По слухам, Сицилия в то время кишмя кишела разбойниками, которые терроризовали горожан, особенно зажиточных; на загородных дорогах они грабили проезжающих. На горных тропах мне несколько раз довелось повстречать молодцов, с виду способных на что угодно. Вынырнув неожиданно, они обнюхивали меня со всех сторон, но так как трудно было предположить, что я везу золото или бриллианты, меня отпускали. А вот на художника — француза, которого я встретил в одной деревушке, однажды, когда он сидел за мольбертом, напали разбойники и с досады, что не нашли у него ничего ценного, раздели его донага и забрали всю одежду, — назад в деревеньку ему пришлось бежать голым. Спасибо, что хоть картину оставили!
В конце концов разбойники все-таки напали и на меня — это случилось в ущелье между Джирдженти и развалинами храмов, — но я отделался страхом да парой шишек. Впрочем, негодяи вырвали клок из моего прекрасного пальто.
С пустым кошельком добрался я до Сиракуз, истратив по дороге весь свой маленький денежный запас. У меня осталась последняя лира на порцию макарон, и я завернул в харчевню. Против нее находился источник Аретуза; впереди — главная гавань, где происходили исторические морские битвы, решавшие судьбы Афин и великой Греции. Что-то странно волнующее было в мысли, что я сижу и ем макароны, купленные на последнюю лиру, в этом захиревшем провинциальном городишке, который две с половиной тысячи лет назад имел свыше полумиллиона жителей и считался центром мирового значения. Климат здесь оказался восхитительный, воздух — ласково-мягкий, — нигде еще мне не дышалось так легко. Вот бы остаться тут пожить, только бы...
В эту минуту подошел хозяин харчевни, он же и повар, поджаривавший какое-то кушанье, которое пахло необычайно вкусно. Он положил передо мной тетрадочку и сказал:
— Если синьору угодно жить и кушать у меня, то наверху есть комната, а в эту тетрадочку мы будем записывать все расходы, и за полный месяц вы получите десять процентов скидки.
Только южанин мог додуматься до такого! Скидка живущим в кредит! Я, конечно, сразу согласился, удивившись, бог весть в который уже раз, тому, как легко жить бедняку в этих краях.
Чудесно и беззаботно провел я целый месяц благодаря гениальной выдумке хозяина харчевни — давать своим клиентам премию за согласие жить у него в долг. С утра до вечера я бродил по окрестностям среди грандиозных развалин некогда оживленного города, осматривал обширные катакомбы, где скрывались когда-то от преследований тысячи людей, каменоломни, служившие в древности концентрационным лагерем, восхищался мощным амфитеатром, вырубленным прямо в скалах.
По развалинам постоянно бродили толпы туристов, большей частью англичане, говорившие только на своем языке. Я ежедневно имел возможность оказывать им помощь и услуги и вообще был для них чем-то вроде самозванного гида. Интересно было за ними наблюдать! Большинство туристов казались мне просто шутами гороховыми. Глядя на них, я знакомился с характерными чертами богатых людей.
Из Америки приезжали преимущественно пожилые замужние туристки, мужья отправляли их одних, — надо же знать что-нибудь о старой Европе, а самим им путешествовать было недосуг. Жены должны были разнюхивать и высматривать все, что только возможно, а вернувшись домой, рассказать мужьям; таким образом, и те, получив сведения из первых рук, могли при случае вставить словцо в светские разговоры. Раньше я и понятия не имел о такой наивной форме освоения европейской культуры. В то время книжный шкаф еще не считался у верхушек общества обязательным атрибутом домашней обстановки.
Теперь мы настолько ушли вперед, что жены стали знакомиться даже с литературными новинками — чаще всего по книгам из библиотеки «Кружка любителей чтения» или по крайней мере по аннотированным издательским каталогам; супруг же обходится пересказами жены и, значит, тоже может блеснуть в обществе начитанностью и знанием литературных новинок.
Вскоре я убедился, что и среди европейских туристов преобладают женщины. Обычно на шесть туристов приходилось пять женщин, и это немного спутало мои представления о женщине, как о существе, всецело зависящем от мужа. Я увидел, что женщины, принадлежавшие к зажиточному кругу, считались высшими существами, пользовались всеми благами жизни, предоставляя мужьям сидеть дома. Некоторые из этих европейских дам держались довольно оригинально. Они не резвились, как американки, которые часто напоминали вырвавшихся на волю шалых жеребят, а искали себе «наперсников». Вероятно, среди этих женщин были жертвы супружеских катастроф — жены, от которых хотели отделаться хоть на время, или разведенные, желавшие показать свою самостоятельность. Они считали себя обманутыми и никогда не пропускали случая для исповеди, раскрывавшей трагедию их браков и низкие натуры их мужей. Иногда среди таких женщин встречались и датчанки. Они громогласно делали замечания по разным поводам, и тогда мне приходилось обращать их внимание на то, что я тоже датчанин. В результате я становился их поверенным и должен был выслушивать бесконечные излияния.
Я встречал самых разных людей с самыми неожиданными судьбами и сделал для себя полезное открытие: не стоит спешить и писать о них в своих литературных произведениях, как бы ни были интересны эти люди. Поторопиться — значило бы выхолостить из них все жизненно ценное и схоронить их в себе мертвым грузом. Оставляя некоторые темы нетронутыми, я развивал их, вынашивал, обобщал на основе своего житейского опыта.
Хорошо и интересно жилось мне в Сиракузах, и я с радостью провел бы там всю зиму. Но прошел целый месяц, за ним еще две недели, а хозяин все не получал с меня денег. Никаких переводов не поступало, и мне приходилось прибегать к разным уверткам, на которые я был вообще мало способен. В конце концов мне это так надоело, что я начал подумывать, как бы сбежать отсюда тайком.
Но случай опять пришел мне на выручку, хотя и не совсем благовидным путем. Однажды я встретил возле амфитеатра супругу немецкого врача, с которой познакомился еще в Риме, где мы жили в одном пансионате. Когда я из-за простуды бывал вынужден лечь в постель, она навещала меня я, потчуя чем-нибудь горячим, чаем или пуншем, сидела рядом и что-нибудь рассказывала. Она всегда приходила в кимоно, и это немного стесняло меня, — я впервые видел женщину в таком свободном одеянии. Родом эта дама была из Штеттина и, как видно, из богатой семьи; о муже она никогда не упоминала, но многой с любовью рассказывала о своей дочери, показывая мне карточку здоровой и пышной семнадцатилетней девушки с прической, как у Гретхен. Меня несколько удивляло, что докторша постоянно переводила разговор на свою дочь и неоднократно подчеркивала, что мы с ней составили бы прекрасную пару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38