..» Этим брошенным в меня камнем закончилась первая часть повестки дня и началась вторая — болтовня.
— Чего мне остерегаться? — спросил я. И тут же попал под перекрестный допрос:
— За правду не ручаемся, за что купили, за то продаем, но Орхан говорит, что досье, заведенное на тебя в полиции, распухло.
— Что вы, ребята, ничего я такого не писал, чтоб мое досье в полиции распухло.
— А стихи лесенкой? А рассказы о задворках? Разве не писал?
— Писал немного.
— И до сцены докатился.
— Не докатился, а выступал.
— И на стройке работал.
— Всем я был понемногу. Но никем до конца так и не смог стать. Учительствовал, поглядел — не способен. Писал стихи—почитали, говорят: «Река, ищущая свое русло». Что вы мне еще можете сказать?
— И армейское твое досье подмочено.
— Верно. Подстрекал-де нижних чинов в роте бойкотировать червивую чечевицу.
— И угодил под военный суд.
— Пустяки. Выкрутился.
— Но Орхан сказал, что твоему делу придали большое значение. В Стамбуле велели учредить за тобой полицейский надзор.
— Плохо ли? Охраняют меня. Значит, я ценный для страны гражданин...
— Таких ценных граждан в конце концов запирают на замок...
— И неудивительно!
— Если так, то в какую тюрьму тебе слать приглашение, когда мы соберемся праздновать пятнадцатилетие?
— Пока еще сказать не могу. Спросите тогда у Орхана.
Тут нас прервал учитель географии. Он как раз кончил протирать очки. Надел их и сказал:
— Что до меня, ребята...— Он провел платком по лысине и повторил: — Что до меня, то я предлагаю вам прекратить прспирагсльсгна и приступить к третьей части программы — давайте я вам вкратце расскажу о своих впечатлениях от поездки по Анатолии.
— Конечно, учитель, пожалуйста. Ваше слово!
— Но прежде чем начать, разрешите мне извиниться перед вами, что я сделал это так поздно...
— Что вы, учитель, какие могут быть извинения...
— Не прерывайте меня. Вы на уроке! Вы знаете, что я немало поездил по свету. И мне стыдно, что до сих пор я не видел Анатолии... Если вы спросите меня, то я вам скажу, что география нашей страны еще не написана... Если хватит на это моей жизни, то лишь тогда я перестану стыдиться, если сумею я это сделать. Садед-дин-эфенди объявил мою лекцию «Сказкой об Анатолии». Верно. Но я не начну свою сказку с начала. И досказать ее до конца невозможно. Поэтому я только поделюсь с
вами отрывками, может быть, и не очень связными, из своей записной книжки. Что каждый в этом поймет, то и будет для него сказкой. Так во-от...
Учитель перевернул страницу. И, глядя в записи, продолжал:
— Евфрат мы переплывали на лодках из бурдюков... Нашими средствами передвижения на Востоке были лодки из бурдюков, сани, волокуши и мулы... И в Агры горы да бугры. А колесных дорог нет. Около Вана я видел множество поставленных торчком камней. Думал, остатки исторических памятников. Слез с мула. Нет, не хеттами, не сельджуками они поставлены. Камни эти — ровесники пашей республики. Их называют «камни стамбульцев». Каждый, кто уезжает на чужбину, ставит такой камень и, когда возвращается, калиг его. А эти замшелые торчащие надолбы? Они поставлены теми, кто не вернулся. Они остались стоять, превратившись в надгробья...
Шейх на Востоке — это аллах, деребей — падишах. У самого мелкого феодала—сорок деревень. Он их может продать и купить вместе с людьми.
Один богатый деребей продал трех батраков и купил борзую!..
В Битлйсе — подземные деревни, пещерные люди. В Элязйге — лагерь прокаженных. В Урфе—нет ни одной акушерки. Во всей Мардинской области — ни одного врача. В Хакарй3 не знают, что такое аптека. На Востоке аптека —горы, лекаретва — травы. Пусть англичане не хвастаются, что открыли пенициллин. Наши крестьяне нашли «сыроцеллин». Они зарывают сыр в землю, когда он заплесневеет, скатывают из него орешки и дают больным скарлатиной. Помогает! Анатолия лечит чесотку ружейным маслом, раны—дегтем, паршу — навозом, трахому — мергелем.
В Муше взбесился судья. Откуда было знать укусившей его бешеной собаке, что во всей огромной губернии нельзя достать сыворотки Пастера?!
В Эрзруме восемьсот деревень без школ. Зато казарм сколько угодно. Строится консервная фабрика. Чаршамбу снова разрушил сель. В Мерзифоне строится бетонированный аэродром. В Бисмйле нет больницы. Но есть тюрьма, где под камерами течет вода, а скорпионы—величиной с ладонь. Скорпионы Хасанкёйфа, что одним укусом пробивают железный котел, по сравнению с ними ягнята.
В Батмане обнаружена нефть! А в Эрзинджане чествуют кизяк... Кизяк такой, кизяк сякой, кизяк-де наша гордость! Поглядите на стены из кизяка, а потом почитайте газеты. «На какой стадии цивилизации мы находимся?» Что тут спрашивать—мы еще только на заре цивилизации. Прислушайтесь к предвыборным речам по радио: «Отдайте нам свои голоса. Мы поведем страну по пути прогресса. В десять лет обскачем Европу!» Подумаешь, обскакать Европу за десять лет! Можно и за несколько часов—сядут в самолет, и готово!..
Какие я видел горы, какие леса! Леса горят, как костры. Народ схватился за топоры. Топор разрешает все споры—из-за воды, из-за межи, из-за пашни, из-за пожни. Леса вырубаются. Анатолия лысеет, превращается в пустыню.
Не только козы, черепашки, жуки, черви и саранча губят народное достояние, а кое-кто и еще...
Годовой прирост населения у нас тридцать душ на тысячу. В тысяча девятьсот шестидесятом году нас будет двадцать пять миллионов, в тысяча девятьсот семидесятом— сорок миллионов. Я охотно верю, что наши земли прокормят и шестьдесят' миллионов, если только к тому времени не вымрут и нынешние восемнадцать. Каждый год наши матери рождают около миллиона детей, и половина из них умирает, не дожив до года. Для них у нас одно лекарство: небесно-голубые бусинки! В Анатолии их носят на спине — от сглаза и на шее — от злых духов...
Наш учитель снова протер запотевшие очки. И прижал платок к глазам.
— Поезжайте, ребята! — проговорил он.— Поезжайте, посмотрите и вы Анатолию...
Я перебил его стихами:
Езжай-ка и Анатолию — Нет ничего прекрасней!
Езжай-ка в Анатолию — Забудешь все несчастья!
— Верно,— сказал он,—ваш товарищ верно поправил меня стихами. Да, я говорил, езжайте в Анатолию, разделите с ней ее беды. Пока вы ими не заболеете, никто не найдет лекарства против болезней и бедствий нашей страны. Вы одновременно и учителя, и врачи, и судьи... Научитесь хоть немного быть и прокурорами. Научитесь обвинять. Требовать к ответу. От имени родины, от имени народа, от имени закона, ради нашего будущего... Чтоб внести в это дело свою долю, я буду писать книгу, о которой говорил. Сделайте и вы что-нибудь! А головой
кивать да жалованье получать — это не трудно... Давайте-ка выпьем еще по одной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Чего мне остерегаться? — спросил я. И тут же попал под перекрестный допрос:
— За правду не ручаемся, за что купили, за то продаем, но Орхан говорит, что досье, заведенное на тебя в полиции, распухло.
— Что вы, ребята, ничего я такого не писал, чтоб мое досье в полиции распухло.
— А стихи лесенкой? А рассказы о задворках? Разве не писал?
— Писал немного.
— И до сцены докатился.
— Не докатился, а выступал.
— И на стройке работал.
— Всем я был понемногу. Но никем до конца так и не смог стать. Учительствовал, поглядел — не способен. Писал стихи—почитали, говорят: «Река, ищущая свое русло». Что вы мне еще можете сказать?
— И армейское твое досье подмочено.
— Верно. Подстрекал-де нижних чинов в роте бойкотировать червивую чечевицу.
— И угодил под военный суд.
— Пустяки. Выкрутился.
— Но Орхан сказал, что твоему делу придали большое значение. В Стамбуле велели учредить за тобой полицейский надзор.
— Плохо ли? Охраняют меня. Значит, я ценный для страны гражданин...
— Таких ценных граждан в конце концов запирают на замок...
— И неудивительно!
— Если так, то в какую тюрьму тебе слать приглашение, когда мы соберемся праздновать пятнадцатилетие?
— Пока еще сказать не могу. Спросите тогда у Орхана.
Тут нас прервал учитель географии. Он как раз кончил протирать очки. Надел их и сказал:
— Что до меня, ребята...— Он провел платком по лысине и повторил: — Что до меня, то я предлагаю вам прекратить прспирагсльсгна и приступить к третьей части программы — давайте я вам вкратце расскажу о своих впечатлениях от поездки по Анатолии.
— Конечно, учитель, пожалуйста. Ваше слово!
— Но прежде чем начать, разрешите мне извиниться перед вами, что я сделал это так поздно...
— Что вы, учитель, какие могут быть извинения...
— Не прерывайте меня. Вы на уроке! Вы знаете, что я немало поездил по свету. И мне стыдно, что до сих пор я не видел Анатолии... Если вы спросите меня, то я вам скажу, что география нашей страны еще не написана... Если хватит на это моей жизни, то лишь тогда я перестану стыдиться, если сумею я это сделать. Садед-дин-эфенди объявил мою лекцию «Сказкой об Анатолии». Верно. Но я не начну свою сказку с начала. И досказать ее до конца невозможно. Поэтому я только поделюсь с
вами отрывками, может быть, и не очень связными, из своей записной книжки. Что каждый в этом поймет, то и будет для него сказкой. Так во-от...
Учитель перевернул страницу. И, глядя в записи, продолжал:
— Евфрат мы переплывали на лодках из бурдюков... Нашими средствами передвижения на Востоке были лодки из бурдюков, сани, волокуши и мулы... И в Агры горы да бугры. А колесных дорог нет. Около Вана я видел множество поставленных торчком камней. Думал, остатки исторических памятников. Слез с мула. Нет, не хеттами, не сельджуками они поставлены. Камни эти — ровесники пашей республики. Их называют «камни стамбульцев». Каждый, кто уезжает на чужбину, ставит такой камень и, когда возвращается, калиг его. А эти замшелые торчащие надолбы? Они поставлены теми, кто не вернулся. Они остались стоять, превратившись в надгробья...
Шейх на Востоке — это аллах, деребей — падишах. У самого мелкого феодала—сорок деревень. Он их может продать и купить вместе с людьми.
Один богатый деребей продал трех батраков и купил борзую!..
В Битлйсе — подземные деревни, пещерные люди. В Элязйге — лагерь прокаженных. В Урфе—нет ни одной акушерки. Во всей Мардинской области — ни одного врача. В Хакарй3 не знают, что такое аптека. На Востоке аптека —горы, лекаретва — травы. Пусть англичане не хвастаются, что открыли пенициллин. Наши крестьяне нашли «сыроцеллин». Они зарывают сыр в землю, когда он заплесневеет, скатывают из него орешки и дают больным скарлатиной. Помогает! Анатолия лечит чесотку ружейным маслом, раны—дегтем, паршу — навозом, трахому — мергелем.
В Муше взбесился судья. Откуда было знать укусившей его бешеной собаке, что во всей огромной губернии нельзя достать сыворотки Пастера?!
В Эрзруме восемьсот деревень без школ. Зато казарм сколько угодно. Строится консервная фабрика. Чаршамбу снова разрушил сель. В Мерзифоне строится бетонированный аэродром. В Бисмйле нет больницы. Но есть тюрьма, где под камерами течет вода, а скорпионы—величиной с ладонь. Скорпионы Хасанкёйфа, что одним укусом пробивают железный котел, по сравнению с ними ягнята.
В Батмане обнаружена нефть! А в Эрзинджане чествуют кизяк... Кизяк такой, кизяк сякой, кизяк-де наша гордость! Поглядите на стены из кизяка, а потом почитайте газеты. «На какой стадии цивилизации мы находимся?» Что тут спрашивать—мы еще только на заре цивилизации. Прислушайтесь к предвыборным речам по радио: «Отдайте нам свои голоса. Мы поведем страну по пути прогресса. В десять лет обскачем Европу!» Подумаешь, обскакать Европу за десять лет! Можно и за несколько часов—сядут в самолет, и готово!..
Какие я видел горы, какие леса! Леса горят, как костры. Народ схватился за топоры. Топор разрешает все споры—из-за воды, из-за межи, из-за пашни, из-за пожни. Леса вырубаются. Анатолия лысеет, превращается в пустыню.
Не только козы, черепашки, жуки, черви и саранча губят народное достояние, а кое-кто и еще...
Годовой прирост населения у нас тридцать душ на тысячу. В тысяча девятьсот шестидесятом году нас будет двадцать пять миллионов, в тысяча девятьсот семидесятом— сорок миллионов. Я охотно верю, что наши земли прокормят и шестьдесят' миллионов, если только к тому времени не вымрут и нынешние восемнадцать. Каждый год наши матери рождают около миллиона детей, и половина из них умирает, не дожив до года. Для них у нас одно лекарство: небесно-голубые бусинки! В Анатолии их носят на спине — от сглаза и на шее — от злых духов...
Наш учитель снова протер запотевшие очки. И прижал платок к глазам.
— Поезжайте, ребята! — проговорил он.— Поезжайте, посмотрите и вы Анатолию...
Я перебил его стихами:
Езжай-ка и Анатолию — Нет ничего прекрасней!
Езжай-ка в Анатолию — Забудешь все несчастья!
— Верно,— сказал он,—ваш товарищ верно поправил меня стихами. Да, я говорил, езжайте в Анатолию, разделите с ней ее беды. Пока вы ими не заболеете, никто не найдет лекарства против болезней и бедствий нашей страны. Вы одновременно и учителя, и врачи, и судьи... Научитесь хоть немного быть и прокурорами. Научитесь обвинять. Требовать к ответу. От имени родины, от имени народа, от имени закона, ради нашего будущего... Чтоб внести в это дело свою долю, я буду писать книгу, о которой говорил. Сделайте и вы что-нибудь! А головой
кивать да жалованье получать — это не трудно... Давайте-ка выпьем еще по одной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61