему, Перуну всемогущему, и Весне, и Деване: Радован спасет Любиницу или попадет в объятия Мораны во вражеской земле. Как я поклялся, так и будет.
В старце пробуждалась жизнь, глаза его засверкали, из широкой груди исходила сила, в сжатых кулаках таилась решимость, он был сейчас воплощением храбрости и вдохновения. Все оживились, лица засветились радостной надеждой, даже Сварун поднял тяжелую голову, с лица его исчезла горечь, и он протянул Радовану правую руку, словно благословляя его.
Певец, помедлив мгновение, решительно повторил:
- Будет так, как я поклялся! - Потом быстро повернулся и исчез во тьме.
Утром первые солнечные лучи озарили спящее войско. Повсюду вокруг града, где накануне вечером горели костры, теперь чернели круги выжженной земли. А рядом, словно подрубленный лес, спали воины. Радость, медовина, утомление сморили их, и они погрузились в крепкий сон - даже заря не разбудила их.
А на валу уже собрались на совет старейшины. Споров не было. Одна мысль владела всеми: на гуннов!
Большинство считало, что войску следует отдохнуть один день, а потом ударить всеми силами на Тунюша.
Возражал только Исток. Воин до мозга костей, знавший порядки палатинской гвардии, он приходил в ужас, глядя на долину:
"Это стадо, - думал он, - а не воины".
В конце концов старейшины вняли его совету. Истоку разрешили отобрать лучших воинов, а остальных распустить по домам.
Когда совет закончился и решение было принято, в круг старейшин неожиданно въехал на тощем гуннском коне старый гунн.
Ненависть и злоба охватили всех. Гунна встретили грозные взгляды, нахмуренные брови, недобрые лица.
- Как я поклялся, так и будет! - прокричал всадник.
Вопль удивления вызвал эти слова.
А всадник уже повернул коня, взвился рыжий чуб, мелькнули штаны из козьей шкуры, и гунн галопом выскочил из града.
Старейшины, подняв руки, громко приветствовали его, желая удачи. Они узнали во всаднике Радована. Но тот даже не оглянулся. Он лишь взмахнул лютней, склонился к конской шее и помчался по долине.
- Вот так придумал, вот так придумал! - переходило из уст в уста. Разве его узнаешь теперь? Боги да помогут ему! Храни его Святовит!
Лишь около полудня зашевелился людской муравейник вокруг града. Драгоценными камнями сверкали в серо-бурой толпе шлемы Истока и славинов из Константинополя. Вскоре толпа разделилась. Воздух потрясли воинственные крики:
- На гуннов! На гуннов!
15
Войско, после победы жаждавшее крови, в тот же день хотело прорваться сквозь ущелье к Дунаю. Истоку с трудом удалось сдержать разбушевавшуюся стихию. И хотя он отобрал лучших воинов, они не послушались бы его, если б в дело не вмешались старейшины и не велели своим людям во всем подчиниться Истоку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121