Но не мог же я вот так просто отдать его в чужие руки. Энн никогда не согласилась бы. Матерясь как последний биндюжник, я ускорил шаг и через десять минут был дома. Сунул розовую книжечку под кровать, чтобы не наткнуться на нее взглядом сразу же, как продеру глаза утром. О том, чтобы читать его ночью, не могло быть и речи.
???
На следующее утро я принял душ, накофеинился и стал вышагивать по комнате. Затем решился.
Обложка была довольно потрепанной. Им часто пользовались.
На первой странице стояло:
Этот дневник – собственность
Сары Хендерсон,
поэта,
Ирландия.
Это ЛИЧНАЯ собственность!
Так что не подглядывай, мам!
Господи, все оказалось еще хуже, чем я думал.
Я закрыл глаза, выбросил все мысли из головы и начал все с начала. Многие записи были предсказуемы. Школа, друзья, музыка, шмотки, диеты, влюбленности.
Но постоянно попадалось и такое:
Мама обещала подарить мне мобильник на Рождество.
Она ЛУЧШЕ ВСЕХ!
Мне хотелось кричать.
Дошел до того места, где она начала описывать свою работу у Плантера.
Мистер Форд такой неприятный.
Девушки смеются над ним за его спиной.
Он такой странный.
Затем тон меняется.
Барт спросил, хочу я, чтобы он подвез меня домой.
Он потрясающий.
Мне никто никогда еще так не нравился.
Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.
Последняя запись:
Я не могу дальше вести этот дневник.
Барт говорит, это только для детей.
Он пообещал подарить мне золотой браслет, если я пойду на вечеринку в пятницу.
Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:
– Где, черт возьми, ты был?
– Под прикрытием.
– Как же, поверила я тебе.
– И правильно сделала бы.
– Чего-нибудь хочешь?
– Пустяк.
– Валяй.
– Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?
– Конечно.
– Молодец. Как его зовут?
– Дай-ка взгляну. – Затем: – Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.
– Блеск!
– Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.
– Замечательно. Когда?
– В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?
– Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?
– Да хоть сотню.
???
Ты присматривался – весь апрель с большим терпением, называемым… силой духа.
В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн была короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.
Я сказал:
– Как раз для таких представлений.
– Нормально?
– Блеск.
Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.
Энн хмыкнула:
– Ты похож на избалованного священника?
– Капризного?
– Нет, избалованного в смысле… испорченного.
– Ммм… об этом стоит подумать.
Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:
– Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.
– Она нервничает?
– Я нервничаю.
Кэти я нашел в маленькой гримерной.
– Я знала, что ты зайдешь, – обрадовалась она.
– Да?
– Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… – Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.
– Что это? – спросил я.
– «Джек…» в смысле «Дэниельс». Хорошо забирает для начала.
– Да нет, спасибо.
– Что?
– Я не пью.
Она резко повернулась и переспросила:
– Ты что?
– Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.
– Ух ты!
Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:
– А борода? Она зачем?
– Придает уверенности.
– Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.
Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:
– Ты – лучше всех.
Энн держала в руках стаканы.
– Кока-кола… Я ничего не имела в виду.
– Кока-кола годится.
Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.
Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.
Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:
– Привет.
– И тебе привет.
Она сразу начала с панковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен – от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.
Я сказал Энн:
– Она не будет петь на бис.
– Почему?
– Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.
Я оказался прав.
Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:
– Она великолепна! Какой голос!
– Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.
– Белого вина.
– Конечно.
Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:
– Вино? Это начало.
– Не для меня.
– Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.
– Не твой тип.
– Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?
– Нет.
– Он обожает художников. Считает себя коллекционером.
– Ты с ним разговаривал?
– Очаровательный человек. Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.
– Что ты собираешься делать?
– Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.
Я передал Энн вино и сказал:
– Я только попрощаюсь с Кэти.
– Скажи ей, она была на высоте.
Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.
Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.
– Ты потрясающе пела, – похвалил я.
– Спасибо, Джек.
– Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.
– Оставь бороду.
– Думаешь?
– Создает впечатление, что ты – личность.
???
Змея покусала стольких, что мало кто решался выйти из дому.
Мастеру удалось укротить змею, и тогда люди стали бросать в нее камни и таскать ее за хвост.
Змея пожаловалась Мастеру. А он сказал:
– Люди больше не боятся тебя, это плохо.
Разгневанная змея ответила:
– Ты же учил перестать пугать их.
– Нет, я учил тебя перестать их кусать, но не переставать шипеть.
На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие – из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба – с утра сходил к Гриффину.
Налил чаю и сел. Зазвонил дверной звонок.
– Мать твою, – выругался я.
Это был Саттон. Я сказал:
– Господи, чего ж так рано?
– Парень, я вообще не ложился.
– Пошли позавтракаем.
– Я свой завтрак выпью, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
???
На следующее утро я принял душ, накофеинился и стал вышагивать по комнате. Затем решился.
Обложка была довольно потрепанной. Им часто пользовались.
На первой странице стояло:
Этот дневник – собственность
Сары Хендерсон,
поэта,
Ирландия.
Это ЛИЧНАЯ собственность!
Так что не подглядывай, мам!
Господи, все оказалось еще хуже, чем я думал.
Я закрыл глаза, выбросил все мысли из головы и начал все с начала. Многие записи были предсказуемы. Школа, друзья, музыка, шмотки, диеты, влюбленности.
Но постоянно попадалось и такое:
Мама обещала подарить мне мобильник на Рождество.
Она ЛУЧШЕ ВСЕХ!
Мне хотелось кричать.
Дошел до того места, где она начала описывать свою работу у Плантера.
Мистер Форд такой неприятный.
Девушки смеются над ним за его спиной.
Он такой странный.
Затем тон меняется.
Барт спросил, хочу я, чтобы он подвез меня домой.
Он потрясающий.
Мне никто никогда еще так не нравился.
Затем Барт… только имя… или сердечко с именами Барт и Сара, и так на многих страницах.
Последняя запись:
Я не могу дальше вести этот дневник.
Барт говорит, это только для детей.
Он пообещал подарить мне золотой браслет, если я пойду на вечеринку в пятницу.
Я взял трубку и позвонил Кэти. Она сказала:
– Где, черт возьми, ты был?
– Под прикрытием.
– Как же, поверила я тебе.
– И правильно сделала бы.
– Чего-нибудь хочешь?
– Пустяк.
– Валяй.
– Когда ты занималась Плантером, ты вела записи?
– Конечно.
– Молодец. Как его зовут?
– Дай-ка взгляну. – Затем: – Вот тут должно быть… сейчас… ага!.. Барт… оломео.
– Блеск!
– Подожди, не вешай трубку. Я тут буду выступать.
– Замечательно. Когда?
– В эту субботу. В «Ройзине». Придешь?
– Обязательно. Могу я кого-нибудь с собой захватить?
– Да хоть сотню.
???
Ты присматривался – весь апрель с большим терпением, называемым… силой духа.
В «Ройзине», как правило, происходили все музыкальные события. Здесь до сих пор умудрились сохранить атмосферу интимности. Скорее, от тесноты. На Энн была короткая кожаная куртка и выцветшие джинсы, волосы стянуты в пучок на затылке.
Я сказал:
– Как раз для таких представлений.
– Нормально?
– Блеск.
Я предпочел черное. Рубашка и брюки одного цвета.
Энн хмыкнула:
– Ты похож на избалованного священника?
– Капризного?
– Нет, избалованного в смысле… испорченного.
– Ммм… об этом стоит подумать.
Мы протиснулись сквозь толпу к сцене. Я сказал:
– Слушай, мне нужно посмотреть, как там Кэти.
– Она нервничает?
– Я нервничаю.
Кэти я нашел в маленькой гримерной.
– Я знала, что ты зайдешь, – обрадовалась она.
– Да?
– Надо сказать, в тебе кое-что осталось, несмотря на возраст. Вот… – Она подтолкнула ко мне стакан. Это была двойная, нет, тройная порция спиртного.
– Что это? – спросил я.
– «Джек…» в смысле «Дэниельс». Хорошо забирает для начала.
– Да нет, спасибо.
– Что?
– Я не пью.
Она резко повернулась и переспросила:
– Ты что?
– Не пью уже несколько дней. Стараюсь продержаться.
– Ух ты!
Я скорчил гримасу. Свет упал на стакан, заиграл рыжими огоньками в виски. Я отвернулся. Кэти спросила:
– А борода? Она зачем?
– Придает уверенности.
– Чисто ирландский ответ. Ничего не говорит. Иди… Мне надо сосредоточиться.
Я наклонился, поцеловал ее в макушку и шепнул:
– Ты – лучше всех.
Энн держала в руках стаканы.
– Кока-кола… Я ничего не имела в виду.
– Кока-кола годится.
Кое-кто громко поздоровался, кто-то высказался по поводу бороды, кто-то с интересом приглядывался к Энн.
Погасили свет, и мне показалось, что я заметил Саттона около бара.
Появилась Кэти. Толпа смолкла. Она сказала:
– Привет.
– И тебе привет.
Она сразу начала с панковой версии «Залив Голуэй». Примерно как Сид Вишиос пел «Мой путь», с той только разницей, что у Кэти был голос. Она придала этой песне остроту, которую я уже перестал ощущать после многочисленных прослушиваний. Затем она исполнила песню Нила Янга «Палец на курке». Она спела много разных песен – от Крисси Хинд и Элисон Мойет до «Запутавшегося ангела» Марго Тимминс. Вывернулась наизнанку на этой песне. И исчезла. Бурные аплодисменты, свист, просьбы спеть еще.
Я сказал Энн:
– Она не будет петь на бис.
– Почему?
– Никогда ничего не оставляет про запас. Она выложилась.
Я оказался прав.
Зажегся свет. В зале чувствовалась теплая дружеская атмосфера. Энн заметила:
– Она великолепна! Какой голос!
– Пить будешь? Возьми спиртного. Я продержусь.
– Белого вина.
– Конечно.
Я взял вино, повернулся, чтобы вернуться к Энн, и тут увидел Саттона. Он загородил мне дорогу, взглянул на стакан и спросил:
– Вино? Это начало.
– Не для меня.
– Все едино. Та английская цыпочка его спокойно выдует. Подозреваю, она в постели может убить.
– Не твой тип.
– Они все моего типа. Ты про нашего мистера Плантера не забыл?
– Нет.
– Он обожает художников. Считает себя коллекционером.
– Ты с ним разговаривал?
– Очаровательный человек. Я иду к нему завтра в полдень. Ты пойдешь в качестве моего помощника.
– Что ты собираешься делать?
– Подставить ублюдка. Я заеду за тобой в половине двенадцатого.
Я передал Энн вино и сказал:
– Я только попрощаюсь с Кэти.
– Скажи ей, она была на высоте.
Типичное для наших мест выражение, высшая похвала.
Гримерка Кэти была забита поклонниками. Кэти раскраснелась, глаза сияли.
– Ты потрясающе пела, – похвалил я.
– Спасибо, Джек.
– Я вижу, ты занята, я только хотел, чтобы ты знала.
– Оставь бороду.
– Думаешь?
– Создает впечатление, что ты – личность.
???
Змея покусала стольких, что мало кто решался выйти из дому.
Мастеру удалось укротить змею, и тогда люди стали бросать в нее камни и таскать ее за хвост.
Змея пожаловалась Мастеру. А он сказал:
– Люди больше не боятся тебя, это плохо.
Разгневанная змея ответила:
– Ты же учил перестать пугать их.
– Нет, я учил тебя перестать их кусать, но не переставать шипеть.
На следующее утро я приготовил себе настоящий завтрак. Если учесть, что я не был болен и не с похмелья, это событие – из ряда вон выходящее. Лицо заживало, остальное скрывала борода. Сделал яичницу и отрезал толстый кусок хлеба – с утра сходил к Гриффину.
Налил чаю и сел. Зазвонил дверной звонок.
– Мать твою, – выругался я.
Это был Саттон. Я сказал:
– Господи, чего ж так рано?
– Парень, я вообще не ложился.
– Пошли позавтракаем.
– Я свой завтрак выпью, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36