Не считай меня наивной простушкой!
Дан снова почувствовал горечь досады и, чтобы прекратить этот спор, спросил:
— А второй сюрприз какой?
— О-о, это наша с тобой общая радость! Сегодня пришло сообщение: мы отправляемся в Голландию, на международный теннисный турнир. Будем выступать в смешанном парном разряде. Представляешь, я и ты. Потрясающе!
Она прыгнула на него сверху, кресло не выдержало, и они покатились по ковру. Дан хотел встать, но не мог: Августа обхватила его руками и ногами, впилась в губы и, тяжело дыша, повторяла: «Ты мой, мой...» Эти объятия больше похожи были на борьбу, в которой женщина побеждала мужчину.
— А теперь целуй меня! Всю, с головы до пят. Я заслужила!
Дан любил эти вспышки, мгновения необыкновенного счастья, которые умела дарить Августа. Они были бы, наверное, идеальной парой, если бы Августа умела хоть немного уступать. Вот и сейчас он не знал, как сказать ей, что весь ее выверенный до мелочей план абсолютно неосуществим.
— Представляешь, Данчик, две, а может, и три недели мы сможем гулять по Гааге, Амстердаму и Роттердаму. Все свободное от тренировок и матчей время будем гулять. А перед финалом поедем к их знаменитым польдерам, постоим на дне вчерашнего моря... Не исключено, что и в Лондон съездим. Здорово, а?
— Интересно, когда это планируется? — пробормотал Дан.
— Отъезд на следующей неделе. У нас — никаких забот. Все оформляют федерация и национальный совет по физкультуре и спорту. Тебе надо только зайти к кадровикам и заполнить анкету. В сущности, за нами только тренировки. И этим мы должны заняться немедленно. А с любовью придется подождать до победы! Что-то ты в последнее время лениться начал — ракетку в руки не берешь. Ну ничего, наверстаем!
Дан враждебно молчал. Он не мог понять, почему эта женщина обращается с ним столь бесцеремонно, совершенно не считаясь ни с ним, ни с его работой. Все устроить самой, ничего ему не сказав?.. В висках стучало, горло перехватило, как будто его душили чьи-то невидимые пальцы. Он с трудом сдерживал негодование. Августа подозрительно взглянула на него.
— Ты чего молчишь? Надулся как индюк, вместо того чтобы целовать меня и носить на руках! Я же твоя королева!
И тут Дан взорвался:
— Вот что, ваше величество! Я, правда, думал, у нас уже давно республика и каждый имеет право голоса. Оказывается, нет. Ты, я вижу, считаешь меня своим верным рабом. Ты что, не понимаешь, что мне сейчас не до прогулок по Голландии? Ты подумала о моей работе? Совсем недавно ты сказала, что женщина не может быть безразличной к делу любимого человека...
Августа вскочила. Лицо у нее потемнело, глаза налились обидой.
— Сначала я думала, у тебя просто мужской комплекс первенства, а получается, что грызня в проектном отделе тебе дороже, чем поездка за границу с любимой женщиной. Наконец-то две-три недели мы могли бы чувствовать себя свободно, не опасаясь попасться на глаза знакомым. После всего, что я сделала, ты мог бы быть более признательным.
— Разве я настаивал на том, чтобы держать наши отношения в тайне? Всю эту конспирацию навязала ты, а как только я хочу выяснить — зачем, уходишь от ответа. Ситуация для женщины нелогичная и неестественная, ибо испокон веков она желала иметь мужа, домашний очаг, детей.
— Тебе было плохо со мной, да?
— Этого я не говорил. Но сколько раз я предлагал тебе навестить моих родителей! Познакомились бы. Они же все равно догадываются, что у меня кто-то есть.
— Вот именно! Ты бы еще и сватов ко мне заслал, как в деревне! Только этот кто-то — человек современный и презирает допотопные обычаи и предрассудки. Я приняла тебя таким, как ты есть. Воспринимай меня так же. Мне вот, к примеру, безразлично, что думают обо мне твои предки.
Дан обиделся:
— Мои родители не предки.
— Вот я смотрю сейчас на тебя, Дан, и ты кажешься мне чужим. Каким-то пропыленным, что ли, прости за выражение. В сущности, ты меня совсем не знаешь. И в один прекрасный день можешь сказать, что я оказалась совершенно другой, чем ты меня представлял все эти годы. Я отношусь к тому поколению, которое на жизнь смотрит реалистически и стоит обеими ногами на земле.
— Надо понимать, что для представителя реалистического поколения главное — это не упустить поездку в Голландию!
— Знаешь, у моего отца был идеал — служить революции. Всю жизнь он боролся, пока не стал инвалидом. И теперь сидит в своей развалюхе. Вот и все, чего он достиг. Мне тоже нелегко, но зато я знаю: от моего упорства зависит мое положение в обществе. Такую возможность мне дал социалистический строй. Раньше я бы так и осталась деревенской тетехой и растрачивала свою молодость в непосильном труде. А теперь я работаю в институте, без двух минут чемпионка. У меня своя жизнь, привычки и вкусы, я ни от кого не завишу. Имею собственную квартиру и никому не позволю туда совать свой нос. Хочу машину. А что, не имею права? И не волнуйся, она у меня будет. Мне хочется путешествовать, мир посмотреть. Разве это преступление? Есть у меня и любимый, но я не хочу превращаться в домработницу...
— Звучит красиво. Но как быть с диссертацией? Похоже, ты собираешься делать ее с помощью двух мужчин: один даст тему, будет руководить, другой соберет материал, напишет и сам же принесет...
Выпад был неожиданный, однако Августа быстро пришла в себя.
— Ну и что? Разве не долг мужчины — помогать нам, женщинам? Что в том плохого? Профессора, друзья по работе могут это делать, а любимый нет?
— Неужели ты не понимаешь, что работа твоя будет подлогом? Одна только видимость. Ну, станешь ты кандидатом за счет других, а что ты сможешь дать науке?
— Да плевать мне на вашу науку! Я хочу быть только преподавателем в институте. И я добьюсь этого, с твоей помощью или без. Да что я, одна, в конце концов, так делаю? Некоторые просто компилируют работы по зарубежным материалам, которые раздобывают у своих высокопоставленных папаш. А есть еще такие девицы, что платят за готовую работу натурой. Все это знают, а ты как будто с неба свалился. Тоже мне, рыцарь без страха и упрека! Я не хочу, чтобы меня любили за слабость. Вот тебе я когда-нибудь казалась человеком слабым?
— Никогда. Уж что-что, а твое властолюбие мне хорошо известно.
— И все-таки ты меня любишь.
— Как видишь.
— А за что?
— Опять все сначала. Я же говорил, глупо разбираться, почему один любит другого.
— Но что тебе нравится во мне?
— Гордость, чувство достоинства, настойчивость. Твое прекрасное тело, горячий темперамент.
— А что не нравится?
— И это я уже говорил — ты слишком рациональна в любви, не воспринимаешь человека целиком, как личность, а разбираешь, что тебе подходит и что не подходит.
Он вдруг замолчал. Пауза затянулась.
— Что же ты притих? — спросила Августа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Дан снова почувствовал горечь досады и, чтобы прекратить этот спор, спросил:
— А второй сюрприз какой?
— О-о, это наша с тобой общая радость! Сегодня пришло сообщение: мы отправляемся в Голландию, на международный теннисный турнир. Будем выступать в смешанном парном разряде. Представляешь, я и ты. Потрясающе!
Она прыгнула на него сверху, кресло не выдержало, и они покатились по ковру. Дан хотел встать, но не мог: Августа обхватила его руками и ногами, впилась в губы и, тяжело дыша, повторяла: «Ты мой, мой...» Эти объятия больше похожи были на борьбу, в которой женщина побеждала мужчину.
— А теперь целуй меня! Всю, с головы до пят. Я заслужила!
Дан любил эти вспышки, мгновения необыкновенного счастья, которые умела дарить Августа. Они были бы, наверное, идеальной парой, если бы Августа умела хоть немного уступать. Вот и сейчас он не знал, как сказать ей, что весь ее выверенный до мелочей план абсолютно неосуществим.
— Представляешь, Данчик, две, а может, и три недели мы сможем гулять по Гааге, Амстердаму и Роттердаму. Все свободное от тренировок и матчей время будем гулять. А перед финалом поедем к их знаменитым польдерам, постоим на дне вчерашнего моря... Не исключено, что и в Лондон съездим. Здорово, а?
— Интересно, когда это планируется? — пробормотал Дан.
— Отъезд на следующей неделе. У нас — никаких забот. Все оформляют федерация и национальный совет по физкультуре и спорту. Тебе надо только зайти к кадровикам и заполнить анкету. В сущности, за нами только тренировки. И этим мы должны заняться немедленно. А с любовью придется подождать до победы! Что-то ты в последнее время лениться начал — ракетку в руки не берешь. Ну ничего, наверстаем!
Дан враждебно молчал. Он не мог понять, почему эта женщина обращается с ним столь бесцеремонно, совершенно не считаясь ни с ним, ни с его работой. Все устроить самой, ничего ему не сказав?.. В висках стучало, горло перехватило, как будто его душили чьи-то невидимые пальцы. Он с трудом сдерживал негодование. Августа подозрительно взглянула на него.
— Ты чего молчишь? Надулся как индюк, вместо того чтобы целовать меня и носить на руках! Я же твоя королева!
И тут Дан взорвался:
— Вот что, ваше величество! Я, правда, думал, у нас уже давно республика и каждый имеет право голоса. Оказывается, нет. Ты, я вижу, считаешь меня своим верным рабом. Ты что, не понимаешь, что мне сейчас не до прогулок по Голландии? Ты подумала о моей работе? Совсем недавно ты сказала, что женщина не может быть безразличной к делу любимого человека...
Августа вскочила. Лицо у нее потемнело, глаза налились обидой.
— Сначала я думала, у тебя просто мужской комплекс первенства, а получается, что грызня в проектном отделе тебе дороже, чем поездка за границу с любимой женщиной. Наконец-то две-три недели мы могли бы чувствовать себя свободно, не опасаясь попасться на глаза знакомым. После всего, что я сделала, ты мог бы быть более признательным.
— Разве я настаивал на том, чтобы держать наши отношения в тайне? Всю эту конспирацию навязала ты, а как только я хочу выяснить — зачем, уходишь от ответа. Ситуация для женщины нелогичная и неестественная, ибо испокон веков она желала иметь мужа, домашний очаг, детей.
— Тебе было плохо со мной, да?
— Этого я не говорил. Но сколько раз я предлагал тебе навестить моих родителей! Познакомились бы. Они же все равно догадываются, что у меня кто-то есть.
— Вот именно! Ты бы еще и сватов ко мне заслал, как в деревне! Только этот кто-то — человек современный и презирает допотопные обычаи и предрассудки. Я приняла тебя таким, как ты есть. Воспринимай меня так же. Мне вот, к примеру, безразлично, что думают обо мне твои предки.
Дан обиделся:
— Мои родители не предки.
— Вот я смотрю сейчас на тебя, Дан, и ты кажешься мне чужим. Каким-то пропыленным, что ли, прости за выражение. В сущности, ты меня совсем не знаешь. И в один прекрасный день можешь сказать, что я оказалась совершенно другой, чем ты меня представлял все эти годы. Я отношусь к тому поколению, которое на жизнь смотрит реалистически и стоит обеими ногами на земле.
— Надо понимать, что для представителя реалистического поколения главное — это не упустить поездку в Голландию!
— Знаешь, у моего отца был идеал — служить революции. Всю жизнь он боролся, пока не стал инвалидом. И теперь сидит в своей развалюхе. Вот и все, чего он достиг. Мне тоже нелегко, но зато я знаю: от моего упорства зависит мое положение в обществе. Такую возможность мне дал социалистический строй. Раньше я бы так и осталась деревенской тетехой и растрачивала свою молодость в непосильном труде. А теперь я работаю в институте, без двух минут чемпионка. У меня своя жизнь, привычки и вкусы, я ни от кого не завишу. Имею собственную квартиру и никому не позволю туда совать свой нос. Хочу машину. А что, не имею права? И не волнуйся, она у меня будет. Мне хочется путешествовать, мир посмотреть. Разве это преступление? Есть у меня и любимый, но я не хочу превращаться в домработницу...
— Звучит красиво. Но как быть с диссертацией? Похоже, ты собираешься делать ее с помощью двух мужчин: один даст тему, будет руководить, другой соберет материал, напишет и сам же принесет...
Выпад был неожиданный, однако Августа быстро пришла в себя.
— Ну и что? Разве не долг мужчины — помогать нам, женщинам? Что в том плохого? Профессора, друзья по работе могут это делать, а любимый нет?
— Неужели ты не понимаешь, что работа твоя будет подлогом? Одна только видимость. Ну, станешь ты кандидатом за счет других, а что ты сможешь дать науке?
— Да плевать мне на вашу науку! Я хочу быть только преподавателем в институте. И я добьюсь этого, с твоей помощью или без. Да что я, одна, в конце концов, так делаю? Некоторые просто компилируют работы по зарубежным материалам, которые раздобывают у своих высокопоставленных папаш. А есть еще такие девицы, что платят за готовую работу натурой. Все это знают, а ты как будто с неба свалился. Тоже мне, рыцарь без страха и упрека! Я не хочу, чтобы меня любили за слабость. Вот тебе я когда-нибудь казалась человеком слабым?
— Никогда. Уж что-что, а твое властолюбие мне хорошо известно.
— И все-таки ты меня любишь.
— Как видишь.
— А за что?
— Опять все сначала. Я же говорил, глупо разбираться, почему один любит другого.
— Но что тебе нравится во мне?
— Гордость, чувство достоинства, настойчивость. Твое прекрасное тело, горячий темперамент.
— А что не нравится?
— И это я уже говорил — ты слишком рациональна в любви, не воспринимаешь человека целиком, как личность, а разбираешь, что тебе подходит и что не подходит.
Он вдруг замолчал. Пауза затянулась.
— Что же ты притих? — спросила Августа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103