И когда мореходы вернутся из
дальнего плавания, им прежде всего покажут наполненные слезами флаконы как
свидетельство женской любви и верности.
У трапа триремы громко зарыдала женщина в окружении доброй дюжины
чумазых детей. Пожилой, крепко сбитый матрос неловко обнимал их всех,
потом вспылил, грозно прикрикнул, и женщина замолчала, глотая слезы.
Чей-то малыш взобрался на палубу галеры и громко звал отца.
Повар Фага, увешанный корзинами, горшками, свертками из пальмовых и
банановых листьев, смело ступил на раскачивающийся трап, но не удержался и
с шумом свалился в воду. Брызги окатили стоявших на краю причала. Несмотря
на серьезность момента, грянул дружный хохот.
Фага уцепился за протянутую руку Эреда и перевалил через борт,
мокрый, сердитый.
- Почему не отчаливаем?
- Твое брюхо ждали, - ответил ему старшина гребцов Рутуб.
Корабельный повар тотчас исчез: боялся рутубовской зловещей ухмылки.
Меред была грустна. Ее египетские, как у Исиды, искрящиеся
таинственной силой глаза по-очереди останавливались на каждом.
- Мекал, мальчик, подойди к борту, попрощайся же с ней, - мягко
сказала она.
Юный мореход, робкий и стыдливый, словно юноша из легенды о пареньке
с таким же именем, покраснел от смущения, но все же подошел к самому
борту. Плачущая черноволосая финикиянка, юная, как и он, через силу
улыбнулась ему.
Басовито прозвучал сигнальный рог.
- Вот и все, - тихо сказала Меред.
- Прощай, госпожа, - с чувством произнес бородатый Саркатр и,
склонившись, поцеловал край ее шелкового покрывала.
К Меред подходили все и прощались как с давно знакомым дорогими
человеком. У Астарта сжалось сердце. "Как он может оставить ее одну среди
чуждых ей хананеев?.." Рутуб, Астарим, Абибал, Мекал... - все поцеловали
край ее одежды.
Меред сама подошла к мрачному тирянину:
- Я буду молиться за вас обоих...
На триреме Альбатроса уже убирали сходни. Меред прильнула к груди
мужа. Странно было видеть ее плачущей. Мореходы хмурились и отводили
взоры.
- Я буду тебя ждать хоть всю жизнь, - сказал женщина, вглядываясь в
его лицо, будто стараясь запомнить, - боги отняли у нас счастье, но лишить
нас друг друга...
- Вот увидишь, судьба и боги будут к нам благосклонны, - мягко
произнес Агенор.
Он сам помог Меред сойти на причал.
- Отча-аливай! - прозвучало с флагмана.
Корабли оттолкнулись шестами, гибкие тонкие весла вспороли волну.
- Что бы ни случилось, буду ждать! - крикнула юная финикиянка.
- Сагути!
- Фага, радость моя...
Корабли подняли паруса.
У самого края причала долго была видна неподвижная фигурка в белом.
Ветер бросал на нее брызги с весел проходивших мимо кораблей.
- Ей здесь будет не сладко, - произнес Астарт, он стоял за спиной
Агенора.
- Я велел ей перебраться в Навктратис, - не оборачиваясь, - ответил
кормчий, - греки Египта не так нетерпимы к чужому цвету кожи и к чужим
богам.
36. КРАСНОЕ МОРЕ
- Это море похоже на большое корыто, - рассказывал кормчий, - если на
юге прилив, то на севере отлив, а здесь, в самом центре, - ни прилива, ни
отлива.
Астарт и Агенор сидели на площадке кормчего, изнывая от духоты.
Воздух был неподвижен, и небо подернулось кровавой дымкой. Пустынный берег
по правому борту терялся в багровом мареве. Воздух был до того
непрозрачен, что близкие горы едва угадывались. Берег был извилист,
прибрежные воды богаты отмелями и рифами, поэтому кормчий то и дело
командовал:
- Лево! Еще левей. Теперь круто вправо...
Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми
веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема
походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы
обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана
старшины Рутуба.
Астарт только что сменился и теперь отдыхал, положив на колени
натруженные руки. Он греб в паре с Эредом. Непривычная для обоих работа,
которую обычно на купеческих судах предоставляют невольниками, изнуряла
своей монотонностью.
- Вон видишь остов корабля? - Агенор указал на груду досок и
кораллового песка среди водной глади. - Пираты наскочили на риф, и все
погибли от жажды. Крабы начисто обглодали их тела, и там сейчас сотни две
скелетов. Наше море - кладбище мореходов и кораблей. Боги лишили эти
берега воды, поэтому здесь царствует смерть. Но люди умудряются жить.
Скоро увидишь несколько гаваней с сабейскими парусниками. Сабеи не бросают
торговли с нубийским племенами, хотя золото царства Куш давно, говорят,
иссякло. Воду жители гаваней привозят с гор и наживаются, продавая
мореходам на вес золота.
Астарт разглядывал тоскливые берега, задавленные зноем, резкие
зонтичные акации, багровое марево, обложившее горизонт.
- Когда фараон начал работы по восстановлению канала царицы Хатшепсут
[канал царицы Хатшепсут предвосхищал идею Суэцкого канала, соединял один
из рукавов Нила с Красным морем], сабеи продали Египту много тысяч
чернокожих невольников. У сабеев не хватало судов перевезти их, и хананеи
им здорово помогли. Сейчас сабейские купцы - самые богатые на Красном
море, и Аден в их руках... Но с каналом ничего не вышло: оракул объявил
фараону, что он строит его для варвара. А фараон Нехо называл варваром
вавилонского царя Навуходоносора. Строительство прекратили, хотя к тому
времени на работах уже умерло сто двадцать тысяч рабов и египтян, были
затрачены огромные средства...
Они долго молчали, думая об одном и том же: призрак ста двадцати
тысяч погибших витал над ними.
- У меня всегда были рабы, - нарушил молчание Агенор. - Мне и в
голову никогда не приходило видеть в них людей. Да и сейчас не могу
представить чернокожего раба человеком... Другое дело греки, этруски,
латиняне, которых мы захватываем в море. Это люди. У ливийцев даже волосы
не волосы, а шерсть, как у овцы... Обыкновенный человек может сбросить
рабство и стать свободным, потому что рабство для него - ненормальное
положение, исключение. А чернокожий ливиец самим творцом создан для черной
доли.
- Когда-то я тоже думал так же. Но сейчас твои мысли мне чужды. Мы
увидим ливийцев, многие их племена, придется с ними торговать. Хананейская
спесь принесет нам только беды. Сабеи и египтяне причинили им много зла:
не на грядках же выросли тысячи невольников-ливийцев фараона.
- Да ты пророк! Меня беспокоят не столько чернокожие, сколько сабеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
дальнего плавания, им прежде всего покажут наполненные слезами флаконы как
свидетельство женской любви и верности.
У трапа триремы громко зарыдала женщина в окружении доброй дюжины
чумазых детей. Пожилой, крепко сбитый матрос неловко обнимал их всех,
потом вспылил, грозно прикрикнул, и женщина замолчала, глотая слезы.
Чей-то малыш взобрался на палубу галеры и громко звал отца.
Повар Фага, увешанный корзинами, горшками, свертками из пальмовых и
банановых листьев, смело ступил на раскачивающийся трап, но не удержался и
с шумом свалился в воду. Брызги окатили стоявших на краю причала. Несмотря
на серьезность момента, грянул дружный хохот.
Фага уцепился за протянутую руку Эреда и перевалил через борт,
мокрый, сердитый.
- Почему не отчаливаем?
- Твое брюхо ждали, - ответил ему старшина гребцов Рутуб.
Корабельный повар тотчас исчез: боялся рутубовской зловещей ухмылки.
Меред была грустна. Ее египетские, как у Исиды, искрящиеся
таинственной силой глаза по-очереди останавливались на каждом.
- Мекал, мальчик, подойди к борту, попрощайся же с ней, - мягко
сказала она.
Юный мореход, робкий и стыдливый, словно юноша из легенды о пареньке
с таким же именем, покраснел от смущения, но все же подошел к самому
борту. Плачущая черноволосая финикиянка, юная, как и он, через силу
улыбнулась ему.
Басовито прозвучал сигнальный рог.
- Вот и все, - тихо сказала Меред.
- Прощай, госпожа, - с чувством произнес бородатый Саркатр и,
склонившись, поцеловал край ее шелкового покрывала.
К Меред подходили все и прощались как с давно знакомым дорогими
человеком. У Астарта сжалось сердце. "Как он может оставить ее одну среди
чуждых ей хананеев?.." Рутуб, Астарим, Абибал, Мекал... - все поцеловали
край ее одежды.
Меред сама подошла к мрачному тирянину:
- Я буду молиться за вас обоих...
На триреме Альбатроса уже убирали сходни. Меред прильнула к груди
мужа. Странно было видеть ее плачущей. Мореходы хмурились и отводили
взоры.
- Я буду тебя ждать хоть всю жизнь, - сказал женщина, вглядываясь в
его лицо, будто стараясь запомнить, - боги отняли у нас счастье, но лишить
нас друг друга...
- Вот увидишь, судьба и боги будут к нам благосклонны, - мягко
произнес Агенор.
Он сам помог Меред сойти на причал.
- Отча-аливай! - прозвучало с флагмана.
Корабли оттолкнулись шестами, гибкие тонкие весла вспороли волну.
- Что бы ни случилось, буду ждать! - крикнула юная финикиянка.
- Сагути!
- Фага, радость моя...
Корабли подняли паруса.
У самого края причала долго была видна неподвижная фигурка в белом.
Ветер бросал на нее брызги с весел проходивших мимо кораблей.
- Ей здесь будет не сладко, - произнес Астарт, он стоял за спиной
Агенора.
- Я велел ей перебраться в Навктратис, - не оборачиваясь, - ответил
кормчий, - греки Египта не так нетерпимы к чужому цвету кожи и к чужим
богам.
36. КРАСНОЕ МОРЕ
- Это море похоже на большое корыто, - рассказывал кормчий, - если на
юге прилив, то на севере отлив, а здесь, в самом центре, - ни прилива, ни
отлива.
Астарт и Агенор сидели на площадке кормчего, изнывая от духоты.
Воздух был неподвижен, и небо подернулось кровавой дымкой. Пустынный берег
по правому борту терялся в багровом мареве. Воздух был до того
непрозрачен, что близкие горы едва угадывались. Берег был извилист,
прибрежные воды богаты отмелями и рифами, поэтому кормчий то и дело
командовал:
- Лево! Еще левей. Теперь круто вправо...
Двое мускулистых бородачей послушно ворочали громадными рулевыми
веслами. Бортовые весла мерно вздымались и опускались, отчего бирема
походила на гигантскую сороконожку с тонкими гнущимися лапками. Гребцы
обливались потом и шумно, разом, дышали, подчиняясь ритму барабана
старшины Рутуба.
Астарт только что сменился и теперь отдыхал, положив на колени
натруженные руки. Он греб в паре с Эредом. Непривычная для обоих работа,
которую обычно на купеческих судах предоставляют невольниками, изнуряла
своей монотонностью.
- Вон видишь остов корабля? - Агенор указал на груду досок и
кораллового песка среди водной глади. - Пираты наскочили на риф, и все
погибли от жажды. Крабы начисто обглодали их тела, и там сейчас сотни две
скелетов. Наше море - кладбище мореходов и кораблей. Боги лишили эти
берега воды, поэтому здесь царствует смерть. Но люди умудряются жить.
Скоро увидишь несколько гаваней с сабейскими парусниками. Сабеи не бросают
торговли с нубийским племенами, хотя золото царства Куш давно, говорят,
иссякло. Воду жители гаваней привозят с гор и наживаются, продавая
мореходам на вес золота.
Астарт разглядывал тоскливые берега, задавленные зноем, резкие
зонтичные акации, багровое марево, обложившее горизонт.
- Когда фараон начал работы по восстановлению канала царицы Хатшепсут
[канал царицы Хатшепсут предвосхищал идею Суэцкого канала, соединял один
из рукавов Нила с Красным морем], сабеи продали Египту много тысяч
чернокожих невольников. У сабеев не хватало судов перевезти их, и хананеи
им здорово помогли. Сейчас сабейские купцы - самые богатые на Красном
море, и Аден в их руках... Но с каналом ничего не вышло: оракул объявил
фараону, что он строит его для варвара. А фараон Нехо называл варваром
вавилонского царя Навуходоносора. Строительство прекратили, хотя к тому
времени на работах уже умерло сто двадцать тысяч рабов и египтян, были
затрачены огромные средства...
Они долго молчали, думая об одном и том же: призрак ста двадцати
тысяч погибших витал над ними.
- У меня всегда были рабы, - нарушил молчание Агенор. - Мне и в
голову никогда не приходило видеть в них людей. Да и сейчас не могу
представить чернокожего раба человеком... Другое дело греки, этруски,
латиняне, которых мы захватываем в море. Это люди. У ливийцев даже волосы
не волосы, а шерсть, как у овцы... Обыкновенный человек может сбросить
рабство и стать свободным, потому что рабство для него - ненормальное
положение, исключение. А чернокожий ливиец самим творцом создан для черной
доли.
- Когда-то я тоже думал так же. Но сейчас твои мысли мне чужды. Мы
увидим ливийцев, многие их племена, придется с ними торговать. Хананейская
спесь принесет нам только беды. Сабеи и египтяне причинили им много зла:
не на грядках же выросли тысячи невольников-ливийцев фараона.
- Да ты пророк! Меня беспокоят не столько чернокожие, сколько сабеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77