Омраченные люди, спасаясь, побегут на равнину.
Но вода в реке будет отравленной, и взойдет на дорогах трава из железа. Я
же вовсе не обманываю их всех. Этот город действительно погибает...
О_с_т_а_н_о_в_, по-видимому, захватывал и его. Так как паузы между
фразами становились ощутимо длиннее. Он влачился - угрюмый, поникший,
больной. Обреченно сутулясь, едва не теряя сознание. Невозможные космы
торчали у него, как щепа, а лишайные пестрые руки свободно болтались.
Неестественно вывернутые. Локтями вперед. Это был уже не подросток,
натужно взывающий о справедливости. Это был равнодушный костлявый недобрый
старик. Тот, который измерил судьбой всю тщетность усилий. И растратил всю
душу. И который за все заплатил. Опустившийся, вялый, разочарованный.
Близость смерти копилась в его морщинах.
Он сказал:
- Неужели вы будете убивать? Нет, не верю, на убийцу вы совсем не
похожи...
- Это - просто необходимость, - ответил я.
- А затем необходимость станет потребностью?
Гулливер спокойно и бесчувственно затихал. Длился все тот же -
август, понедельник. Обгоревшее солнце висело у самого горизонта, и дома,
озаренные им, выглядели кровавыми. Пыхал дымом пожар. Задыхалось
страшилище на заводе. От свинцовой реки поднимался туман. Небо в куполе
явственно зеленело. И по этому бледному зеленому небу, торопясь, поражая
безмолвием, как фигуры знамения, растянулись огромные полотнища птиц.
Будто черные простыни. Края их замедленно колыхались, и легкие горячие
перья непрерывно ложились - на улицы, на ребристую ржавчину крыш, на
карнизы, на демонов, на пузатую страшную площадь в земле, где,
раскинувшись, изнывала крапива. Гулливер как-то очень нелепо пересекал ее,
волоча сандалии, хрупкие локти его качались, точно перебитые железом. А на
черепе трепетала прозрачная полумертвая стрекоза. Вероятно, обедала.
Хронос! Хронос! Ковчег! Я, по-моему, видел уже эту тягостную картинку.
Бегемот. Запах тины. Измятая папка с бумагами. Я тогда пребывал в кабинете
у шефа. А потом вместе с ним приколачивал пыльный лозунг над шкафом.
Что-то бодрое, что-то выспренно-деревянное. Между прочим, даже окно
отыскалось. Где оно и должно было быть, - в торце двухэтажного дома.
Совершенно замызганное было окно. Непротертое, серое, обросшее Волосами.
Листья жесткой крапивы держали его в тени. Но мне все-таки показалось, что
я различаю кого-то за рамами. Кто-то рыхлый, знакомый, испуганный прильнул
к ним с другой стороны. Обозначились пальцы. И лицо, как лепешка, -
расплющилось. Может быть, по сценарию, я еще находился у шефа?
Впрочем, все это не имело значения. Вообще ничего не имело значения.
Пух струился, как снегопад, и крутился, и вскидывался бураном. И из центра
такого бурана неожиданно вынырнул худощавый стремительный человек и сказал
мне шипящим от ярости голосом:
- Наконец-то!.. Я думал, вы умерли, Белогоров!.. Я ищу вас по городу
уже битый час!.. Что случилось?.. Вы струсили?.. Вы пошли на попятный?..
Что вы топчетесь?.. Времени у нас в обрез!..
Он шипел, пританцовывая, и зубы его светились. Удивительной
голубизной. И сияли от счастья глаза. А на гладких щеках проступала
могильная плесень.
Вероятно, воскрес он совсем недавно.
- Подождите, Корецкий, - сказал я ему. - Две секунды ничего не
решают. Вы же знаете: я согласен на все. Просто я хочу быть уверенным. Я
хочу быть уверенным - до конца. Только, если я буду _а_б_с_о_л_ю_т_н_о
уверен...
Но Корецкий все так же светился и пританцовывал:
- Путь на Таракановскую уже закрыт... Полчаса или больше... Кажется,
там начинается _п_и_р_ш_е_с_т_в_о_... И через Кривой бульвар нам теперь не
пройти... Потому что - кордоны и демоны... Вы же не имеете при себе
и_н_д_у_л_ь_г_е_н_ц_и_и_?.. Так что лучше - задворками... Через магазин,
через Закаканский переулок... Черт-черт-черт!.. Это сильно удлиняет
дорогу!..
- А оружие? - сдаваясь, спросил я.
- Ну, - оружие будет...
Серый мятый фургон с полустертыми буквами - "Почта", грязноватый,
заметаемый пухом, сиротливо приткнулся у тротуара. Двигатель его, как ни
странно, еще сотрясался, но солдат за баранкой натужно остекленел и
распяленный офицер рядом с ним тоже замер - наподобие манекена.
Это было то, что нам нужно. Я рванул заржавевший фиксатор замка.
- Кверху, кверху тяните! - шипел мне Корецкий.
Обе створки фургона, обитые жестью, стали медленно расходиться.
Приоткрылась тюремная внутренность - доски, лампочка под потолком.
Конвоиры у входа, как чучела, выставляли рогатину автоматов. Пальцы на
теплом прикладе было не развести.
Я, страдая, мотал головой:
- Вылезайте!..
Одурелые иммигранты выпрыгивали один за другим. Все они были при
галстуках, а некоторые - с портфелями. Я увидел среди них своего соседа по
гостинице. Впрочем, разглядывать было некогда. Синезубый Корецкий метался
по мостовой:
- Что вы делаете?!.. Зачем?!..
К счастью, помешать он не мог.
Я сказал невысокому стриженому седому мужчине, который выглядел
солиднее остальных:
- Слушайте меня внимательно! Вас везут к Песчаным Карьерам. Там вы
будете расстреляны без суда. Без суда и без следствия. Одновременно.
Операцию проводит "Спецтранс". Есть решение - немедленно очистить весь
город. Я поэтому советую вам укрыться. Где-то спрятаться, пересидеть.
Может, ближе к полуночи обстановка немного наладится...
Стриженый седой мужчина выслушал меня и отступил на шаг.
- Это провокация, товарищи! - громко сказал он, поднимая ладонь. -
Нас хотят втянуть во что-то антисоветское! Мы не поддадимся, товарищи!
Надо проявить выдержку и дисциплину! Главное, товарищи, - спокойствие! Кто
сказал, что нас расстреляют? Ничего пока не известно. Ничего не известно,
товарищи! Даже если и расстреляют? Что ж тут такого? Партия знает, что
делает!..

Кажется, здесь все было ясно. Пух крутился и вскидывался - образуя
буран. Стрелки огромных часов тикали у меня в голове. Мы бежали по
тротуарам, сучковатые доски стонали у нас под ногами. - Идиот! -
возмущенно шипел мне Корецкий. - Идиот! Милосердие, жалость! Вы так и не
научились быть беспощадным!.. - Он, как кошка, отфыркивался. Душный запах
земли исходил от него. Запах смерти и тлена. Бежать было тяжело. Угловатый
приклад колотил меня по коленям. Автомат был какой-то неприспособленный.
Или просто я сам не притерся к оружию? - Перекиньте его на руку! - Шипел
Корецкий. Я с трудом догадался, как это сделать. Замотал о локоть ремень.
Все равно - мешало ужасно. И давило удушье тревоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69