Солдатские могилки, почти все безымянные, обозначенные только березовыми крестиками, бежали ровными рядами, все одинаковые, невысокие, поросшие весенним дерном. Их было очень много. Повсюду лежали цветы: деревенские букетики калужниц, кое-где веточки сирени и терна. Под высоким крестом покоилась заржавевшая солдатская каска, над ней — две небольшие скрещенные польские бумажные хоругви, уже обтрепавшиеся и поблекшие. Тут было очень тихо. Маленькая старушка в платке и светловолосая девочка расчищали узкие песчаные дорожки между могилками. Ни единого деревца не было вокруг, в тяжкую пору военных зим все под корень вырубили местные жители.
Кроме старой женщины и девочки вокруг не было ни души. Солнце, уже склонившееся к западу, ласково пригревало. Наступал час предвечернего покоя. Неподалеку, средь молоденькой травы, застрекотал кузнечик.
Анна опустилась на колени у креста и беззвучно, с непроясненными еще мыслями, начала молиться. Только минуту спустя она осознала, что молится за Юлека. Закрыв лицо руками, она долго стояла на коленях, не шевелясь, согнув спину. Внезапно она вздрогнула и слегка побледнела. Плод, который она носила в себе, резко, как никогда ранее, шевельнулся в ней. Сердце
часто забилось. Движения ребенка были настолько сильными, что она явственно ощутила, как шевелятся в ней еще неведомые ручки, ножки. Во внутреннем этом трепете была невыразимая сладость, но, вслушиваясь в собственное тело, Анна вдруг ощутила тревогу. Как могло свершиться, что среди моря человеческих страданий, смертей и зла, на отчаявшейся этой, несчастной земле она носит в себе, наперекор гибели, новое существо, надежду на радость? Среди тысяч женщин, которые, подобно ей, должны были стать матерями, она почувствовала себя единственной, незаслуженно одаренной.
Но вместе с тем она содрогнулась от страха за свое счастье и в сумятице противоречивых чувств стала горячо молиться о милости к ее судьбе.
В маленьком костеле было полно народу. На белых стенах лежали ласковые, солнечные блики. Сильно пахло зеленью и ладаном. Из-за главного алтаря выступали золоченые одежды и патетически воздетые руки двух могучих барочных ангелов. А посреди нефа, на фоне олеографической декорации, представляющей внутренность пещеры, покоилась гипсовая фигура Христа. Рядом стояли на коленях маленькие девочки в белых платьицах. Девушки и парни, заходившие в костел на минутку, останавливались в притворе; они стояли там, неестественно застыв в праздничных своих нарядах, и в молчании разглядывали плащаницу. Зато неф был полон коленопреклонных женщин и стариков. На скамьях сидело несколько здешних нищих и престарелых, согнутых в три погибели морщинистых старух. Все пели погребальную песнь. Пели по-простому, неумело, деревянные голоса мужчин и причитающие, писклявые — женщин звучали фальшиво, но монотонная мелодия несколько сглаживала вопиющие диссонансы. Когда в конце каждого куплета песнь стихала, с улицы слышалось щебетанье птиц. Сюда тоже доходили далекие взрывы.
Вернувшись домой, Петровская, как была, в шляпе и с розовым зонтиком в руках, тяжело плюхнулась на стул.
— Уфф!— простонала она.— Проклятая жарища!..
Недавно купленные и сегодня впервые надетые туфли оказались тесноваты, да и каблук был слишком высок. Она с облегчением вздохнула, скинув их наконец с опухших ног.
— Уфф,— простонала она снова и принялась растирать ноющие ступни и пальцы.
Петровский тем временем куда-то незаметно улетучился. Однако вскоре выдал себя характерным постукиванием ладонью о бутылку. Она сразу догадалась, что он на кухне подбирается к предназначенной на праздники вишневке.
— Юзек!— крикнула она.— И не стыдно тебе в Страстную-то пятницу!
Он не отозвался. В кухне стояла мертвая тишина. «Пьет, негодяй!» — с горечью подумала она. Чуть погодя он проскользнул в комнату. Она окинула его подозрительным взглядом.
— Дыхни!
Он только рассмеялся в ответ и, встав перед зеркалом, начал старательно приглаживать свои черные, блестевшие от помады волосы.
Петровская вытерла платком потное лицо, не спуская с мужа глаз.
— Признайся, сколько вылакал! Полбутылки небось?
— Да где там!— пожал он плечами, поправляя галстук.— Самую капелюшечку, так, язык смочил.
— Ну конечно,— не поверила она.— А то я тебя не знаю. Господи боже мой, что за человек!
Он обернулся и, озорно усмехаясь, подбоченился.
— А что, или муж у тебя не хорош? Плохо тебе? В эту минуту он показался ей таким красавцем, что
у нее даже под ложечкой заныло.
— Да ну,— нехотя проворчала она.— Какой от тебя толк?
Он захохотал и огляделся в поисках шляпы. Шляпа лежала на кровати. Он небрежно напялил ее на голову и еще раз взглянул на себя в зеркало.
— Уже несет тебя куда-то?— забеспокоилась она.
— К приятелю,— ответил он уклончиво.— Дело есть. И, посвистывая, вышел.
С минуту она горько сетовала на свою недолю, а когда, хромая и сопя от жары, подошла в одних чулках к окну, чтобы проверить, в какую сторону направился муж, его уже не было видно. «Негодяй!»— подумала она с обидой и злостью. Непонятно было, каким образом он так быстро исчез из виду.
Петровский между тем никуда не выходил. Он только выглянул из подъезда — на дворе было пусто — и тотчас вернулся на лестницу. На первой лестничной площадке
он наткнулся на Тереску. Она сидела на низком подоконнике и говорила что-то застывшей рядом кукле, с серьезным видом грозя ей пальчиком. Петровский остановился.
— Слушай, ты не знаешь, пан Малецкий дома? Не видела, он возвращался сегодня?
Она удивленно взглянула на него и пожала плечиками.
Петровский на минуту заколебался. Но выпитая водка делала свое дело, он присвистнул сквозь зубы и, минуту спустя, уже звонил в квартиру Малецких.
Услышав звонок, Ирена была уверена, что это Ян. Она отложила книжку и поднялась с кушетки. И настолько не сомневалась в приходе Яна, что невольно попятилась от страха, когда, отворив дверь, увидела Петровского.
Он, однако, вошел не сразу.
— Пан Малецкий дома?— спросил он. Застигнутая врасплох, она ответила отрицательно.
Тогда Петровский показал в улыбке свои крепкие белые зубы. И не успела она опомниться, как он с кошачьим проворством проскользнул внутрь. Тихо затворил за собою дверь, повернул ключ в замке.
— Выходит, мы одни!— Он обернулся к ней и, сдвинув шляпу на затылок, подбоченился.
За короткий этот миг Ирена успела оправиться от первого испуга.
— Что это значит?— спросила она надменно. Петровский сощурился.
— Спокойно, спокойно!— процедил он тягуче.— У нас есть время. Почему бы вам не пригласить гостя в комнату?
— Гостя?— повторила она с оттенком презрения. Петровский приблизился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Кроме старой женщины и девочки вокруг не было ни души. Солнце, уже склонившееся к западу, ласково пригревало. Наступал час предвечернего покоя. Неподалеку, средь молоденькой травы, застрекотал кузнечик.
Анна опустилась на колени у креста и беззвучно, с непроясненными еще мыслями, начала молиться. Только минуту спустя она осознала, что молится за Юлека. Закрыв лицо руками, она долго стояла на коленях, не шевелясь, согнув спину. Внезапно она вздрогнула и слегка побледнела. Плод, который она носила в себе, резко, как никогда ранее, шевельнулся в ней. Сердце
часто забилось. Движения ребенка были настолько сильными, что она явственно ощутила, как шевелятся в ней еще неведомые ручки, ножки. Во внутреннем этом трепете была невыразимая сладость, но, вслушиваясь в собственное тело, Анна вдруг ощутила тревогу. Как могло свершиться, что среди моря человеческих страданий, смертей и зла, на отчаявшейся этой, несчастной земле она носит в себе, наперекор гибели, новое существо, надежду на радость? Среди тысяч женщин, которые, подобно ей, должны были стать матерями, она почувствовала себя единственной, незаслуженно одаренной.
Но вместе с тем она содрогнулась от страха за свое счастье и в сумятице противоречивых чувств стала горячо молиться о милости к ее судьбе.
В маленьком костеле было полно народу. На белых стенах лежали ласковые, солнечные блики. Сильно пахло зеленью и ладаном. Из-за главного алтаря выступали золоченые одежды и патетически воздетые руки двух могучих барочных ангелов. А посреди нефа, на фоне олеографической декорации, представляющей внутренность пещеры, покоилась гипсовая фигура Христа. Рядом стояли на коленях маленькие девочки в белых платьицах. Девушки и парни, заходившие в костел на минутку, останавливались в притворе; они стояли там, неестественно застыв в праздничных своих нарядах, и в молчании разглядывали плащаницу. Зато неф был полон коленопреклонных женщин и стариков. На скамьях сидело несколько здешних нищих и престарелых, согнутых в три погибели морщинистых старух. Все пели погребальную песнь. Пели по-простому, неумело, деревянные голоса мужчин и причитающие, писклявые — женщин звучали фальшиво, но монотонная мелодия несколько сглаживала вопиющие диссонансы. Когда в конце каждого куплета песнь стихала, с улицы слышалось щебетанье птиц. Сюда тоже доходили далекие взрывы.
Вернувшись домой, Петровская, как была, в шляпе и с розовым зонтиком в руках, тяжело плюхнулась на стул.
— Уфф!— простонала она.— Проклятая жарища!..
Недавно купленные и сегодня впервые надетые туфли оказались тесноваты, да и каблук был слишком высок. Она с облегчением вздохнула, скинув их наконец с опухших ног.
— Уфф,— простонала она снова и принялась растирать ноющие ступни и пальцы.
Петровский тем временем куда-то незаметно улетучился. Однако вскоре выдал себя характерным постукиванием ладонью о бутылку. Она сразу догадалась, что он на кухне подбирается к предназначенной на праздники вишневке.
— Юзек!— крикнула она.— И не стыдно тебе в Страстную-то пятницу!
Он не отозвался. В кухне стояла мертвая тишина. «Пьет, негодяй!» — с горечью подумала она. Чуть погодя он проскользнул в комнату. Она окинула его подозрительным взглядом.
— Дыхни!
Он только рассмеялся в ответ и, встав перед зеркалом, начал старательно приглаживать свои черные, блестевшие от помады волосы.
Петровская вытерла платком потное лицо, не спуская с мужа глаз.
— Признайся, сколько вылакал! Полбутылки небось?
— Да где там!— пожал он плечами, поправляя галстук.— Самую капелюшечку, так, язык смочил.
— Ну конечно,— не поверила она.— А то я тебя не знаю. Господи боже мой, что за человек!
Он обернулся и, озорно усмехаясь, подбоченился.
— А что, или муж у тебя не хорош? Плохо тебе? В эту минуту он показался ей таким красавцем, что
у нее даже под ложечкой заныло.
— Да ну,— нехотя проворчала она.— Какой от тебя толк?
Он захохотал и огляделся в поисках шляпы. Шляпа лежала на кровати. Он небрежно напялил ее на голову и еще раз взглянул на себя в зеркало.
— Уже несет тебя куда-то?— забеспокоилась она.
— К приятелю,— ответил он уклончиво.— Дело есть. И, посвистывая, вышел.
С минуту она горько сетовала на свою недолю, а когда, хромая и сопя от жары, подошла в одних чулках к окну, чтобы проверить, в какую сторону направился муж, его уже не было видно. «Негодяй!»— подумала она с обидой и злостью. Непонятно было, каким образом он так быстро исчез из виду.
Петровский между тем никуда не выходил. Он только выглянул из подъезда — на дворе было пусто — и тотчас вернулся на лестницу. На первой лестничной площадке
он наткнулся на Тереску. Она сидела на низком подоконнике и говорила что-то застывшей рядом кукле, с серьезным видом грозя ей пальчиком. Петровский остановился.
— Слушай, ты не знаешь, пан Малецкий дома? Не видела, он возвращался сегодня?
Она удивленно взглянула на него и пожала плечиками.
Петровский на минуту заколебался. Но выпитая водка делала свое дело, он присвистнул сквозь зубы и, минуту спустя, уже звонил в квартиру Малецких.
Услышав звонок, Ирена была уверена, что это Ян. Она отложила книжку и поднялась с кушетки. И настолько не сомневалась в приходе Яна, что невольно попятилась от страха, когда, отворив дверь, увидела Петровского.
Он, однако, вошел не сразу.
— Пан Малецкий дома?— спросил он. Застигнутая врасплох, она ответила отрицательно.
Тогда Петровский показал в улыбке свои крепкие белые зубы. И не успела она опомниться, как он с кошачьим проворством проскользнул внутрь. Тихо затворил за собою дверь, повернул ключ в замке.
— Выходит, мы одни!— Он обернулся к ней и, сдвинув шляпу на затылок, подбоченился.
За короткий этот миг Ирена успела оправиться от первого испуга.
— Что это значит?— спросила она надменно. Петровский сощурился.
— Спокойно, спокойно!— процедил он тягуче.— У нас есть время. Почему бы вам не пригласить гостя в комнату?
— Гостя?— повторила она с оттенком презрения. Петровский приблизился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93