— Ну, с кроликом тогда, и за руль сейчас сел без разрешения. И Абре что-то сказал. Не знаю что, но она из-за этого коробку выбросила.
— Хо, — сказал Кейл, пряча смущение. — Не знаешь, а, небось, хочется узнать.
— Нет, не хочется, — медленно проговорил Арон. Хочется только узнать, зачем тебе все это. Ты всегда хитришь, ловчишь. А для чего? Какая в этом радость?
Боль пронзила душу Кейла. Все его хитрости показались ему бесчестными и скверными. Брат разглядел их, раскусил его. И Кейл затосковал по любви Арона. Ощутил себя растерянным, потерянным и сирым.
Арон открыл дверцу форда, слез наземь, ушел из сарая. Кейл повращал еще баранку, силясь вообразить, что мчится по дороге. Но воображалось плохо, и скоро он тоже вернулся в дом.
2
Отужинали, и когда Ли помыл посуду, Адам сказал:
— Идите-ка, ребята, спать. День был утомительный.
Арон взглянул на Кейла, медленно вынул из кармана костяной свисток.
— Не надо, — сказал Кейл.
— Он теперь твой, — сказал Арон.
— Не надо мне его. Не хочу.
Арон положил свисток на стол, сказал:
— Возьмешь, когда захочешь. Он будет тут лежать.
— Кончайте, мальчики, — вмешался Адам. — Я сказал — идите спать.
— А почему? — спросил Кейл, умело придав лицу наивно-детское выражение. — Еще же рано.
— Правду говоря, мне надо потолковать с Ли. А уже сумерки, и во двор идти поздно, так что идите в постель — во всяком случае, к себе в комнату. Поняли?
— Да, отец, — сказали оба мальчика и вслед за Ли пошли коридором в глубь дома, в свою спальню. Потом в ночных рубашках вернулись сказать отцу спокойной ночи.
Ли возвратился в гостиную, закрыл дверь. Взял в руки костяной свисток, оглядел, положил обратно.
— Любопытно бы знать, что было предметом их спора.
— Какого спора? — спросил Адам.
— Они до ужина о чем-то поспорили, и после ужина обнаружилось, что Арон проиграл спор, — и вот он расплатился. О чем шла у нас речь за столом?
— Помню только, что я велел им идти спать.
— Ну что ж. Может быть, это раскроется позднее, — сказал Ли.
— Ты, по-моему, придаешь слишком большую важность ребячьим делам. Пустяки какие-нибудь, наверное.
— Нет, не пустяки. — И, помолчав. Ли сказал: — Мистер Траск, вы полагаете, что устремления людей приобретают важность лишь с определенного возраста? Разве у вас теперь чувства острей или мысли ясней, чем в десять лет? Разве звуки, краски, запахи мира вы воспринимаете так же ярко и живо, как тогда?
— Пожалуй, ты прав, — сказал Адам. — Время старит и печалит, и мало что дает человеку сверх этого. Те, кто думает иначе, впадают, по-моему, в одно из величайших заблуждений.
— И еще оно дает воспоминания.
— Да, воспоминания — единственное оружие времени против нас. О чем вы хотели со мной говорить?
Адам вынул письмо из кармана, положил на стол.
— Прочти это письмо, прочти внимательно, а потом поговорим о нем.
Ли достал свои узкие, полукружьями, очки и надел. Развернул письмо под лампой, прочитал.
— Что скажешь? — спросил Адам.
— А есть в наших местах вакансия для юриста?
— Какая вакансия? А, понимаю. Шутить изволишь.
— Нет, — сказал Ли. Это по-восточному, непрямо и учтиво, я даю понять, что желал бы узнать ваше мнение прежде, чем выразить свое.
— Ты это мне в укор говоришь?
— Да, в укор, — сказал Ли. — Отложив в сторону свою восточную учтивость, скажу прямо, что старею и становлюсь брюзглив. Раздражителен становлюсь. Разве вы не слышали, что все китайцы-слуги, старея, сохраняют верность, но характер у них портится.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Я не обиделся. Вы хотели поговорить о письме. Так говорите, и я пойму из ваших слов, могу ли сказать, свое честное мнение или же будет разумней поддержать ваше собственное.
— Не пойму я это завещание, — сказал Адам растерянно.
— Но вы-то ведь знали своего брата. И если не можете его понять, то как же могу я, никогда его не видевший?
Адам встал и вышел в коридор; он не заметил тени, скользнувшей за дверь. Принес из своей комнаты блеклый коричневый дагерротип и положил на стол перед Ли.
— Вот это мой брат Карл, — сказал Адам и, вернувшись к двери, затворил ее.
Ли вгляделся в старинную, на металле, фотографию, наклоняя ее под лампой в одну, в другую сторону, гася блики.
— Давным-давно снято, — сказал Адам. — Еще до того как я в армию ушел.
— Трудно разобрать, — сказал Ли, нагнувшись ближе к металлической пластинке. — Но, судя по выражению лица, я бы не сказал, что у вашего брата было очень тонкое чувство юмора.
— У Карла его не было вовсе, — сказал Адам. — Он никогда не смеялся.
— Я не о том. Читая в письме об условиях завещания, я подумал, что он, возможно, обладал чувством юмора, но грубым и жестоким. Он любил вас?
— Не знаю, — сказал Адам. — Иногда казалось, что любил. А однажды он чуть не убил меня.
— Да, это есть у него в лице — и любовь, и способность убить. И сочетание этих двух свойств сделало из него скрягу; скряга, скаред — это ведь, испуганный человек, прячущийся за крепостной стеною денег. Он знал вашу жену?
— Да.
— Любил ее?
— Терпеть не мог.
— В сущности, это не важно, — вздохнул Ли. — Не в этом же ваша проблема?
— Не в этом.
— И вы хотите ее четко выразить и рассмотреть?
— Вот именно.
— Ну что же, я слушаю вас.
— Голова моя что-то плохо работает.
— Хотите, чтобы я разложил за вас карты? Со стороны иногда видней.
— Давай, раскладывай.
— Хорошо же. — И вдруг Ли хмыкнул, на лице у него выразилось удивление. Худенькой рукой он взялся за подбородок, сказал: — Черт побери! Странная мысль мелькнула.
Адам пошевелился неуютно.
— О чем ты? Не скрытничай, — раздраженно произнес он. — А то смотрю на тебя, как неграмотный в книгу.
Ли, не отвечая, достал из кармана трубку — медную круглую чашечку с тонким, черного дерева чубуком. Набил чашечку-наперсток табаком тонкой, как волос, резки, зажег, длинно пыхнул четыре раза и положил трубку, и она погасла.
— Это опиум? — жестко спросил Адам.
— Нет, — ответил Ли. — Это дешевый сорт китайского табака, неприятный на вкус.
— Зачем же ты куришь его?
— Не знаю, — сказал Ли. — Наверно, потому что, как мне кажется, он проясняет мне ум. — Ли сощурил веки. Ладно, попробую расправить ваши мысли, как лапшу после нарезки, и просушить на солнце. Эта женщина и посейчас жива, и посейчас ваша жена. По букве завещания ей достается пятьдесят с лишним тысяч долларов. Это крупная сумма. На эти деньги можно сделать много добра и много зла. Знай ваш брат, где она и чем занимается, пожелал бы он оставить ей эти деньги? Суд всегда бывает склонен выполнить волю завещателя.
— Нет, не оставил бы ей брат, — сказал Адам. Но тут же вспомнил визиты Карла к девушкам в гостиницу, на верхний этаж.
— Решите-ка, подумайте-ка за него, — сказал Ли. То, чем занимается ваша жена, само по себе ни хорошо, ни худо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189