«А что, если золотой лис на самом деле исчез?»— подумал он. И, представив себе, что внутри шкафа пусто и мрачно, почувствовал себя страшно одиноким и несчастным.
Наконец он достиг цели. Вот шкаф — здесь, прямо перед ним, но он кажется гораздо шире и выше, чем обычно. Будто из мрака выпирала тяжелая громада исполинской горы. Лукаш осторожно вытянул вперед руки, но, нащупав пальцами дверцу, заколебался: открывать или нет? Он довольно долго стоял в нерешительности, с сердцем, бьющимся все быстрей и сильней, как вдруг совсем близко, внутри шкафа, что-то как будто зашуршало, зашевелилось. Сам не зная, так это или ему только почудилось, он придвинулся ближе, прижался всем телом к дверце и затаил дыхание. Да, это так, никаких сомнений быть не может! Внутренность шкафа на самом деле не была пуста и безмолвна. Она явно жила. Слышалось чуть заметное, очень легкое движение, сопровождаемое каким-то веяньем волнующего тепла. Лукаш сразу угадал в этом веянии дыханье спящего существа.
Дрожащими пальцами повернул он ключ и замер, потрясенный: в щели не шире указательного пальца сияло, наподобие тоненькой ленточки, знакомое золотое зарево. Лукаш оцепенел, боясь вспугнуть его. Потом, набравшись храбрости, опустился на колени и, коснувшись губами чудной лучезарности, шепнул:
— Это я, золотой мой лис, я, Лукаш. Ты спишь?
Лис не ответил; слышно было только его дыханье.
«Спит»,— подумал Лукаш и тишайшим образом, нежно прошептал:
— Доброй ночи, милый лис... бай-бай!
Потом осторожно затворил дверь. Но, повернув ключ, решил, что на всякий случай лучше взять его с собой до утра. Почем знать, а вдруг, скажем, Гжесь догадался обо всем и ждет не дождется подходящей минуты, чтобы тайком выгнать лиса на улицу? Такое предположение показалось Лукашу до того правдоподобным и — даже больше — абсолютно реальным, что он не стал раздумывать: осторожно вынул ключ из замочной скважины и уже не выпускал его из крепко сжатой ладони, даже после того как вернулся обратно в постель. Правда, он подумал было, что лис может рассердиться, увидев себя арестованным ий всю ночь, но на это сомнение Лукаш не нашел ответа, так как его одолел сон.
Утром он проспал звонок будильника, ежедневно рокочущий у кровати Гжеся без четверти семь. Проснулся только от шума другого рода, но не менее бурного. В первое мгновение, еще не стряхнув с себя сон, он не мог понять, что произошло. Но вскоре, открыв глаза, к великому своему удивлению, увидел, что Гжесь никак не может открыть шкаф. Война его с упрямыми дверцами длилась, видимо, уже долго, так как теперь он, красный от злости, молотил в них кулаками и ногами, очертя голову и с таким ожесточением, что казалось — шкаф вот-вот треснет и разлетится в щепки.
К счастью, шум донесся до комнаты матери.
— Гжесь!— откликнулась она.— Что ты делаешь? Опомнись! Зачем ломаешь шкаф?
— Я не виноват, что нет ключа,— в отчаянье крикнул Гжесь.— Как я могу открыть шкаф без ключа?
— Куда же он девался?
Гжесь мрачно поглядел на запертый шкаф и пожал плечами.
— Почем я знаю. Вечером был, а теперь нет.
— Небось засунул куда-нибудь?
— Я его засунул?— вскипел Гжесь.— Всегда я во всем виноват!
— Чудес не бывает,— спокойно возразила мать.— Раз ключ был, значит...
Она еще не окончила, как из постели Лукаша вылетел и брякнул об пол пропавший ключ. В комнате воцарилась тишина. Мать и Гжесь вперили изумленный и растерянный взгляд в столь неожиданно вернувшуюся потерю. Наконец Гжесь кинулся к ключу.
— Видишь, кто его забрал? А ты сразу на меня...
— Лукаш,— сказала мать,— можешь ты нам объяснить, зачем ты спрятал ключ?
Прозвучавший в ее голосе легкий оттенок упрека огорчил Лукаша. Но он не знал, что ответить. Разве мог он сказать правду при Гжесе?
— Да, я спрятал,— подтвердил он в конце концов. Между тем Гжесь поднял ключ и с большим интересом принялся его рассматривать.
— Он забрал его, наверно, еще вчера вечером и спал с ним всю ночь.
— Это правда, Лукаш?— спросила мать. Лукаш кивнул головой.
— Но зачем, Лукаш? На что тебе понадобился ключ? Лукаш напрасно искал подходящего объяснения.
— Я знаю,— сказал Гжесь.— Он просто хотел сделать мне назло. Чтоб я опоздал в школу.
— Нет, нет!— запротестовал Лукаш.
— Зачем ты брал ключ? Чтоб я опоздал...
«Ах, лис,— с горечью подумал Лукаш,— почему никто не хочет понять меня?» И вдруг почувствовал, что нужно оказать решительный отпор начавшемуся допросу.
— Да, для этого!— объяснил он, садясь на постели.
У Гжеся изумленно округлились глаза и быстро замигали ресницы. Потом на лице его появилась гримаса глубокого отвращения. Отвернувшись от Лукаша, он обратился к матери:
— Слыхала? Из этого ребенка получится хулиган, вот увидишь.
— Гжесь!
— Да я ничего. Но вчера он врал, будто видел золотого лиса, а потом лег спать, спрятав ключ. Скажи ему, что никаких золотых лисов нет, ведь он даже отцу не верит. Врет, будто видел золотого лиса. И спит, спрятав ключ.
Однако ввиду позднего времени — было уже около семи — мать не считала, что к обсуждению еще неизвестной ей проблемы о лисе, а равно истории с ключом, следует приступать сейчас же. Каждого из членов семьи ждал день, полный забот и обязанностей. Отец ездил к восьми в хирургическую клинику при больнице Младенца Иисуса. Школа медсестер, в которой мать преподавала польский язык, находилась на Жолибоже; Гжесю тоже надо было проделать немалый путь, так как он посещал школу на улице Коперника. Из всей семьи одному только Лукашу было недалеко: детский сад его помещался тут же рядом, на Совьей улице.
В утренние часы семья подчинялась раз навсегда установленному порядку. Раньше всех вставала мать и первая шла в ванную, потом брился и принимал душ отец, а мать готовила завтрак, успевая в то же время поторапливать обоих мальчиков, особенно мешкотного Гжеся. В десять минут восьмого все садились завтракать, на что отводилось четверть часа; в половине восьмого в квартире никого уже не было: родители уходили вместе с детьми. Отец с матерью шли наверх, к трамвайной остановке у туннеля Трассы, Гжесь мчался прямо по Повислью к Тамке, а Лукаш, обцелованный на прощанье, размахивая мешочком с домашними туфлями, направлял свои стопы в сторону Рынка, к детскому саду.
Так что, вполне понятно, в то утро у матери не было времени для беседы с Лукашем, а у Лукаша не было возможности перед уходом вступить в сколько-нибудь длительный контакт с поселившимся в шкафу гостем. А что лис не испугался поднятого Гжесем шума и не убежал — в этом Лукаш был уверен. Правда, внутри раскрытого настежь шкафа не было никакого сияния, но отсутствие золотой зари при дневном свете вполне понятно. К тому же при Гжесе Лукаш не считал возможным ни подходить слишком близко к шкафу, ни вертеться около него, особенно после того, как, встав с постели, осторожно двинулся было в ту сторону:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Наконец он достиг цели. Вот шкаф — здесь, прямо перед ним, но он кажется гораздо шире и выше, чем обычно. Будто из мрака выпирала тяжелая громада исполинской горы. Лукаш осторожно вытянул вперед руки, но, нащупав пальцами дверцу, заколебался: открывать или нет? Он довольно долго стоял в нерешительности, с сердцем, бьющимся все быстрей и сильней, как вдруг совсем близко, внутри шкафа, что-то как будто зашуршало, зашевелилось. Сам не зная, так это или ему только почудилось, он придвинулся ближе, прижался всем телом к дверце и затаил дыхание. Да, это так, никаких сомнений быть не может! Внутренность шкафа на самом деле не была пуста и безмолвна. Она явно жила. Слышалось чуть заметное, очень легкое движение, сопровождаемое каким-то веяньем волнующего тепла. Лукаш сразу угадал в этом веянии дыханье спящего существа.
Дрожащими пальцами повернул он ключ и замер, потрясенный: в щели не шире указательного пальца сияло, наподобие тоненькой ленточки, знакомое золотое зарево. Лукаш оцепенел, боясь вспугнуть его. Потом, набравшись храбрости, опустился на колени и, коснувшись губами чудной лучезарности, шепнул:
— Это я, золотой мой лис, я, Лукаш. Ты спишь?
Лис не ответил; слышно было только его дыханье.
«Спит»,— подумал Лукаш и тишайшим образом, нежно прошептал:
— Доброй ночи, милый лис... бай-бай!
Потом осторожно затворил дверь. Но, повернув ключ, решил, что на всякий случай лучше взять его с собой до утра. Почем знать, а вдруг, скажем, Гжесь догадался обо всем и ждет не дождется подходящей минуты, чтобы тайком выгнать лиса на улицу? Такое предположение показалось Лукашу до того правдоподобным и — даже больше — абсолютно реальным, что он не стал раздумывать: осторожно вынул ключ из замочной скважины и уже не выпускал его из крепко сжатой ладони, даже после того как вернулся обратно в постель. Правда, он подумал было, что лис может рассердиться, увидев себя арестованным ий всю ночь, но на это сомнение Лукаш не нашел ответа, так как его одолел сон.
Утром он проспал звонок будильника, ежедневно рокочущий у кровати Гжеся без четверти семь. Проснулся только от шума другого рода, но не менее бурного. В первое мгновение, еще не стряхнув с себя сон, он не мог понять, что произошло. Но вскоре, открыв глаза, к великому своему удивлению, увидел, что Гжесь никак не может открыть шкаф. Война его с упрямыми дверцами длилась, видимо, уже долго, так как теперь он, красный от злости, молотил в них кулаками и ногами, очертя голову и с таким ожесточением, что казалось — шкаф вот-вот треснет и разлетится в щепки.
К счастью, шум донесся до комнаты матери.
— Гжесь!— откликнулась она.— Что ты делаешь? Опомнись! Зачем ломаешь шкаф?
— Я не виноват, что нет ключа,— в отчаянье крикнул Гжесь.— Как я могу открыть шкаф без ключа?
— Куда же он девался?
Гжесь мрачно поглядел на запертый шкаф и пожал плечами.
— Почем я знаю. Вечером был, а теперь нет.
— Небось засунул куда-нибудь?
— Я его засунул?— вскипел Гжесь.— Всегда я во всем виноват!
— Чудес не бывает,— спокойно возразила мать.— Раз ключ был, значит...
Она еще не окончила, как из постели Лукаша вылетел и брякнул об пол пропавший ключ. В комнате воцарилась тишина. Мать и Гжесь вперили изумленный и растерянный взгляд в столь неожиданно вернувшуюся потерю. Наконец Гжесь кинулся к ключу.
— Видишь, кто его забрал? А ты сразу на меня...
— Лукаш,— сказала мать,— можешь ты нам объяснить, зачем ты спрятал ключ?
Прозвучавший в ее голосе легкий оттенок упрека огорчил Лукаша. Но он не знал, что ответить. Разве мог он сказать правду при Гжесе?
— Да, я спрятал,— подтвердил он в конце концов. Между тем Гжесь поднял ключ и с большим интересом принялся его рассматривать.
— Он забрал его, наверно, еще вчера вечером и спал с ним всю ночь.
— Это правда, Лукаш?— спросила мать. Лукаш кивнул головой.
— Но зачем, Лукаш? На что тебе понадобился ключ? Лукаш напрасно искал подходящего объяснения.
— Я знаю,— сказал Гжесь.— Он просто хотел сделать мне назло. Чтоб я опоздал в школу.
— Нет, нет!— запротестовал Лукаш.
— Зачем ты брал ключ? Чтоб я опоздал...
«Ах, лис,— с горечью подумал Лукаш,— почему никто не хочет понять меня?» И вдруг почувствовал, что нужно оказать решительный отпор начавшемуся допросу.
— Да, для этого!— объяснил он, садясь на постели.
У Гжеся изумленно округлились глаза и быстро замигали ресницы. Потом на лице его появилась гримаса глубокого отвращения. Отвернувшись от Лукаша, он обратился к матери:
— Слыхала? Из этого ребенка получится хулиган, вот увидишь.
— Гжесь!
— Да я ничего. Но вчера он врал, будто видел золотого лиса, а потом лег спать, спрятав ключ. Скажи ему, что никаких золотых лисов нет, ведь он даже отцу не верит. Врет, будто видел золотого лиса. И спит, спрятав ключ.
Однако ввиду позднего времени — было уже около семи — мать не считала, что к обсуждению еще неизвестной ей проблемы о лисе, а равно истории с ключом, следует приступать сейчас же. Каждого из членов семьи ждал день, полный забот и обязанностей. Отец ездил к восьми в хирургическую клинику при больнице Младенца Иисуса. Школа медсестер, в которой мать преподавала польский язык, находилась на Жолибоже; Гжесю тоже надо было проделать немалый путь, так как он посещал школу на улице Коперника. Из всей семьи одному только Лукашу было недалеко: детский сад его помещался тут же рядом, на Совьей улице.
В утренние часы семья подчинялась раз навсегда установленному порядку. Раньше всех вставала мать и первая шла в ванную, потом брился и принимал душ отец, а мать готовила завтрак, успевая в то же время поторапливать обоих мальчиков, особенно мешкотного Гжеся. В десять минут восьмого все садились завтракать, на что отводилось четверть часа; в половине восьмого в квартире никого уже не было: родители уходили вместе с детьми. Отец с матерью шли наверх, к трамвайной остановке у туннеля Трассы, Гжесь мчался прямо по Повислью к Тамке, а Лукаш, обцелованный на прощанье, размахивая мешочком с домашними туфлями, направлял свои стопы в сторону Рынка, к детскому саду.
Так что, вполне понятно, в то утро у матери не было времени для беседы с Лукашем, а у Лукаша не было возможности перед уходом вступить в сколько-нибудь длительный контакт с поселившимся в шкафу гостем. А что лис не испугался поднятого Гжесем шума и не убежал — в этом Лукаш был уверен. Правда, внутри раскрытого настежь шкафа не было никакого сияния, но отсутствие золотой зари при дневном свете вполне понятно. К тому же при Гжесе Лукаш не считал возможным ни подходить слишком близко к шкафу, ни вертеться около него, особенно после того, как, встав с постели, осторожно двинулся было в ту сторону:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93