Что ты был легавым. Поговаривают, ты мужик крутой.
Я печально рассмеялся, и он продолжил:
– А я… работал когда-то в рок группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?
– «Тяжелый металл»?
– И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.
– Ты все еще играешь?
– Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти – поэзия и мотоциклы.
– Думается, в этом есть своя логика.
– Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой – с мягким задом, сделан на заказ.
Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит. Он продолжил:
– Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.
Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.
Он встал. Честно говоря, я завидовал ему. Мне тоже хотелось бы иметь какую-нибудь страсть. Он сказал:
– Насчет поэзии. Она-то не ломается. Наверху у меня есть гиганты поэзии… знаешь, кто?
Какого черта?! Вряд ли я тут опозорюсь.
Я сказал:
Йитс,
Вордсворт.
Он покачал головой:
Рильке,
Лоуэлл,
Бодлер,
Макнис.
Потом посмотрел прямо на меня.
– Во всем этом есть смысл, и, видит Бог, я сумел до него докопаться. – Он протянул мне пачку бумаг. – Среди нас есть поэты. Эти стихи написаны жителями этого города, Голуэя. Например, Фред Джонсон… Короче, я подумал, они помогут тебе пережить смерть твоих друзей.
– Большое спасибо.
– Не читай их сейчас. Выбери спокойную минутку, увидишь, как легко будет читаться. – И он ушел, вернулся к своим барменским делам.
Часовой сообщил:
– Я читал про тебя в газете.
???
Он мог сказать, что это несправедливо, но повторял это уже миллион раз за свою жизнь. И, не взирая на правду, мысль уже давно не казалась убедительной.
Т. Джефферсон Паркер. «Голубой час»
Выдалась целая неделя превосходной погоды. Солнце светило с раннего утра до позднего вечера. Город сошел с ума. Все побросали работу, чтобы погреться под лучами солнца. Никаких опасений по поводу рака кожи.
На каждом углу продавали мороженое. Легкое пиво всех сортов. Хуже того, мужчины ходили в шортах! На ногах – носки и сандалии. Поистине одно из самых ужасных зрелищ нашего века!
Я не люблю загорать.
Я счастлив, что нет дождя, а все остальное для меня – перебор. Я не доверяю хорошей погоде. Она заставляет тебя томиться. По всему, что не длится долго.
Я сидел в тени на Эйр-сквер. Наблюдал за девчонками с уже покрасневшей кожей. Завтра появятся волдыри. Услышал свое имя… и увидел святого отца Малачи. В цивильной одежде, легких брюках и белой футболке. Спросил:
– Выходной?
– Правда, жуткая жара?
Разумеется, «жуткая» – понятие двусмысленное: то ли жуткая, потому что хорошая, то ли жуткая, потому что плохая. Никто никогда не переспрашивает. Считается, вы должны сообразить сами.
Я не спросил.
Он сказал:
– Тебя трудно найти.
– Зависит от того, кто ищет.
– Я вчера был на пляже. Бог мой, ну и народу! Хорошо поплавал. Знаешь, кого я видел?
– Малачи, я спокойно могу сказать, что не имею ни малейшего понятия.
– Твоего друга… Саттона.
– Да?
– Уверенный такой субъект.
– Он не любит священников.
– Ну, он ведь северянин! Я остановился, чтобы поздороваться, спросил, не окунался ли он.
Я невольно засмеялся.
Малачи продолжил:
– Он сказал, что не умеет плавать, представляешь?
Проходившая мимо женщина сказала:
– Да благословит вас Господь, святой отец!
Он продолжил:
– Мне пора, через час служба.
– Надо же, какой у нас Господь требовательный.
Он с огорчением взглянул на меня и сказал:
– В тебе никогда не было почтения к Богу, Джек.
– Что ты, было. Просто мы с тобой относимся с почтением к разным вещам.
Он ушел. Возможно, это игра света, но мне показалось, что тень стала меньше.
???
По пути на кладбище я проходил мимо новой гостиницы. Надо же, настоящее стратегическое планирование. Меня подмывало зайти туда и проверить, но я сдержался.
Жара была удушающей. Так уж я устроен, все рвутся на пляж, я потащился на кладбище. Солнечный свет отражался от всего с такой силой, как будто мстил за что-то.
Я опустился на колени у могилы Шона и сказал:
– Я не пью… честно.
Потом пошел к Пэдригу и покаялся:
– Я не принес цветов. Я принес стихотворение. Из которого ясно, что даже если я и порядочная дрянь, то порядочная дрянь с художественными наклонностями. Ты ведь любил слова. Слушай:
СЕЛЬСКИЕ ПОХОРОНЫ
Они держат море на правой ладони,
Качаясь от легкого памятного ветра.
Поля здесь – только камни, и топь,
И мертвые деревья.
Белолицая церковь стоит на мокром солнце,
Уставившись на острова своей темной дверью.
Молитвы вздымают в низкое, холодное небо,
Теряя связь с землей.
Мотор катафалка работает с перебоями,
Черная краска облупилась, обнажив ржавчину,
Детали из хрома давно потеряли блеск.
Все возвращается на круги своя.
Мертвые возвращаются домой.
С меня ручьями лил пот. Я пошел по дорожке между могилами. Навстречу мне – Энн Хендерсон. Мы встретились у калитки. Я хотел было сделать шаг назад, но она увидела меня и помахала рукой.
Когда я поравнялся с ней, она улыбалась. Мое сердце заколотилось в безумной надежде. Я почувствовал, как соскучился по ней.
Она воскликнула:
– Джек!
Я весьма оригинально отозвался:
– Энн! – Собрался с мыслями и промямлил: – Хочешь минералки?
– С удовольствием.
Мы пошли к гостинице. Она вздохнула:
– Ну и жара! – Еще добавила, какое облегчение испытала, узнав, что Сара не покончила жизнь самоубийством.
Я говорил мало. Боялся, что испорчу тот малюсенький шанс, который мне дала судьба. В гостинице мы заказали апельсиновый напиток с грудой льда. Она никак не отреагировала на то, что я не заказал спиртного. Прежде чем я сумел сформулировать свою мольбу, она сказала:
– Джек, у меня замечательные новости.
– Да?
– Я встретила чудесного человека.
Я понимал, она продолжает говорить, но перестал слышать. Наконец мы поднялись, чтобы уйти, и она предложила:
– Я возьму такси. Подвезти тебя?
Я покачал головой. В какой-то страшный момент я испугался, что она возьмет меня за руку. Но она наклонилась и легонько поцеловала меня в щеку.
Пока я шел к Ньюкасл, солнце палило нещадно. Я поднял лицо и сказал:
– Зажарь меня, проклятущее!
Двигаясь с места
Вернулся я к себе в таком состоянии, будто по мне только что прошел паровой каток. Так дико хотелось выпить, что я чувствовал вкус виски во рту. Сердце давило мертвым грузом. Я громко выкрикнул ирландскую фразу моего детства:
– An bronach mbor!
Вообще-то это значило «горе мне», а в более современном переводе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Я печально рассмеялся, и он продолжил:
– А я… работал когда-то в рок группе. Когда-нибудь слышал про «Металл»?
– «Тяжелый металл»?
– И это тоже, но наша группа называлась «Металл». В конце семидесятых мы были очень популярны в Германии. Именно так мне удалось купить это заведение.
– Ты все еще играешь?
– Господи, нет. Я и тогда не играл. Писал тексты песен. И должен тебе сказать, головой можно биться и без поэзии. А у меня две страсти – поэзия и мотоциклы.
– Думается, в этом есть своя логика.
– Не просто мотоциклы. Только «харлей». Мой – с мягким задом, сделан на заказ.
Я кивнул, как будто что-то понял. На самом деле не имел понятия, о чем он говорит. Он продолжил:
– Беда в том, для них жутко трудно доставать запасные части. И как все, что чистых кровей, он постоянно ломается.
Если я и дальше буду так энергично кивать, это превратится в привычку.
Он встал. Честно говоря, я завидовал ему. Мне тоже хотелось бы иметь какую-нибудь страсть. Он сказал:
– Насчет поэзии. Она-то не ломается. Наверху у меня есть гиганты поэзии… знаешь, кто?
Какого черта?! Вряд ли я тут опозорюсь.
Я сказал:
Йитс,
Вордсворт.
Он покачал головой:
Рильке,
Лоуэлл,
Бодлер,
Макнис.
Потом посмотрел прямо на меня.
– Во всем этом есть смысл, и, видит Бог, я сумел до него докопаться. – Он протянул мне пачку бумаг. – Среди нас есть поэты. Эти стихи написаны жителями этого города, Голуэя. Например, Фред Джонсон… Короче, я подумал, они помогут тебе пережить смерть твоих друзей.
– Большое спасибо.
– Не читай их сейчас. Выбери спокойную минутку, увидишь, как легко будет читаться. – И он ушел, вернулся к своим барменским делам.
Часовой сообщил:
– Я читал про тебя в газете.
???
Он мог сказать, что это несправедливо, но повторял это уже миллион раз за свою жизнь. И, не взирая на правду, мысль уже давно не казалась убедительной.
Т. Джефферсон Паркер. «Голубой час»
Выдалась целая неделя превосходной погоды. Солнце светило с раннего утра до позднего вечера. Город сошел с ума. Все побросали работу, чтобы погреться под лучами солнца. Никаких опасений по поводу рака кожи.
На каждом углу продавали мороженое. Легкое пиво всех сортов. Хуже того, мужчины ходили в шортах! На ногах – носки и сандалии. Поистине одно из самых ужасных зрелищ нашего века!
Я не люблю загорать.
Я счастлив, что нет дождя, а все остальное для меня – перебор. Я не доверяю хорошей погоде. Она заставляет тебя томиться. По всему, что не длится долго.
Я сидел в тени на Эйр-сквер. Наблюдал за девчонками с уже покрасневшей кожей. Завтра появятся волдыри. Услышал свое имя… и увидел святого отца Малачи. В цивильной одежде, легких брюках и белой футболке. Спросил:
– Выходной?
– Правда, жуткая жара?
Разумеется, «жуткая» – понятие двусмысленное: то ли жуткая, потому что хорошая, то ли жуткая, потому что плохая. Никто никогда не переспрашивает. Считается, вы должны сообразить сами.
Я не спросил.
Он сказал:
– Тебя трудно найти.
– Зависит от того, кто ищет.
– Я вчера был на пляже. Бог мой, ну и народу! Хорошо поплавал. Знаешь, кого я видел?
– Малачи, я спокойно могу сказать, что не имею ни малейшего понятия.
– Твоего друга… Саттона.
– Да?
– Уверенный такой субъект.
– Он не любит священников.
– Ну, он ведь северянин! Я остановился, чтобы поздороваться, спросил, не окунался ли он.
Я невольно засмеялся.
Малачи продолжил:
– Он сказал, что не умеет плавать, представляешь?
Проходившая мимо женщина сказала:
– Да благословит вас Господь, святой отец!
Он продолжил:
– Мне пора, через час служба.
– Надо же, какой у нас Господь требовательный.
Он с огорчением взглянул на меня и сказал:
– В тебе никогда не было почтения к Богу, Джек.
– Что ты, было. Просто мы с тобой относимся с почтением к разным вещам.
Он ушел. Возможно, это игра света, но мне показалось, что тень стала меньше.
???
По пути на кладбище я проходил мимо новой гостиницы. Надо же, настоящее стратегическое планирование. Меня подмывало зайти туда и проверить, но я сдержался.
Жара была удушающей. Так уж я устроен, все рвутся на пляж, я потащился на кладбище. Солнечный свет отражался от всего с такой силой, как будто мстил за что-то.
Я опустился на колени у могилы Шона и сказал:
– Я не пью… честно.
Потом пошел к Пэдригу и покаялся:
– Я не принес цветов. Я принес стихотворение. Из которого ясно, что даже если я и порядочная дрянь, то порядочная дрянь с художественными наклонностями. Ты ведь любил слова. Слушай:
СЕЛЬСКИЕ ПОХОРОНЫ
Они держат море на правой ладони,
Качаясь от легкого памятного ветра.
Поля здесь – только камни, и топь,
И мертвые деревья.
Белолицая церковь стоит на мокром солнце,
Уставившись на острова своей темной дверью.
Молитвы вздымают в низкое, холодное небо,
Теряя связь с землей.
Мотор катафалка работает с перебоями,
Черная краска облупилась, обнажив ржавчину,
Детали из хрома давно потеряли блеск.
Все возвращается на круги своя.
Мертвые возвращаются домой.
С меня ручьями лил пот. Я пошел по дорожке между могилами. Навстречу мне – Энн Хендерсон. Мы встретились у калитки. Я хотел было сделать шаг назад, но она увидела меня и помахала рукой.
Когда я поравнялся с ней, она улыбалась. Мое сердце заколотилось в безумной надежде. Я почувствовал, как соскучился по ней.
Она воскликнула:
– Джек!
Я весьма оригинально отозвался:
– Энн! – Собрался с мыслями и промямлил: – Хочешь минералки?
– С удовольствием.
Мы пошли к гостинице. Она вздохнула:
– Ну и жара! – Еще добавила, какое облегчение испытала, узнав, что Сара не покончила жизнь самоубийством.
Я говорил мало. Боялся, что испорчу тот малюсенький шанс, который мне дала судьба. В гостинице мы заказали апельсиновый напиток с грудой льда. Она никак не отреагировала на то, что я не заказал спиртного. Прежде чем я сумел сформулировать свою мольбу, она сказала:
– Джек, у меня замечательные новости.
– Да?
– Я встретила чудесного человека.
Я понимал, она продолжает говорить, но перестал слышать. Наконец мы поднялись, чтобы уйти, и она предложила:
– Я возьму такси. Подвезти тебя?
Я покачал головой. В какой-то страшный момент я испугался, что она возьмет меня за руку. Но она наклонилась и легонько поцеловала меня в щеку.
Пока я шел к Ньюкасл, солнце палило нещадно. Я поднял лицо и сказал:
– Зажарь меня, проклятущее!
Двигаясь с места
Вернулся я к себе в таком состоянии, будто по мне только что прошел паровой каток. Так дико хотелось выпить, что я чувствовал вкус виски во рту. Сердце давило мертвым грузом. Я громко выкрикнул ирландскую фразу моего детства:
– An bronach mbor!
Вообще-то это значило «горе мне», а в более современном переводе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36