— Я пойду в город,— сказал Аннес неожиданно для себя.
— Не ходи! — испугалась Тийя. Ее глаза стали темно-темно-синими. Почти черными.— Не ходи.
— Солдат я не боюсь! — Храбрость Аннеса все возрастала.
— Сейчас бунт. Не ходи. Когда бунт, нельзя ходить.
Тийя говорила так, что Аннес почувствовал: она и правда не хочет, чтобы он уходил. Это открытие удивительно сильно на него подействовало. И под этим впечатлением он уступил:
— Не пойду, если ты не хочешь.
Тийя повернулась к нему спиной и посмотрела ш окно.
— А где же этот бунт? — решился наконец Аннес спросить.
— В городе. На Вышгороде, и на вокзале, и... Рано утром была прямо война. Пули, выстрелы... и убитые...
— Я спал,— признался Аннес.
— Я тоже спала. Мама рассказывала. Мама сама слышала выстрелы, когда утром шла с работы. Сейчас побежала в город купить муки и сахару. Когда война или бунт, надо, чтобы мука и сахар всегда были в запасе.
Аннес хотел было сказать, что его мама тоже пошла за мукой и сахаром, но вовремя удержался. Он вспомнил, что мама не взяла с собой ни рыночной корзинки, ни сумки.
— Это бунт красных,— выложила Тийя все, что слышала.
— Бунт красных? — переспросил Аннес. Тийя удивилась:
— А кто ж еще мог бунтовать?
— Синие и зеленые! — попытался Аннес поддержать свой авторитет.
— Ни синих, ни зеленых вообще нету! — хихикнула Тийя. Взгляд у нее опять стал светлым, голову она вскинула высоко.— Ты дурак. Бывают только красные и белые.
— Нет, есть! — отрезал Аннес.— Только у нас нет, А в других странах есть. В Америке, в Англии. Во Франции тоже. В Африке есть еще и черные. Всех цветов.
Аннес говорил очень твердо, чтобы Тийя поверила, но, как ему казалось, убедить ее не удалось. Тийя опять задрала нос как обычно, а такая Тийя была похуже иного драчливого мальчишки.
Аннес никуда не пошел. Мама, правда, вернулась раньше, чем наступило время идти в школу, но Аннес все же остался дома. Мама сама сказала, что сегодня идти не надо.
— Потому что бунт? — спросил Аннес.
Мать взглянула как-то мимо него и произнесла:
— Бунта уже нет.
— А был?
— Было восстание.
— Кто восстал?
— Большевики.
— А что такое восстание?
—• Когда хотят свергнуть правительство.
— И свергли?
— Нет. Только люди погибли. - Где?
— Не задавай так много вопросов. Это детей не касается.
О бунте мама больше не говорила. Только повторила, что сегодня Аннес должен остаться дома, и еще раз предупредила, чтобы он никуда далеко не уходил. И па этот раз Аннес отнесся к приказу матери серьезно. Мама сегодня была совсем другая, чем всегда. Гораздо строже и озабоченнее.
Во дворе все еще никого не было, кроме девчонок, по-прежнему игравших в лавочку; они опять звали его что-нибудь купить. Аннес па них и внимания не обратил. Малявки, что с них возьмешь. Не знают ни о бунте, ни о чем. Аннес подбежал к воротам и выглянул на улицу. «Иоханнес Креститель!» — крикнули девчонки ему вслед.
На углу Аннес встретил Рихи. Эго был мальчишка старше его. Рихи частенько удирал с уроков, тайком курил и дрался при малейшей возможности. Аннес боялся его и в то же время восхищался им. Рихи остановился и спросил:
— Выстрелы слышал?
— Слышал,— соврал Аннес, чтобы не казаться малышом, который спит и ничего не знает.
— Врешь?
— Не вру.
— В какой стороне стреляли?
Аннес на минуту смутился, потом показал рукой в сторону центра города.
— Ни черта ты не слышал,— с презрением сказал Рихи.
— А вот и слышал,— храбро стоял на своем Аннес, втайне уже сожалея, что зря похвастался. Вместе с тем он настороженно следил за собеседником, чтобы вовремя задать стрекача.
Но Рихи больше не задирал его. Он засунул руки поглубже в карманы штанов и продолжал стоять, широко расставив ноги. Аннес тоже сунул руки в карманы, только в карманы, пальто, а не брюк,— на нем было пальтишко. Рихи же щеголял в одной фуфайке, потому и смог сунуть руки в карманы брюк. Аннесу очень хотелось бы ходить одетым так, как Рихи: фуфайка,
длинные брюки и кепка, сдвинутая на затылок. Ничего, что фуфайка велика Рихи, ее, очевидно, носили когда-то его старшие братья, ничего, что и фуфайка, и брюки, и кепка потрепанные,— в этом-то и есть настоящее! Пальто Аннесу тоже не впору, он из него вырос, а чулки заштопаны на коленях, как и фуфайка Рихи — на локтях. Но шгопка у Аннеса не видна, чулки ведь отвернуты. Шапка — синий картуз — новехонькая. А длинных, до самых пят, штанов Аннес еще никогда не носил,
Рихи долго смотрел в сторону Малой Американской улицы, как будто видел там что-то интересное. Но ничего там не было, только старушка брела по тротуару да хлебный фургон от Ротермана заворачивал за угол.
И вдруг Рихи произнес:
— Теперь начнут людей расстреливать. Сказал и побрел куда-то по улице Кристийне.
Тут Аннес увидел сестру, возвращавшуюся из школы. Аннес обрадовался. Он побежал Айно навстречу и спросил, как это солдаты утром пропустили ее в школу. Сестра посмотрела на него так, будто он сморозил бог весть какую глупость, и в свою очередь спросила — о каких таких солдатах он болтает?
— Разве на улице не стояли солдаты?
— Нет.
Аннес был разочарован. Айно поинтересовалась, почему он не пошел в школу, и Аннес пояснил, даже с некоторой гордостью: из-за бунта. Сестра сказала, что у них в классе многие не явились. Знай она с утра, что в городе бунт, не сделала бы такую глупость — не пошла бы в школу. Аннес, как бы между прочим, заметил, что теперь начнут расстреливать людей. Но сестру разговор о бунте не особенно интересовал, она похвасталась, что получила четверку по арифметике, и побежала домой сообщить об этом матери.
Вечером Аннес вместе с другими ребятами развел на огороде за высоким дощатым забором костер. По Правде говоря, Аннес только смотрел, а огонь зажгли парни постарше; он лишь бросил в костер гнилую жердь, которую нашел на краю канавы. Какой-то старик начал их ругать: они, мол, хотят поджечь дома — вроде красных, тем только бы все ломать и крушить.
В декабре темнеет рано, а в темноте на улице делать нечего. Парни устроили складчину, чтобы пойти в кино, Аннес зашагал домой. Он сегодня хорошо помнил предостережение матери.
Дома Аннес стал ждать отца. Отец работал в Нымме, там строилось здание детского очага. Летом они всей семьей ходили на Мустамяэ, и отец повел их мимо того места, где работал. Аннесу запомнились высокие Стены из красного кирпича, чернеющие оконные проемы, огромные штабеля кирпичей и досок, угрожающая яма с известью, а также железнодорожная ветка, проложенная от станции прямо к строительству. Теперь этот домище выстроен, только внутри идут какие-то работы, и это просто счастье, что еще не все там закончено. Так мама несколько раз говорила отцу, и тот с нею соглашался. Что мама имела в виду, Аннес понял — то ли потому, что вообще был шустрый парень, как называл его иногда владелец их дома, то ли просто случайно сообразил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52