— Из всего нашего семейства, кроме меня, только мама жива и, может быть, старший брат — вот этот!— Она показала снимок, вероятно, старый, на нем изображен был еще совсем юный парнишка.— Брат воевал в нашем войске в Англии, мы получали от него известия, что он был в Норвегии, потом в Африке... а теперь, уже очень давно,— ни единой строчки. А этот, Франек, умер в Дахау в прошлом году.
Минуту царила тишина.
— Значит, вы многих близких потеряли,— шепнула Ирена.
— О да!— кивнула головой Малецкая.— У меня был очень хороший отец и очень хорошие братья. Мы были очень привязаны друг к другу.
Она выпрямилась и начала старательно укладывать в комод разбросанное белье.
Ирена молча наблюдала за ее затрудненными движениями. Анне тяжело было наклоняться, и она опустилась на колени.
— Еще это!— Ирена вспомнила, что все еще держит в руках одну рубашечку.
— Эта рубашонка на крестины. Самая красивая! Ирена вздрогнула, словно что-то рвануло ее изнутри.
— А вас никогда не возмущала бессмысленность смерти, хотя бы вот этих, самых близких людей?
Анна задумалась.
— Да, бывало так,— ответила она, помолчав.— Даже очень. Однако я изменилась.
— Но зачем все это, зачем?— воскликнула Ирена. Анна пригладила складки на рубашечке и положила
ее в комод.
— Я тоже не всегда знаю, зачем. И все же верю, что все имеет свой смысл, только нам он не всегда доступен.
— Разве это не одно и то же?
— О нет!— ответила Анна с глубоким убеждением.— Это совсем иное.
Ирена покачала головой.
— Нет, не могу этого понять! Что толку, если я стану внушать себе, будто все, как вы говорите, имеет смысл? Какой смысл могут иметь ужасные страдания человеческие, все, что творится вокруг? Ради чего это? Страдание никого не облагораживает!
— Я знаю,— шепнула Анна.
— Вот видите! Ведь я это по себе замечаю... Я теперь гораздо хуже, чем была когда-то. И все стали хуже!
Анна вдруг подумала о Юлеке.
— О нет,— возразила она.— Не все стали хуже...
— Ну, допустим!— уступила Ирена.— Но большинство наверняка. Я не говорю об отдельных людях. Быть может, есть такие... Но большинство...
Анне нечего было возразить.
— Да, это правда.
— Ну, и какой же в том смысл?— повторила Ирена.— А когда гибнут тысячи лучших из лучших, которые могли бы еще столько дать людям, столько доброго сделать, в этом тоже есть смысл? Какой? Ну, скажите, какой?
Анна, все еще стоя на коленях, медленно задвинула ящик.
— Не знаю,— сказала она минуту спустя.— Я не могу на это ответить. Однако верю, что миром правит порядок и ничего не происходит без причины.
— Что с того?— пожала плечами Ирена. Анна склонила голову.
— Я хотела бы стать лучше,— тихо ответила она.— Это все!
И тут же подумала, что из всех возможных желаний насущной ее потребностью все больше становится желание гордиться любимым ею человеком. Но этого она не сказала.
Ближе к вечеру неожиданно явился Юлек. Анна обрадовалась. Но оказалось, что он заскочил лишь на минутку.
— Самое позднее в семь я должен вернуться обратно,— объявил он.— А добраться теперь от вас до города — целое дело. Так что надо бежать.
Юлек был возбужден и разгорячен — видно, очень быстро шел от трамвая. Он снял плащ и, небрежно кинув его на ближайший стул, отбросил со лба слипшиеся от пота волосы.
— На ночь не вернешься?— спросила Анна.
— Нет!— качнул он головой.— И вообще не ждите меня...
Анна беспокойно шевельнулась.
— Уезжаешь?
Юлек вынул коробочку с табаком и принялся скручивать цигарку.
— Что-то в этом роде.
— Надолго?
— Понятия не имею!
— Жаль,— огорчилась Анна.— Ян еще не вернулся... Юлек махнул рукой, закурил папироску.
— Янек? Это мы как-нибудь переживем!— сказал он добродушно и подошел к окну.— Я в общем-то хотел прежде всего с тобой увидеться,— сказал он, стоя к ней спиной.
Он выждал немного, но она ничего не ответила, и он снова повернулся к ней. От легкого румянца лицо его казалось еще смуглее.
— Я хотел кое-что рассказать тебе... Если не возражаешь, разумеется!— торопливо прибавил он.
И, усевшись верхом на поручень кресла, подался к Анне.
— Дело видишь ли в том...— начал он.— Складывается все так, что я не очень уверен, смогу ли вернуться...
Она смотрела на него молча, сидела, не шелохнувшись, немного напряженно, неловко сплетя руки на коленях. Едва заметная тень скользнула в ее глазах.
Юлек засмеялся.
— Ну конечно, так только говорится! А в общем-то я наверняка буду крестным вашего ребенка...
— Ты в самом деле уезжаешь?— спросила она тихо.
— Нет,— сказал он.
Он никуда не уезжал. Речь шла о вооруженной и, по возможности, скорейшей помощи осажденным в гетто еврейским повстанцам. Разумеется, операция предполагается не слишком широкого масштаба. По необходимости, учитывая ситуацию и силу оккупантов, она может быть только ограниченной, стать некоей манифестацией, помощью скорее в моральном плане, нежели рассчитанной на реальную победу. Восстание евреев с самого начала обречено было на поражение, а гетто — на ликвидацию. Поэтому любая помощь в этих условиях может показаться неразумным умножением числа жертв. И все же Юлеку и еще некоторым удалось убедить руководство одной из радикальных организаций, что независимо от ее эффективности помощь сражающимся евреям со стороны поляков должна быть оказана. Со вчерашнего дня они разрабатывали задуманную операцию. Теперь план уже составлен, оружие и боеприпасы заготовлены, добровольцев набралось около пятидесяти человек. Начало операции — прорыв по ту сторону стены — назначено на нынешнюю ночь, со среды на четверг. Вот и все.
Анна сидела без движения, все так же склонив голову и сплетя руки на коленях.
— И что дальше?— спросила она тихо. Юлек скручивал новую папироску.
— Что ж?— пожал он плечами.— Мы не развлекаться идем!
— Но это же безумие, то что вы делаете!— невольно вырвалось у нее.
Юлек нахмурил темные брови.
— Это ты говоришь?— сказал он с оттенком упрека. Она смутилась. А он встал и принялся большими шагами ходить по комнате.
— Не думай, что мы делаем это, чтобы искупить вину и преступления своих соотечественников! Тут не самопожертвование, его мы не признаем! Все много проще: за стенами гибнут люди, которые борются за то же самое, за что боремся мы. За свободу! За будущее! И потому кто-то из нас должен быть с ними, это ясно, разве нет? Обычная солидарность, ничего более.
Он бросил взгляд на часы и остановился перед Анной. Минуту стоял молча, склонив голову, будто подыскивая нужные слова.
— Уже поздно!— сказал он наконец.— Я должен идти.
Когда она встала, он взял ее руку.
— Знаешь,— сказал он мягко,— я в сущности не знал своей матери, почти не помню ее. Но когда думаю о ней, мне кажется, она должна была в молодости походить на тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93