Увидев Казаряна, подошел, прилег рядом.
- Что будем делать? - спросил у него Казарян.
- Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?
- Никто.
- Они что там, под себя ходят?
- Чего не знаю, того не знаю.
- Они вас не просекли?
- Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.
- Могут уйти ночью?
- Больно открыто. Маловероятно.
- Но возможно. Будем брать через полчаса. - Смирнов встал, одернул
гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги,
перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной
работы хабэ бэу.
Они шли к избушке, не скрываясь.
- Я первым пойду, - сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него
посмотрел, ответил:
- Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?
- Не сомневайся.
Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки,
двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:
- Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!
Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей
темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два
маленьких высоких оконца.
- Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! - снова выкрикнул Смирнов.
Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
- Не стреляйте! Не стреляйте! - моляще крикнул он. А они и не
собирались стрелять.
Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже
бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.
В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего
громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя
идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела
Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян,
крикнул с крыльца:
- Саня, ты живой?
Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел
контур человеческого тела, лежащего на полу.
- Фонарь! - попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за
спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала
распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал,
нашарил у двери выключатель и врубил свет.
Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе.
Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами
украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая,
другая ополовиненная, и стакан.
- Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и
вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
- Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
- Скот! Скот! - завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно
содрогнулся.
Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам
удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
- Что же не весел?
- А собственно, чему радоваться?
- Но и горевать нет причины.
- Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
- Так то уголовники, Саша.
- А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
- Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и
успокойся.
- Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
- Иди.
Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник,
когда услышал за спиной:
- Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
- А вы хотите, чтобы я узнал?
- Нет, - сказал Сам. - Нет.
Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян,
устроился за столом и повторил слова Самого:
- Вот и все.
Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
- А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
- Зачем? - удивился Смирнов.
- Сказать, что он на меня надеялся.
Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы.
Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита
Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев.
От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты
бездумно.
...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами
дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к
Красноармейской.
- Проводишь? - спросил Смирнов.
- Ага, - согласился Алик.
В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы
спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам,
чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было
почти безлюдно.
- Ты у матери был? - спросил Смирнов.
- Вчера весь вечер.
- Как там она?
- Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли,
что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит
иногда.
- Ну а ты?
- А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал.
Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные,
франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь,
каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной
губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу,
изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за
разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
- Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а
оттого, что хозяином себя не чувствую.
- А пора бы.
- Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали
сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
- Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у
демобилизованного выменял?
- Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, -
рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже
остановились.
- Куда ты его выбросил?
- В сортир, как ты и приказал.
- Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному
шурупу узнал. Такие вот пироги.
- Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
- Давно догадался?
- В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил.
Не верил!
- Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
- Да.
В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин.
Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
- Давно приехала? - не здороваясь, спросил он.
- Позавчера, - хрипло ответила та.
- Я же тебя просил, Валя.
- Я не смогла, Александр Иванович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
- Что будем делать? - спросил у него Казарян.
- Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?
- Никто.
- Они что там, под себя ходят?
- Чего не знаю, того не знаю.
- Они вас не просекли?
- Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.
- Могут уйти ночью?
- Больно открыто. Маловероятно.
- Но возможно. Будем брать через полчаса. - Смирнов встал, одернул
гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги,
перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной
работы хабэ бэу.
Они шли к избушке, не скрываясь.
- Я первым пойду, - сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него
посмотрел, ответил:
- Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?
- Не сомневайся.
Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки,
двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:
- Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!
Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей
темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два
маленьких высоких оконца.
- Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! - снова выкрикнул Смирнов.
Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
- Не стреляйте! Не стреляйте! - моляще крикнул он. А они и не
собирались стрелять.
Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже
бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.
В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего
громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя
идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела
Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян,
крикнул с крыльца:
- Саня, ты живой?
Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел
контур человеческого тела, лежащего на полу.
- Фонарь! - попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за
спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала
распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал,
нашарил у двери выключатель и врубил свет.
Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе.
Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами
украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая,
другая ополовиненная, и стакан.
- Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и
вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
- Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
- Скот! Скот! - завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно
содрогнулся.
Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам
удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
- Что же не весел?
- А собственно, чему радоваться?
- Но и горевать нет причины.
- Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
- Так то уголовники, Саша.
- А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
- Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и
успокойся.
- Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
- Иди.
Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник,
когда услышал за спиной:
- Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
- А вы хотите, чтобы я узнал?
- Нет, - сказал Сам. - Нет.
Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян,
устроился за столом и повторил слова Самого:
- Вот и все.
Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
- А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
- Зачем? - удивился Смирнов.
- Сказать, что он на меня надеялся.
Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы.
Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита
Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев.
От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты
бездумно.
...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами
дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к
Красноармейской.
- Проводишь? - спросил Смирнов.
- Ага, - согласился Алик.
В этом районе в основном болели за "Динамо". Поэтому толпы
спартаковских болельщиков двинулись к метро, к трамваю, к троллейбусам,
чтобы ехать на Пресню, в Сокольники, на вокзалы. А на Красноармейской было
почти безлюдно.
- Ты у матери был? - спросил Смирнов.
- Вчера весь вечер.
- Как там она?
- Знаешь, почти нормально. Она, видимо, равно приучила себя к мысли,
что отец умрет скоро, и поэтому сейчас спокойна, разумна, даже шутит
иногда.
- Ну а ты?
- А что я? Вчера весь вечер старые отцовские фотографии разбирал.
Занятная вещь: во время гражданской войны они все веселые беззаботные,
франты ужасные - победители. И вдруг мир, и, вдруг, как ты говоришь,
каждодневная маята. Меня один снимок поразил: сидят хозяева огромной
губернии в ситцевых толстовках, в веревочных сандалиях на босу ногу,
изможденные, усталые, несчастные. Ответственность нечеловеческая за
разоренную страну. Такой вот и ты сейчас.
- Я такой, Алик, не оттого, что ответственность свою ощущаю, а
оттого, что хозяином себя не чувствую.
- А пора бы.
- Наверное. Но я человек приказа, таким война сделала. Приказали
сверху - исполнил. И сам приказал. Тем, что внизу.
Дошли до Инвалидной, и здесь Смирнов решился. Он тихо спросил:
- Алик, где твой пистолет, который ты в сорок пятом у
демобилизованного выменял?
- Как где? Ты же мне сказал, чтобы я выбросил его, я и выбросил, -
рассматривая свои хорошие башмаки, искренне ответил Алик. Они уже
остановились.
- Куда ты его выбросил?
- В сортир, как ты и приказал.
- Не ври мне, Алик. Я нашел твой "штейер" и по дурацкому латунному
шурупу узнал. Такие вот пироги.
- Я очень боялся, что это так, и очень наделся, что это не так, Саня.
- Давно догадался?
- В день отцовских похорон. Не догадался - почувствовал. Но не верил.
Не верил!
- Не хотел верить. Ты пойдешь со мной?
- Да.
В натуре хорошенькая девица не морщила нос, не сбрасывала казакин.
Она открыла им дверь и затравленно смотрела на Смирнова.
- Давно приехала? - не здороваясь, спросил он.
- Позавчера, - хрипло ответила та.
- Я же тебя просил, Валя.
- Я не смогла, Александр Иванович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58