.. Вот задачка! Пожалуй, все же не стоит .проливать ложками то, что годами собирал по каплям. Он снова вышел из-за стола, подошел к Хаиткулы. — Послушай же, товарищ старший лейтенант! — Он взял Хаиткулы за плечо, изо всех сил сжал его.— Посмотри
на меня! Видишь?! Этот человек, которого вы все знаете как Ходжу Назаровича Назарова, не имеет ни перед кем никаких провинностей! Ни перед кем... Ты должен это усвоить. Я работаю как вол. Руковожу вами, воспитываю вас... Государство меня ценит, ему я обязан своим положением, этими звездочками, всем... Никто не скажет: Назаров халатно относится к своим обязанностям, злоупотребляет служебным положением. Никто! Никто не сможет обвинить меня в подлости... .
Хаиткулы молча слушал горячую тираду Ходжи Назаровича. Он вдруг вспомнил слова Аннамамеда: «Больше всего на свете уверен в своей абсолютной правоте».
— Знаю, и у меня в обязательном порядке есть упущения, но не там, где они тебе мерещатся!.. Я всегда хотел, чтобы ты, как и другие подчиненные, в обязательном порядке чувствовал себя уверенно, работая со мной, в этом винюсь... Чтобы мог с толком применить свою энергию, знания, способности. Виноват и здесь... Когда вы, мои работники, хотите прыгнуть выше головы, злюсь, ругаю вас, хочу остудить ваш пыл, хочу направить вашу энергию в разумное русло. Что ж! Виноват! Много требую, мало хвалю... виноват! Знаю, и после этого разговора окажусь виноватым... в. обязательном порядке! — Ходжа Назарович расстегнул верхние пуговицы кителя, отпил из пиалы, потом взял стул, сел рядом с Хаиткульь— Ты меня прекрасно знаешь. Разве я из тех начальников, которые не вылезают из кабинетов, сидя в кресле нога за ногу? Работаю с вами, молодыми, наравне. У Ходжи Назаровича в твои годы не было времени писать диссертации. День — ночь, надо не надо, в кирзовых сапогах — по пуду грязи на них и столько же песка за голенищами — таскался пешком из колхоза в колхоз, из аула в аул. Мы работали и не жаловались. Работали не покладая рук ради вас, чтобы вы могли сейчас спокойно писать диссертации. Становитесь учеными, кандидатами, докторами, но не смейтесь над нами, стариками... Разве не насмешка — найти десятилетнее дело и обвинить нас, ветеранов, в том, что оно не было раскрыто!
Дверь кабинета открылась, и подполковник увидел Аннамамеда, сделал ему знак рукой: «Иди сюда» —и продолжал так же горячо:
— Пусть и Аннамамед послушает, пусть и он выскажет тебе свое мнение. Ты бросаешь диссертацию, которая принесла бы пользу другим, .и хватаешься за дело явно себе не по плечу! Поражаюсь твоей самонадеянности!
Аннамамед, услышав эти слова, сразу понял, что происходит. Он дружески подмигнул Хаиткулы из-за спины подполковника: «Не сдавайся!» Хаиткулы же не знал, радоваться приходу друга или нет,— тот же считал, что нераскрытое дело годится в первую очередь для диссертации, а там как выйдет... Впрочем, его уже не заботило, будет Аннамамед поддерживать его или же станет на сторону Ходжи Назаровича; он знал, что будет по-прежнему стоять на своем до конца, и готов был спорить с кем угодно...
Ходжа Назарович перевел дух, но Хаиткулы не дал ему продолжать:
— Вы же сами сказали, что дело не прекращено. Но если розыск будет вестись так же, как он велся эти годы, сможете ли вы гарантировать, что оно не протянется еще одно десятилетие? Вы говорите — я самонадеян... Это не так...— Хаиткулы остановился. Можно было понять, что он не закончил какую-то мысль.— Я не самонадеян... Понимаю, вам, может быть, нужны гарантии, что я смогу довести дело до конца. _ Гарантия пока только одна: тревога по заживо ист чезнувшему человеку. Пропал человек! Не в пустыне, не в лесу, а в современном селе„ Человек — не иголка, а село — не стог сена. Все, что я говорю сейчас,— разве это не гарантия, что я берусь за это дело не просто так, не для развле-чения или для того, чтобы двинуть вперед науку?
Звездочки на поголах подполковника сверкали, но по укоренившейся привычке Ходжа Назарович машинально, не теряя нити разговора, стал протирать их носовым платком. Он все еще не знал, какую тактику принять окончательно, мысли путались: «Горячий парень, очень горячий, надо бы остудить его пыл. Здесь же, пока не начал переть на рожон... Или нет, пускай идет, пускай расследует, обломает рога... Нет, надо остановить...»
Наступило, молчание, каждый думал о своем.Подполковник повернулся к Аннамамеду:
— Ты в курсе, о чем печется твой друг?
— В курсе.
— Так вот: если он не уважает меня как своего начальника, как ветерана милиции, как старшего товарища, то, думаю, может уважать тебя как друга. Скажи ему, что он легко может поскользнуться на том деле...
— Я тоже считаю, что дело почти безнадежно. Чтобы начать опять им заниматься, надо иметь стальные нервы и лошадиное здоровье...
Ходжа Назарович обрадовался:
— Слышу умные речи человека, который хорошо знает, что такое милицейский хлеб!
— Да нет, я не кончил, товарищ подполковник, — продолжал Аннамамед, кивнув в сторону Хаиткулы,—если он чувствует, что может, справиться, надо ему разрешить. Старший лейтенант Мовлямбердыев ведь не путевку просит в Сочи.
Подполковник после этих слов почувствовал себя как всадник, сброшенный на землю непослушным конем.
— Ты с ним.заодно?
Аннамамед, вместо того чтобы промолчать, подлил масла в огонь:
— Товарищ подполковник, но он же не выпрашивает у вас награду! Наоборот, идет на рискованное дело без всяких шансов на успех.
Назаров слушал его с непроницаемым лицом. Лицо, лишенное мимики, заставляет теряться собеседника, а Ходже Назаровичу надо было окончательно решить, какую именно занять позицию... Он прошел, большую школу общения с подчиненными. Медленно, .но верно поднимаясь по ступеням карьеры, он перенял от своих собственных начальников всевозможные формы воздействия на младших коллег и всегда мог воспользоваться любой из них: когда нужно, мог вспылить, но и остывал в предусмотренный момент; если надо было рубить сплеча — рубил, мог вполуха слушать собеседника, часто кивая при этом, якобы соглашаясь с его мнением. Он усвоил на сто процентов этот весьма условный, но в то же время довольно эффективный ритуал. С годами он пользовался этими приемами уже автоматически, не задумываясь, когда какой применять, и многим казалось, что ему. от природы были даны способности работать в коллективе и с коллективом.
Авторитет Ходжи Назаровича был весьма высок. Никто не сомневался в чистоте его мыслей и безукоризненности поступков. Не сомневался в них и Хаиткулы. Один только Аннамамед за долгие годы работы под началом Ходжи Назарова понимал, что взаимоотношения с людьми у подполковника часто строились на формальной основе.
Он предчувствовал, что Ходжа Назарович, не переубедив Хаиткулы, попытается отойти на выгодные позиции по возможности без потерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
на меня! Видишь?! Этот человек, которого вы все знаете как Ходжу Назаровича Назарова, не имеет ни перед кем никаких провинностей! Ни перед кем... Ты должен это усвоить. Я работаю как вол. Руковожу вами, воспитываю вас... Государство меня ценит, ему я обязан своим положением, этими звездочками, всем... Никто не скажет: Назаров халатно относится к своим обязанностям, злоупотребляет служебным положением. Никто! Никто не сможет обвинить меня в подлости... .
Хаиткулы молча слушал горячую тираду Ходжи Назаровича. Он вдруг вспомнил слова Аннамамеда: «Больше всего на свете уверен в своей абсолютной правоте».
— Знаю, и у меня в обязательном порядке есть упущения, но не там, где они тебе мерещатся!.. Я всегда хотел, чтобы ты, как и другие подчиненные, в обязательном порядке чувствовал себя уверенно, работая со мной, в этом винюсь... Чтобы мог с толком применить свою энергию, знания, способности. Виноват и здесь... Когда вы, мои работники, хотите прыгнуть выше головы, злюсь, ругаю вас, хочу остудить ваш пыл, хочу направить вашу энергию в разумное русло. Что ж! Виноват! Много требую, мало хвалю... виноват! Знаю, и после этого разговора окажусь виноватым... в. обязательном порядке! — Ходжа Назарович расстегнул верхние пуговицы кителя, отпил из пиалы, потом взял стул, сел рядом с Хаиткульь— Ты меня прекрасно знаешь. Разве я из тех начальников, которые не вылезают из кабинетов, сидя в кресле нога за ногу? Работаю с вами, молодыми, наравне. У Ходжи Назаровича в твои годы не было времени писать диссертации. День — ночь, надо не надо, в кирзовых сапогах — по пуду грязи на них и столько же песка за голенищами — таскался пешком из колхоза в колхоз, из аула в аул. Мы работали и не жаловались. Работали не покладая рук ради вас, чтобы вы могли сейчас спокойно писать диссертации. Становитесь учеными, кандидатами, докторами, но не смейтесь над нами, стариками... Разве не насмешка — найти десятилетнее дело и обвинить нас, ветеранов, в том, что оно не было раскрыто!
Дверь кабинета открылась, и подполковник увидел Аннамамеда, сделал ему знак рукой: «Иди сюда» —и продолжал так же горячо:
— Пусть и Аннамамед послушает, пусть и он выскажет тебе свое мнение. Ты бросаешь диссертацию, которая принесла бы пользу другим, .и хватаешься за дело явно себе не по плечу! Поражаюсь твоей самонадеянности!
Аннамамед, услышав эти слова, сразу понял, что происходит. Он дружески подмигнул Хаиткулы из-за спины подполковника: «Не сдавайся!» Хаиткулы же не знал, радоваться приходу друга или нет,— тот же считал, что нераскрытое дело годится в первую очередь для диссертации, а там как выйдет... Впрочем, его уже не заботило, будет Аннамамед поддерживать его или же станет на сторону Ходжи Назаровича; он знал, что будет по-прежнему стоять на своем до конца, и готов был спорить с кем угодно...
Ходжа Назарович перевел дух, но Хаиткулы не дал ему продолжать:
— Вы же сами сказали, что дело не прекращено. Но если розыск будет вестись так же, как он велся эти годы, сможете ли вы гарантировать, что оно не протянется еще одно десятилетие? Вы говорите — я самонадеян... Это не так...— Хаиткулы остановился. Можно было понять, что он не закончил какую-то мысль.— Я не самонадеян... Понимаю, вам, может быть, нужны гарантии, что я смогу довести дело до конца. _ Гарантия пока только одна: тревога по заживо ист чезнувшему человеку. Пропал человек! Не в пустыне, не в лесу, а в современном селе„ Человек — не иголка, а село — не стог сена. Все, что я говорю сейчас,— разве это не гарантия, что я берусь за это дело не просто так, не для развле-чения или для того, чтобы двинуть вперед науку?
Звездочки на поголах подполковника сверкали, но по укоренившейся привычке Ходжа Назарович машинально, не теряя нити разговора, стал протирать их носовым платком. Он все еще не знал, какую тактику принять окончательно, мысли путались: «Горячий парень, очень горячий, надо бы остудить его пыл. Здесь же, пока не начал переть на рожон... Или нет, пускай идет, пускай расследует, обломает рога... Нет, надо остановить...»
Наступило, молчание, каждый думал о своем.Подполковник повернулся к Аннамамеду:
— Ты в курсе, о чем печется твой друг?
— В курсе.
— Так вот: если он не уважает меня как своего начальника, как ветерана милиции, как старшего товарища, то, думаю, может уважать тебя как друга. Скажи ему, что он легко может поскользнуться на том деле...
— Я тоже считаю, что дело почти безнадежно. Чтобы начать опять им заниматься, надо иметь стальные нервы и лошадиное здоровье...
Ходжа Назарович обрадовался:
— Слышу умные речи человека, который хорошо знает, что такое милицейский хлеб!
— Да нет, я не кончил, товарищ подполковник, — продолжал Аннамамед, кивнув в сторону Хаиткулы,—если он чувствует, что может, справиться, надо ему разрешить. Старший лейтенант Мовлямбердыев ведь не путевку просит в Сочи.
Подполковник после этих слов почувствовал себя как всадник, сброшенный на землю непослушным конем.
— Ты с ним.заодно?
Аннамамед, вместо того чтобы промолчать, подлил масла в огонь:
— Товарищ подполковник, но он же не выпрашивает у вас награду! Наоборот, идет на рискованное дело без всяких шансов на успех.
Назаров слушал его с непроницаемым лицом. Лицо, лишенное мимики, заставляет теряться собеседника, а Ходже Назаровичу надо было окончательно решить, какую именно занять позицию... Он прошел, большую школу общения с подчиненными. Медленно, .но верно поднимаясь по ступеням карьеры, он перенял от своих собственных начальников всевозможные формы воздействия на младших коллег и всегда мог воспользоваться любой из них: когда нужно, мог вспылить, но и остывал в предусмотренный момент; если надо было рубить сплеча — рубил, мог вполуха слушать собеседника, часто кивая при этом, якобы соглашаясь с его мнением. Он усвоил на сто процентов этот весьма условный, но в то же время довольно эффективный ритуал. С годами он пользовался этими приемами уже автоматически, не задумываясь, когда какой применять, и многим казалось, что ему. от природы были даны способности работать в коллективе и с коллективом.
Авторитет Ходжи Назаровича был весьма высок. Никто не сомневался в чистоте его мыслей и безукоризненности поступков. Не сомневался в них и Хаиткулы. Один только Аннамамед за долгие годы работы под началом Ходжи Назарова понимал, что взаимоотношения с людьми у подполковника часто строились на формальной основе.
Он предчувствовал, что Ходжа Назарович, не переубедив Хаиткулы, попытается отойти на выгодные позиции по возможности без потерь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42