Еще раз обвел взглядом горы, леса, ручьи вокруг и рассмеялся, как смеются дети,— просто от радости жизни.
— Правду говоря, и я сейчас не расположен к серьезным разговорам. Но хотите, раис, отгадаю еще одну вашу мысль?
Глаза Атакузы озорно вспыхнули, он остановил протестующий жест Вахида Мирабидова, с интересом подался вперед:
— Ну-ну?
— И чего этот человек прицепился ко мне как овечья колючка? Так ведь думаете?
— Угадали, так оно и есть! — Вновь эхо в горах от хохота Атакузы.— А теперь я — хотите отгадаю, что у вас на душе?
— Пожалуйста! — в глазах Шукурова тоже заиграли огоньки.
— Как мог этот неглупый человек так потерять голову от успехов! Верно?
— А вы, наоборот, считаете, что, несмотря на успехи, остались самым скромным человеком в мире.
— Да бросьте наконец ваши скучные споры! — крикнул Вахид Мирабидов.
Но Атакузы уже не остановить. Прихлопнул ладонью сдвинутую на лоб тюбетейку.
— Хотел бы я знать, товарищ Шукуров, в чем состоит моя нескромность?
Шукуров взял с подноса яблоко, разломил пополам и неожиданно попросил:
— А ну-ка, налейте и мне! — Под одобряющий смешок раиса выпил рюмку, неторопливо вытер губы, устало улыбнулся: — До чего же день сегодня тяжелый! Может, отложим?
День и впрямь выдался нелегкий. С утра договорились с Махбубой, что после обеда вместе поедут к старикам (и правда, получилось нехорошо, за целую неделю ни разу не смог выбраться). Но нагрянул начальник главка из Министерства водного хозяйства, а с ним председатель облисполкома. Втроем и поехали в степные совхозы, оттуда — на горные пастбища, а затем еще к Аксакалу. Вернулся только часам к шести.
Махбуба все еще ждала — нарядная, в новом (опять в новом!) золотисто-солнечном атласном платье. Оно выгодно оттеняло белизну лица, шеи, оголенных до локтя рук. Черные, сплетенные из ремешков лакированные туфельки довершали наряд. Утомленная долгим ожиданием, встретила мужа обиженно-холодно, отвернулась, не ответила на ласковое слово.
Шукуров растерялся, но только на миг. Посмотрел на нарядную жену, и вдруг его осенило.
— Махбуба, милая, ты же была такая разумница, неужели не догадалась, за кого выходишь замуж? — он засмеялся.
Махбуба сердито отбросила со лба челку.
— А теперь, считаете, поглупела?
— Наоборот, еще больше поумнела. А похорошела как! — добавил Шукуров.— Но почему-то не понимаешь простых вещей. Не замечаешь, как устал, адски усгал твои любимый, извини, некогда любимый супруг!
— Это я — некогда! Я! — Махбуба захлебнулась, большие, серые, обведенные нежно-голубой краской глаза налились слезами.
Шукуров сел рядом с женой, тихонько обнял, поправил челку на лбу. Эта ее челка! Он любил, как он любил вот так же поправлять ее в юности. Что-то теплое перехватило вдруг горло.
— Ну, прости, Махбуб! Конечно, я виноват кругом. Ты даже не знаешь, как я благодарен тебе. Что было бы со мной, если бы тогда, в наши молодые годы, ты отвернулась от меня?..
— Глупышка была, потому и пошла за вас.
— Не говори, самой умной была на свете!
Проговорили битый час. Шукуров считал, что у него появилось за последнее время право быть недовольным женой: захотелось ей почестей должностных, жизни послаще. А оказалось, и у жены «наболевших вопросов» не меньше — изменился к семье, забыл детей, погрубел, не хочет понять ее, и вот итог всем обидам — «разлюбил». Как только ни оборонялся: и объяснял, и шутил, но она все говорила и говорила, пока не выложила все, не выплакала слезы.
— Ну? Можно теперь мне? — он крепче обнял ее.
— Пожалуйста, начинайте свои...
— Нотации, хочешь сказать?
— Не знаю, нотации или другое, но все, что вы скажете, я заранее знаю.
— Телепатия? — засмеялся Шукуров.
— Может быть... Ну ясно... мещанка, обывательница, жажду роскоши, почитаю чины...
Шукуров вскочил с места:
— Вот это правдолюбка! Молодец! А ведь не угадала, что я хотел тебе сказать. — Снова сел рядом, взял ее руки в свои.— Вот что, Махбуба. Я хочу спросить тебя, но сначала обещай ответить честно. И не вилять...
Махбуба достала надушенный платочек, осторожно — как бы не задеть краску—промокнула дрожащие слезинки на ресницах и настороженно уставилась на мужа.
— Скажи, Махбуб, помнишь, как ты пошла за меня? Родители были против. Шла за бывшего детдомовца, студента с неопределенным будущим. Скажи, была ты тогда счастлива? Только честно...
Махбуба опустила голову и вдруг тихо всхлипнула.
— К чему вы? Будто не знаете...
— Пожалуй, побоялся бы спросить, если б не знал! Мы с тобой оба были счастливы. Так вот: наши тщеславные желания быть первыми людьми в районе (он осторожно сказал «наши»), стремление жить на широкую ногу, приобретать то, чего не могут приобрести другие,— все это гроша ломаного не стоит перед нашей с тобой любовью. Любовь нас соединила, и я бы хотел донести ее до конца наших с тобой дней...
Махбуба быстро взглянула на мужа. Глаза засверкали.
— Вы хотели бы... Неправда! Не верю! — Она кулачком забара-
банила в его грудь.— Где же вы были все эти дни? — и кинулась на шею ему...
Потом они ехали в машине. Молчали, но обоим было хорошо. «Как много теряют люди от недосказанности, от нежелания выслушать друг друга»,— подумал Шукуров.
Он устал сегодня, но давно не был в таком добром расположении духа. И так не хотелось терять это настроение. Зачем только Атакузы затеял спор?
— Давайте отложим этот разговор,— повторил Шукуров.
— Ладно,— согласился Атакузы.— Но есть у меня к вам одно слово.
— Если только одно, —улыбнулся Шукуров.
— Вот вы, видимо, считаете себя самым правильным, самым честным человеком, Абрар Шукурович...
— По-моему, каждый видит себя таким.
— Ну, я вижу, здесь началось заседание бюро! Пойду лучше на дочь посмотрю,— Вахид Мирабидов махнул рукой и стал подниматься по тропинке к санаторию.
— ...докладываете первому секретарю обкома,— Атакузы продолжал, не обратив внимания на Мирабидова,— докладываете обо мне, о моих делах. Искажаете истину, вводите в заблуждение.
«Успел и с ним потолковать. Ну и человек! — подумал Шукуров о Халмурадове.— Что им движет? Хочет создать свой собственный маяк? Только ли это?»
— Что я могу ответить? Если скажу, что никого не вводил в заблуждение, вы же не поверите.
— А вы докажите! — усмехнулся Атакузы.
— Чем? Может, поддакивать вам во всем?
— Поддакивать мне незачем! Все, что я делал и делаю,— все это только ради колхоза, ради людей...
— Послушайте меня, Атакузы-ака,— перебил Шукуров. Заговорил медленно, сосредоточенно, останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово.— Мне пришлось в жизни немало повидать раисов способных, талантливых. Иной хорошо начнет работу, а потом, смотришь, потерял голову. Не думайте, я знаю все трудности, которые вам приходится преодолевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
— Правду говоря, и я сейчас не расположен к серьезным разговорам. Но хотите, раис, отгадаю еще одну вашу мысль?
Глаза Атакузы озорно вспыхнули, он остановил протестующий жест Вахида Мирабидова, с интересом подался вперед:
— Ну-ну?
— И чего этот человек прицепился ко мне как овечья колючка? Так ведь думаете?
— Угадали, так оно и есть! — Вновь эхо в горах от хохота Атакузы.— А теперь я — хотите отгадаю, что у вас на душе?
— Пожалуйста! — в глазах Шукурова тоже заиграли огоньки.
— Как мог этот неглупый человек так потерять голову от успехов! Верно?
— А вы, наоборот, считаете, что, несмотря на успехи, остались самым скромным человеком в мире.
— Да бросьте наконец ваши скучные споры! — крикнул Вахид Мирабидов.
Но Атакузы уже не остановить. Прихлопнул ладонью сдвинутую на лоб тюбетейку.
— Хотел бы я знать, товарищ Шукуров, в чем состоит моя нескромность?
Шукуров взял с подноса яблоко, разломил пополам и неожиданно попросил:
— А ну-ка, налейте и мне! — Под одобряющий смешок раиса выпил рюмку, неторопливо вытер губы, устало улыбнулся: — До чего же день сегодня тяжелый! Может, отложим?
День и впрямь выдался нелегкий. С утра договорились с Махбубой, что после обеда вместе поедут к старикам (и правда, получилось нехорошо, за целую неделю ни разу не смог выбраться). Но нагрянул начальник главка из Министерства водного хозяйства, а с ним председатель облисполкома. Втроем и поехали в степные совхозы, оттуда — на горные пастбища, а затем еще к Аксакалу. Вернулся только часам к шести.
Махбуба все еще ждала — нарядная, в новом (опять в новом!) золотисто-солнечном атласном платье. Оно выгодно оттеняло белизну лица, шеи, оголенных до локтя рук. Черные, сплетенные из ремешков лакированные туфельки довершали наряд. Утомленная долгим ожиданием, встретила мужа обиженно-холодно, отвернулась, не ответила на ласковое слово.
Шукуров растерялся, но только на миг. Посмотрел на нарядную жену, и вдруг его осенило.
— Махбуба, милая, ты же была такая разумница, неужели не догадалась, за кого выходишь замуж? — он засмеялся.
Махбуба сердито отбросила со лба челку.
— А теперь, считаете, поглупела?
— Наоборот, еще больше поумнела. А похорошела как! — добавил Шукуров.— Но почему-то не понимаешь простых вещей. Не замечаешь, как устал, адски усгал твои любимый, извини, некогда любимый супруг!
— Это я — некогда! Я! — Махбуба захлебнулась, большие, серые, обведенные нежно-голубой краской глаза налились слезами.
Шукуров сел рядом с женой, тихонько обнял, поправил челку на лбу. Эта ее челка! Он любил, как он любил вот так же поправлять ее в юности. Что-то теплое перехватило вдруг горло.
— Ну, прости, Махбуб! Конечно, я виноват кругом. Ты даже не знаешь, как я благодарен тебе. Что было бы со мной, если бы тогда, в наши молодые годы, ты отвернулась от меня?..
— Глупышка была, потому и пошла за вас.
— Не говори, самой умной была на свете!
Проговорили битый час. Шукуров считал, что у него появилось за последнее время право быть недовольным женой: захотелось ей почестей должностных, жизни послаще. А оказалось, и у жены «наболевших вопросов» не меньше — изменился к семье, забыл детей, погрубел, не хочет понять ее, и вот итог всем обидам — «разлюбил». Как только ни оборонялся: и объяснял, и шутил, но она все говорила и говорила, пока не выложила все, не выплакала слезы.
— Ну? Можно теперь мне? — он крепче обнял ее.
— Пожалуйста, начинайте свои...
— Нотации, хочешь сказать?
— Не знаю, нотации или другое, но все, что вы скажете, я заранее знаю.
— Телепатия? — засмеялся Шукуров.
— Может быть... Ну ясно... мещанка, обывательница, жажду роскоши, почитаю чины...
Шукуров вскочил с места:
— Вот это правдолюбка! Молодец! А ведь не угадала, что я хотел тебе сказать. — Снова сел рядом, взял ее руки в свои.— Вот что, Махбуба. Я хочу спросить тебя, но сначала обещай ответить честно. И не вилять...
Махбуба достала надушенный платочек, осторожно — как бы не задеть краску—промокнула дрожащие слезинки на ресницах и настороженно уставилась на мужа.
— Скажи, Махбуб, помнишь, как ты пошла за меня? Родители были против. Шла за бывшего детдомовца, студента с неопределенным будущим. Скажи, была ты тогда счастлива? Только честно...
Махбуба опустила голову и вдруг тихо всхлипнула.
— К чему вы? Будто не знаете...
— Пожалуй, побоялся бы спросить, если б не знал! Мы с тобой оба были счастливы. Так вот: наши тщеславные желания быть первыми людьми в районе (он осторожно сказал «наши»), стремление жить на широкую ногу, приобретать то, чего не могут приобрести другие,— все это гроша ломаного не стоит перед нашей с тобой любовью. Любовь нас соединила, и я бы хотел донести ее до конца наших с тобой дней...
Махбуба быстро взглянула на мужа. Глаза засверкали.
— Вы хотели бы... Неправда! Не верю! — Она кулачком забара-
банила в его грудь.— Где же вы были все эти дни? — и кинулась на шею ему...
Потом они ехали в машине. Молчали, но обоим было хорошо. «Как много теряют люди от недосказанности, от нежелания выслушать друг друга»,— подумал Шукуров.
Он устал сегодня, но давно не был в таком добром расположении духа. И так не хотелось терять это настроение. Зачем только Атакузы затеял спор?
— Давайте отложим этот разговор,— повторил Шукуров.
— Ладно,— согласился Атакузы.— Но есть у меня к вам одно слово.
— Если только одно, —улыбнулся Шукуров.
— Вот вы, видимо, считаете себя самым правильным, самым честным человеком, Абрар Шукурович...
— По-моему, каждый видит себя таким.
— Ну, я вижу, здесь началось заседание бюро! Пойду лучше на дочь посмотрю,— Вахид Мирабидов махнул рукой и стал подниматься по тропинке к санаторию.
— ...докладываете первому секретарю обкома,— Атакузы продолжал, не обратив внимания на Мирабидова,— докладываете обо мне, о моих делах. Искажаете истину, вводите в заблуждение.
«Успел и с ним потолковать. Ну и человек! — подумал Шукуров о Халмурадове.— Что им движет? Хочет создать свой собственный маяк? Только ли это?»
— Что я могу ответить? Если скажу, что никого не вводил в заблуждение, вы же не поверите.
— А вы докажите! — усмехнулся Атакузы.
— Чем? Может, поддакивать вам во всем?
— Поддакивать мне незачем! Все, что я делал и делаю,— все это только ради колхоза, ради людей...
— Послушайте меня, Атакузы-ака,— перебил Шукуров. Заговорил медленно, сосредоточенно, останавливаясь, чтобы подобрать нужное слово.— Мне пришлось в жизни немало повидать раисов способных, талантливых. Иной хорошо начнет работу, а потом, смотришь, потерял голову. Не думайте, я знаю все трудности, которые вам приходится преодолевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85