Уже третье лето Аннес трудился на стройках, он уже мог считать себя каменщиком, хотя никогда не стремился им стать. Он не оплакивал своих рухнувших планов, ему даже нравилось работать каменщиком. Но эта профессия имела один недостаток: она не обеспечивала постоянной работы. Летом еще ничего, порой он даже чувствовал себя на лесах удивительно хорошо, так хорошо, что впору было засвистать или запеть, если бы это не казалось смешным.
И на этой вот крыше Аннес иногда увлекался, даже радовался выполненной работе. В понедельник кровельщики опохмелялись в дальнем углу чердака, у Аннеса же кельня так и мелькала в руке. Пээтер смеялся — чего, мол, он тут в одиночку дурака валяет, но Аннес не обращал внимания. Он мог бы уйти домой, там дел по горло, немецкий еще не выучен, но Аннес продолжал работать. И совсем не потому, что следовал неписаному закону строительной артели: все заодно, вместе работают, вместе выпивают, вместе и опохмеляются, с работы никто не смеет улизнуть, когда вздумается. Аннес мог бы преспокойно уйти; к бутылке он не прикладывался, даже если угощали и нажимали всей артелью,— это люди уже поняли. Аннес не был великим трезвенником, иногда на чьем-нибудь дне рождения с удовольствием выпивал рюмку, но на работе водка ему была противна. Он как-то сказал сестре, что это у него, наверно, своего рода комплекс: он с малых лет видел, как огорчалась мать, если отец приходил пьяным, и теперь он, Аннес, просто не может пить водку на работе.
В этот понедельник кровельщики, отправляясь за новыми бутылками, то и дело сновали мимо Аннеса, делали вид, что не замечают, потом стали бросать любопытные взгляды, затем кое-кто подошел поглядеть на этого чудака, который один осилил огромнейший кусок крыши—уложил черепицу, сделав кровлю водонепроницаемой. Это действительно был день Аннеса: каменщики теперь задрали нос кверху, так как плотники не могли козырнуть в ответ ничем равноценным, ни в этот день, ни в прошедшие. «Наложил нам под носом кучу»,— проворчал Пээтер вечером. Аннес совсем не собирался никому ничего под носом накладывать, он просто работал для собственного удовольствия, снача-ла не хотелось, чтобы пропадал зря хорошо удавшийся раствор, потом незаметно увлекся, а увидев, что работа спорится лучше, чем раньше, и вовсе вошел в азарт. Длинный, тонкий язычок кельни ловко прилизывал швы, раствор отлично приставал к красным бокам и изнанке черепицы, стыки получались аккуратные и одинаковые. В голове проносились всякие приятные мысли, потом захотелось петь. Сперва он напевал шлягеры, потом пе-решел на «Марсельезу» и «Варшавянку», которые слышал на Тынисмяги. Если бы Аннес твердо знал мотив, он, может быть, запел бы во всю глотку — неважно, что внизу находятся кабинеты премьер-министра и его подручных, как раз было бы здорово поорать!
Аннес думал, что и сейчас, как весной тридцать пятого года, его не допустят к работе в Вышгородском замке. Но отец сказал, что теперь списки рабочих уже не посылаются на улицу Пагари: Пяте и Эйнбунд (его фамилия ныне переделана на Ээнпалу1) стали храбрее. В тридцать пятом году Пяте и Лайдонер еще только недавно пришли к власти, боялись и красных, и вап-сов, ведь Пяте утащил президентское кресло прямо из-под носа у Ларки2. К тому же, тогда в замке работало несколько сотен рабочих. Сейчас — другое дело, их, кровельщиков, здесь горсточка, всего-навсего дюжина, чего их бояться. В замке полным-полно солдат, власть круглые сутки охраняют армия, кайтселийт и полиция. Пяте чувствует себя настолько незыблемо прочно сидящим на облучке, что даже рискнул объявить амнистию коммунистам! Отец оказался прав: Аннеса взяли на работу.
1 К. Ээнпалу — премьер-министр в правительстве К. Пятса.
2 А. Л а р к а — генерал, один из главарей вапсов, (Примеч. переводчика.}
Теперь работа подошла к концу, и Аннес сидит на гребне замковой крыши.
С запада надвигаются тучи. Видно, дело идет к дождю.
На башне Длинный Герман вдруг заполоскался флаг. Вот и ветер поднимается. И куда это Пээтер запропастился?
Солдаты ушли со двора замка.
Корабль оказался не таким большим, как думал Аннес. Тоннаж, пожалуй, всего тысячи две. От парохода мысли Аннеса перескочили к Рихи. Добрался ли Рихи в Испанию, или судно, на котором он ушел, было потоплено? В газетах время от времени появлялись сообщения, что неизвестной подводной лодкой потоплен корабль, шедший под флагом того или другого нейтрального государства. Аннес считал, что таким таинственным пиратом была, наверное, подводная лодка фашистской Германии, которая патрулирует в испанских водах, чтобы не допустить помощи республиканцам.
Да Аннес и не знал определенно, уехал Рихи в Испанию или нет. Он только предполагал это. В прошлом году Рихи исчез, как в воду канул, и это внезапное исчезновение даже обидело Аннеса. Перед отъездом Рихи они работали вместе на улице Тульби. Работа была ни-кудышная, очищали кирпичи, оставшиеся от снесенного дома, которые предполагали еще использовать для по-стройки бани. Ранней весной Аннес нашел эту работен-ку и позвал к себе в напарники Рихи — тот был как раз свободен. Они обсуждали множество всяких проблем, но Рихи и словом не обмолвился о том, что собирается уехать из Эстонии. Как видно, Рихи не доверял ему или доверял не полностью, что очень огорчало Аннеса. Поэтому Аннесу было неловко и перед Тийей, когда девушка разыскала его и стала допытываться, знает ли он что-нибудь о Рихи. Аннес был вынужден только покачать головой. Сперва Тийя отнеслась к этому недоверчиво, Аннесу пришлось долго все объяснять, пока девушка наконец поверила. Аннес почувствовал, что Тийя-очень тревожится о Рихи, ему хотелось бы заменить ей Рихи. От Тийи Аннес и услышал впервые, что Рихи мох? уехать в Испанию. «Из Эстонии многие тайно уехали а Испанию,— сказала Тййя,— я боюсь, что и Рихи уехал, А почему ты не едешь, ты ведь тоже красный?» Слова сТийи задели Аннеса. Он, правда, пробормотал в ответ — какой он там красный, да и не все красные едут в Испанию... Но себя не обманешь.
Аннес вынужден был себе признаться, что Тийя все еще значит для него очень много. Он не мог разговаривать с Тийей равнодушно, он хотя и болтал с ней как с обычной знакомой, но каждое ее слово западало ему в сердце. Аннес думал, что Тийю из его мыслей вытеснит Милли, но Тийя слишком глубоко вросла в его душу. Будь Милли жива, она, может быть, и заставила бы его забыть Тийю, но Милли умерла через год после их встречи. О ее смерти Аннес узнал случайно, увидев в старой газете траурное извещение. Милли не позволяла Аннесу приходить к ней; после санатория в Кивимяэ они виделись всего дважды, а потом Милли снова уехала в санаторий, на этот раз — в Таагепера. Аннес отыскал на кладбище Рахумяэ могилу Милли и положил букет астр, осенних цветов, которых не догадался принести Милли, когда она в санатории позвала его в гости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52