Он лишь видел перед собой неясные очертания женской фигуры, на мгновение ему захотелось схватить ее и бросить в море, если это и вправду была императрица. Но кулаки разжались, а ноги вросли в песок, он застонал.
И тогда шипящий голос Феодоры нарушил тишину. Ни на миг не потеряла она самообладания - не раз в любовных авантюрах ей приходилось ставить на карту порфиру и жизнь. Снова сверкнула молния.
- Proskinesis! На колени! - подняв руку, приказала Феодора.
И послушно подогнулись колени воина, повинуясь силе власти.
- Пусть сегодняшняя ночь будет для тебя доказательством того, как императрица ценит Ирину. Она святая, и я убедилась, что она печется о твоей душе, стремясь открыть тебе истину. Почитай ее, целуй полы ее одежды - ты пока не достоин ее глаз. А чтобы возвысить тебя до нее, сейчас, при свете молнии, императрица назначает тебя магистром педитум палатинской гвардии. В течении месяца ты получишь императорский указ. Любите друг друга с Ириной, крестись. Христос с вами обоими! Обо всем молчи, иначе тебя постигнет кара, это так же верно, как то, что перед тобой повелительница земли и моря.
Снова блеснула молния, Феодора исчезла, словно демон унес ее в ночь. Ударили весла. В небе полыхали зарницы. Как прикованный к месту стоял Исток. А императрица сжимала кулаки под черной столом и клялась адом, что уничтожит его, а ее потопит в грязи.
- Ха, магистр педитум! Я сделаю тебя магистром, сгнивших заживо в моей темнице!
21
На другой день, когда воинов распустили на полуденный отдых, Исток, шагая в тени цветущих акаций, попытался собраться с мыслями и понять, что же произошло на самом деле прошлой ночью. Его поразил таинственный приход Феодоры, ее великодушное назначение его магистром педитум, поразило все: и ночь, и молнии, и императрица - все казалось волшебством. Возможно ли, чтоб Феодора, императрица, вероломная жена Управды, полюбила его, варвара? Однако так утверждал Эпафродит и об этом же говорили ее глаза. Но слова ее звучали иначе. Она будто бы боялась за Ирину, опасалась, что свиданья Ирины - это свиданья блудницы. Поэтому она позволила варвару целовать и обнимать себя, поэтому она выбрала темную ночь, чтоб убедиться, идет ли речь о Евангелии или о безумстве любви.
- Но как она узнала?
- Как?
Эпафродит тоже знает - в Константинополе, верно, подслушивает каждая травинка, каждый камешек посреди дороги. Если справедливы слова Эпафродита, то он погиб, погибла Ирина. Сегодня же вечером он пойдет к нему и обо всем расскажет.
А что ответит ему грек?
"Беги! - скажет он. - Беги - без Ирины".
А ей оставаться в когтях ястребов? Если Феодора намерена ее погубить, он должен спасти ее: пусть ценою жизни, но он должен жестоко отомстить. Ведь скройся он, Ирина останется одна и не перенесет позора, которым заклеймит ее двор, узнав о ее любви. Сеть опутала его, он не видел выхода, его окружала чаща, над ним стояла ночь, он не знал, где восходит, а где заходит солнце.
Задумчиво повесив голову, бродил он, в то время как другие воины подремывали, расположившись на траве в тени платанов. Ласково сияло солнце; прошедший на рассвете ливень освежил и очистил воздух, все дышало радостью жизни; раскрывались чашечки цветов, расцветали дикие смоквы, вишни стряхивали с себя белый снег. Молодость кипела в Истоке, ясное небо прогоняло недобрые мысли, лучезарные надежды пробуждались в сердце и вместе с ними вера в слова Феодора. В душе его таилась бесконечная любовь, которая не может жить без надежды, не может думать о плохом. Он возблагодарил Святовита за то, что тот хранил его до сих пор, и просил Девану и впредь счастливо ткать нити его любви.
Охваченный думами, он подошел к старому воины - гоплиту, лежавшему в траве с тяжелым щитом в изголовье. Широко открытыми глазами смотрел тот на деревья, лицо его рассекал глубокий шрам.
- О чем задумался? - окликнул его Исток.
Воин поднялся, как полагалось, перед центурионом.
- Как ты попал на императорскую службу? Где твоя родина, какого ты племени, из антов или из славинов?
- Я славинского племени. В рядах Сваруничей дрался я при люте и по ту сторону Дуная против ромеев. Соколами были погибшие молодые Сваруничи. А теперь я служу Византии. О боги!
- Домой тебя тянет?
- Страшная тоска ест меня, коли бы мог, ушел бы.
- А что говорят другие славины в моей центурии? Не забывают родину?
- Не могу тебе сказать, господин. Не хочу быть доносчиком, предателем!
- Ты не станешь ни доносчиком, ни предателем! Говори! Перед тобой не офицер, с тобой говорит брат славин.
- Бесконечна твоя доброта, господин. Я скажу тебе. Мы голодаем, чтоб накопить денег и убежать домой. Ходили мы в Африку, ну и жарко там было! Сейчас вот поговаривают, что снова пойдем на войну, в Италию. А нас тянет в свободные дубравы, к нашему племени. Хватит с нас ран, хватит с нас битв!
- А если бы Исток пошел с вами?
Воин обнял колени центуриона.
- Господин, по одному твоему слову мы поднимемся! Велишь - атакуем целый легион! Погибнем за тебя, если захочешь!
- Успокойся и поклянись богами, что будешь молчать!
- Клянусь очагом своего отца, который был старейшиной.
- Сговорись с товарищами. Чем больше вас будет, тем лучше. Исток позаботится о деньгах. Когда получишь сигнал, - может быть, скоро, а может быть, и не так скоро, - двинемся через Гем!
- Господин, вся центурия пойдет за тобой!
- Помни о клятве и молчи!
Исток стремительно повернулся, в ту же минуту затрубили трубы, возвещая о возвращении в казармы. Магистра эквитум неожиданно приглашали во дворец.
Это случалось нередко, поэтому ни воины, ни Исток ничего не заподозрили. Радуясь отъезду Асбада, они с песнями возвращались в казарму.
Едва миновал полдень, - Исток еще не вернулся, - к Эпафродиту пришел евнух Спиридион. У двери он осведомился о центурионе и передал Нумиде письмо для него. Потом попросил грека принять его для беседы. Эпафродит принял сразу, предчувствуя важные вести.
Евнух склонился до самой земли и не мешкая сообщил:
- Господин, я не осмелился писать, не осмелился. Речь идет о моей голове. А вести важные, поэтому я пришел сам.
- Встань и говори!
Глаза евнуха пробежали по драгоценностям в комнате Эпафродита, пожирая золотые вещи.
- Какая дорогая ваза! У императрицы нет таких! - не смог он удержаться от восклицания.
- Пустяки! Говори, Спиридион!
- Не пустяки, да простит твоя светлость предерзкому слуге; я понимаю толк в драгоценностях. Ночью августа была у центуриона Истока. Глаза ее мечут молнии Она кусает губы, и лицо ее бледно. Она велела мне следить за тем, когда Ирина, ясная дама небесной красоты, пошлет письмо сюда, в твой дом. И мне, господин, пришлось выманить его у раба - сегодня она его послала - и отнести императрице. Она возвратила его нетронутым и сейчас я передал его Нумиде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
И тогда шипящий голос Феодоры нарушил тишину. Ни на миг не потеряла она самообладания - не раз в любовных авантюрах ей приходилось ставить на карту порфиру и жизнь. Снова сверкнула молния.
- Proskinesis! На колени! - подняв руку, приказала Феодора.
И послушно подогнулись колени воина, повинуясь силе власти.
- Пусть сегодняшняя ночь будет для тебя доказательством того, как императрица ценит Ирину. Она святая, и я убедилась, что она печется о твоей душе, стремясь открыть тебе истину. Почитай ее, целуй полы ее одежды - ты пока не достоин ее глаз. А чтобы возвысить тебя до нее, сейчас, при свете молнии, императрица назначает тебя магистром педитум палатинской гвардии. В течении месяца ты получишь императорский указ. Любите друг друга с Ириной, крестись. Христос с вами обоими! Обо всем молчи, иначе тебя постигнет кара, это так же верно, как то, что перед тобой повелительница земли и моря.
Снова блеснула молния, Феодора исчезла, словно демон унес ее в ночь. Ударили весла. В небе полыхали зарницы. Как прикованный к месту стоял Исток. А императрица сжимала кулаки под черной столом и клялась адом, что уничтожит его, а ее потопит в грязи.
- Ха, магистр педитум! Я сделаю тебя магистром, сгнивших заживо в моей темнице!
21
На другой день, когда воинов распустили на полуденный отдых, Исток, шагая в тени цветущих акаций, попытался собраться с мыслями и понять, что же произошло на самом деле прошлой ночью. Его поразил таинственный приход Феодоры, ее великодушное назначение его магистром педитум, поразило все: и ночь, и молнии, и императрица - все казалось волшебством. Возможно ли, чтоб Феодора, императрица, вероломная жена Управды, полюбила его, варвара? Однако так утверждал Эпафродит и об этом же говорили ее глаза. Но слова ее звучали иначе. Она будто бы боялась за Ирину, опасалась, что свиданья Ирины - это свиданья блудницы. Поэтому она позволила варвару целовать и обнимать себя, поэтому она выбрала темную ночь, чтоб убедиться, идет ли речь о Евангелии или о безумстве любви.
- Но как она узнала?
- Как?
Эпафродит тоже знает - в Константинополе, верно, подслушивает каждая травинка, каждый камешек посреди дороги. Если справедливы слова Эпафродита, то он погиб, погибла Ирина. Сегодня же вечером он пойдет к нему и обо всем расскажет.
А что ответит ему грек?
"Беги! - скажет он. - Беги - без Ирины".
А ей оставаться в когтях ястребов? Если Феодора намерена ее погубить, он должен спасти ее: пусть ценою жизни, но он должен жестоко отомстить. Ведь скройся он, Ирина останется одна и не перенесет позора, которым заклеймит ее двор, узнав о ее любви. Сеть опутала его, он не видел выхода, его окружала чаща, над ним стояла ночь, он не знал, где восходит, а где заходит солнце.
Задумчиво повесив голову, бродил он, в то время как другие воины подремывали, расположившись на траве в тени платанов. Ласково сияло солнце; прошедший на рассвете ливень освежил и очистил воздух, все дышало радостью жизни; раскрывались чашечки цветов, расцветали дикие смоквы, вишни стряхивали с себя белый снег. Молодость кипела в Истоке, ясное небо прогоняло недобрые мысли, лучезарные надежды пробуждались в сердце и вместе с ними вера в слова Феодора. В душе его таилась бесконечная любовь, которая не может жить без надежды, не может думать о плохом. Он возблагодарил Святовита за то, что тот хранил его до сих пор, и просил Девану и впредь счастливо ткать нити его любви.
Охваченный думами, он подошел к старому воины - гоплиту, лежавшему в траве с тяжелым щитом в изголовье. Широко открытыми глазами смотрел тот на деревья, лицо его рассекал глубокий шрам.
- О чем задумался? - окликнул его Исток.
Воин поднялся, как полагалось, перед центурионом.
- Как ты попал на императорскую службу? Где твоя родина, какого ты племени, из антов или из славинов?
- Я славинского племени. В рядах Сваруничей дрался я при люте и по ту сторону Дуная против ромеев. Соколами были погибшие молодые Сваруничи. А теперь я служу Византии. О боги!
- Домой тебя тянет?
- Страшная тоска ест меня, коли бы мог, ушел бы.
- А что говорят другие славины в моей центурии? Не забывают родину?
- Не могу тебе сказать, господин. Не хочу быть доносчиком, предателем!
- Ты не станешь ни доносчиком, ни предателем! Говори! Перед тобой не офицер, с тобой говорит брат славин.
- Бесконечна твоя доброта, господин. Я скажу тебе. Мы голодаем, чтоб накопить денег и убежать домой. Ходили мы в Африку, ну и жарко там было! Сейчас вот поговаривают, что снова пойдем на войну, в Италию. А нас тянет в свободные дубравы, к нашему племени. Хватит с нас ран, хватит с нас битв!
- А если бы Исток пошел с вами?
Воин обнял колени центуриона.
- Господин, по одному твоему слову мы поднимемся! Велишь - атакуем целый легион! Погибнем за тебя, если захочешь!
- Успокойся и поклянись богами, что будешь молчать!
- Клянусь очагом своего отца, который был старейшиной.
- Сговорись с товарищами. Чем больше вас будет, тем лучше. Исток позаботится о деньгах. Когда получишь сигнал, - может быть, скоро, а может быть, и не так скоро, - двинемся через Гем!
- Господин, вся центурия пойдет за тобой!
- Помни о клятве и молчи!
Исток стремительно повернулся, в ту же минуту затрубили трубы, возвещая о возвращении в казармы. Магистра эквитум неожиданно приглашали во дворец.
Это случалось нередко, поэтому ни воины, ни Исток ничего не заподозрили. Радуясь отъезду Асбада, они с песнями возвращались в казарму.
Едва миновал полдень, - Исток еще не вернулся, - к Эпафродиту пришел евнух Спиридион. У двери он осведомился о центурионе и передал Нумиде письмо для него. Потом попросил грека принять его для беседы. Эпафродит принял сразу, предчувствуя важные вести.
Евнух склонился до самой земли и не мешкая сообщил:
- Господин, я не осмелился писать, не осмелился. Речь идет о моей голове. А вести важные, поэтому я пришел сам.
- Встань и говори!
Глаза евнуха пробежали по драгоценностям в комнате Эпафродита, пожирая золотые вещи.
- Какая дорогая ваза! У императрицы нет таких! - не смог он удержаться от восклицания.
- Пустяки! Говори, Спиридион!
- Не пустяки, да простит твоя светлость предерзкому слуге; я понимаю толк в драгоценностях. Ночью августа была у центуриона Истока. Глаза ее мечут молнии Она кусает губы, и лицо ее бледно. Она велела мне следить за тем, когда Ирина, ясная дама небесной красоты, пошлет письмо сюда, в твой дом. И мне, господин, пришлось выманить его у раба - сегодня она его послала - и отнести императрице. Она возвратила его нетронутым и сейчас я передал его Нумиде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121