Когда закончились воспоминания Тлеполема, Эвмен, как ни в чем ни
бывало, обратился к присутствующим:
- Перед охотой персидский сатрап хвастался своими
флейтистками. Не забыл ли он про них? По-моему вина выпито
достаточно, теперь можно посмотреть и на девушек.
Под одобрительные выкрики послали за флейтистками. Филипп
презрительно скривился:
- У них даже не хватает духу раздуть настоящий скандал!
- Да упасет нас от этого Зевс! - Иероним смотрел на
сатрапов более опасливо: - Может быть, они просто не хотят
сейчас раздувать скандал? Что-то общее в их действиях есть.
Обрати внимание, Филипп: Тевтам последнее время все чаще
поддакивает Певкесту. И бьют они в одну точку - мол, положение
автократора - дело временное. До какой только поры? Что они
этим хотят сказать?
- А! Пустые угрозы! - отмахнулся Филипп.
- Боюсь, нет,- Иероним повернулся к Калхасу: - Боги не
подсказывают тебе?
- Молчат. И без богов ясно, что дело неладно.
- Вот только что у них на уме? - Иероним теребил нос,
вглядываясь в пьянеющие лица сатрапов.- Как узнать? У них
какие-то свои взгляды, совсем не дальновидные интересы. Знаешь,
Калхас, когда я думаю об этом, мне всегда в голову приходит одна
и та же картина: рыбы, вытащенные на берег. Они вращают глазами,
пусто, бессмысленно. Мне кажется, что рыбы нас не видят - мы в
каком-то другом мире, непроницаемом для их глаз. А что они
видят - не знаю. Так и эти сатрапы. Я не понимаю их и, боюсь,
уже не пойму. А они не понимают Эвмена.
- Тогда не ломай голову.- Филипп принял из рук слуги
чашу с горячим хиосским вином.- Поедая рыб, я никогда не
думаю, видят они меня, или нет.
Смуглые персиянки, облаченные в праздничные одеяния афинских
флейтисток, присаживались на ложа к пирующим. Их одежды
распахивались, обнажая загорелые, округлые колени. Калхас, чьи
мысли вернулись к Гиртеаде, машинально обнял одну, потом
заставил встать и подтолкнул к Филиппу.
- Иероним, неужели ни один из лекарей стратега не понимает
в беременности ничего? Честно говоря, мне становится не по себе,
когда эти габиенские старухи начинают бормотать свои заклинания
или размахивать вокруг Гиртеады волчьими хвостами.
- Не волнуйся,- историк понимающе улыбнулся.- Чем
меньше лекарь вмешивается в это дело, тем лучше. Здесь все
происходит само собой: хлоп! - и готово.
- Ты меня не успокаивай,- мрачно покачал головой
Калхас.- Я сам хочу присутствовать при этом. Хочу держать ее
за руку. И прицеплю себе на пояс меч: чтобы колдуньи не смели
вытворить какую-нибудь гадость.
- Ну, если тебе будет спокойнее - присутствуй. Только
выпей прежде вина. И побольше. Говорят, смотреть на это тяжелее,
чем испытывать самому.
С приходом флейтисток хмель окончательно овладел сатрапами.
Казалось, они готовы были совокупляться с персиянками прямо
здесь, перед троном. Эвмен приказал слугам уводить самых
нетерпеливых в боковые помещения шатра. Только Тевтам оставался
равнодушен к женским прелестям. Калхас тайком наблюдал за тем,
как его взгляд обращается то к Певкесту, то к стратегу, то к
Антигену, причем вид последнего вызывал в душе аргираспида
какие-то неприятные мысли. Глаза Тевтама становились темными,
непроницаемыми и пугающими. Калхас понимал, как далек был от
истины Дотим, считавший этого человека тупицей. Пожалуй, он был
самым страшным среди македонян. Что-то мертвенное виделось
пастуху в том, как Тевтам относится к жизни. Последнее время он
опасался, что аргираспид может выкинуть неожиданную и
губительную для всех вещь.
Видимо, почувствовав взгляд Калхаса, македонянин начал
встревоженно крутить головой. Аркадянин тут же опустил глаза к
остывавшему вину. Делая вид, что его больше ничего не
интересует, бросил в кубок несколько сушеных фиников. Ожидая,
пока их мякоть станет сочной, пастух старался справиться со
своими опасениями. В конце концов Тевтам пока выполнял
распоряжения стратега. А во время последнего сражения
аргираспиды смели всех, кто осмеливался встать на их пути.
Когда Калхас поднял голову, Тевтам уже сидел около Антигена
и вполне дружелюбно внимал тому, что тот говорит. Судя по
улыбкам на лицах, слова были несерьезными. "Может, я
ошибся?" - засомневался в своих ощущениях
Калхас.- "Не стоит принимать всерьез все, что приходит в
голову после вина".
* * *
Гермес нечасто вещал его устами в этом году. А являлся и того
реже - лишь однажды. Вокруг не было ни золотых чертогов Зевса,
ни прекрасных светлых сфер, вокруг не было вообще ничего. Они
падали в туманную бездну, а откуда-то снизу до них доносились
ужасные, раздирающие душу стоны.
Гермес, тем не менее, улыбался и со спокойным вниманием
рассматривал Калхаса.
- Зачем? - только и мог воскликнуть пастух.
- Тартар, туманный Эреб. Там корни Земли и Океана. Там
вечно умирают титаны,- молвил Гермес.- Ты ведь хотел их
видеть?
- Нет!
- Ты хотел.- Бог дотронулся до его груди своим
посохом.- Ты любопытен, а это - обычная человеческая черта.
Увидев Зевса, желаешь увидеть Тартар. Словно от этого зрелища
прибавится мудрости, или счастья!
- Я не хотел!
- Хотел.- Гермес умиротворенно смотрел на Калхаса.- А
ныне тебе страшно признаться в своем желании.
Туман - бесцветный, неощутимо-податливый, клубился вокруг,
и пастух давно позабыл уже, где верх, где низ, в каком
направлении они падают. Титанические стоны то замирали, то,
подобные удару грома, заполняли все вокруг. Он не чувствовал
веса своего тела; руки, ноги - все казалось безвольным, чужим,
непослушным. Бешено колотилось, готово было выпрыгнуть из груди
сердце.
- И страх твой станет возрастать все больше,- продолжал
Гермес.- Пока не убьет. Ты умрешь прямо на лету, еще не
достигнув Тартара. Да и не достичь его. Он есть, но падать в
него приходится бесконечно долго.
- Унеси меня... унеси отсюда,- взмолился Калхас.
Свет разлился вокруг Гермеса, и клочья тумана в мгновение ока
умчались от них. Они стояли на высоком зеленом холме, с которого
было видно, как готовятся к битве войска Эвмена и Антигона.
- Лучше умереть здесь, чем падая в Тартар,- вырвалось у
пастуха.
- Ты не знаешь смерти, и потому - торопишься.- Гермес
улыбнулся.- Предсказывай, незачем умирать!
- Ты говоришь просто и ясно, но за твоими словами всегда
чувствуется нечто, чего я понять не могу,- набрался храбрости
Калхас.- Так и твой облик. Иногда я думаю, что за ним
скрывается другой. Но какой? Скажи мне!
- Просыпайся,- сказал Гермес.- Всему свое время.
С тех пор прошли лето и осень, а Бог все не открывался ему.
Калхас боялся, что допустил в своей речи что-то неблагочестивое,
но стеклянный шарик изредка все же наливал грудь тяжестью и
пастух предсказывал, с облегчением думая, что Гермес его не
забыл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42