Вот он уехал, и я даже чувствую себя чуточку виноватой.
– Напрасно, – сказала мамочка. – Это слабость, присущая всем женщинам. Может, конечно, ты и разбила ему сердце, но, честно говоря, я не слыхала, чтобы кто-нибудь от этого умирал.
– А лет, скажем, сто пятьдесят назад? – сказал Теодор. – Люди тогда то и дело гибли от несчастной любви.
– Возможно, – сказала мамочка. – Мне откуда знать? Лично я не сталкивалась со случаями гибели от несчастной любви. Эту болезнь, как и чуму, человечество победило. Так что не обольщайся.
– Люди что, разучились испытывать сильные чувства? – сказала я. – Интересно, а улитки остались столь же страстными? Говорят, улитки гораздо темпераментнее людей.
Ответить она не успела, потому что на кухне что-то загрохотало, и мы все бросились туда. Мои тосты выскочили из тостера и валялись, объятые пламенем, за раковиной, у самых занавесок. Тостер тоже пылал.
– Пожар! – завопил Леопольд. – Пожар!
– Главное – без паники, – сказала мамочка. – Горящие электроприборы очень опасны. Леопольд, возьми тряпкой тосты и брось их в раковину. Теодор, включи воду. Мод, где полотенце?
Я кинула ей полотенце, и она принялась сбивать пламя. Наконец тостер удалось потушить. Вся кухня была в клубах черного дыма.
– Сколько я просила домовладельца поставить пожарную сигнализацию, – сказала мамочка. – Теперь и уезжать не жалко. Кстати, надо будет завтра уведомить Бедросяна о том, что через две недели мы съезжаем. Он, надеюсь, не обидится. У нас же договор помесячный.
Леопольд обалдело разглядывал разоренную кухню. Все кругом было усыпано горелыми крошками, дверцы шкафчиков почернели от копоти.
– Ну зачем, зачем ты это сделала, Моди? – спросил он жалобно.
– Я не нарочно, – сказала я. – Просто решила поджарить тосты. Меня даже на кухне не было.
– Это все ее энергетическое поле, – сказала мамочка. – Оно у Мод такое мощное, что даже тосты загораются, дверные ручки отваливаются и кресла ломаются. Тебе надо подумать, как приручить эту энергию и обратить ее себе на пользу. Ты с этим не тяни, иначе она либо окончательно выйдет из-под контроля и весь дом рухнет, либо иссякнет, а ты так и не успеешь ею воспользоваться.
– У меня сейчас есть занятия поважнее.
– Какие же?
– Например, раздобыть что-нибудь поесть! – сказала я. – Умираю с голоду! Вы меня даже с собой в магазин не взяли, заставили идти на свидание с Фредом. Вы так хотите поскорее меня кому-нибудь сплавить, что мне с вами и есть противно!
– Сплавить? – фыркнул Теодор. – Да кто тебя возьмет?
– Я и не думала, что ты так это воспринимаешь, – сказала мамочка. – Бедняжка, ты совсем ослабла от голода.
И тут мы почувствовали толчок – словно началось землетрясение.
– Что это? – спросил Теодор.
– Трейлер, – ответил Пирс из гостиной. Он вышел туда, потому что все мы в кухне не помещались. – Только бы с опор не соскочил. Когда кресло упало, он мог съехать с места.
– Сделай же что-нибудь! – сказала мамочка. – Пойди посмотри, что там происходит.
– Да ладно, – сказал Пирс. – Не тормоши меня. Потом посмотрю.
Трейлер снова тряхнуло.
– Вот что, – сказал Леопольд. – Я могу зажарить курочку. Мод, подождешь часика полтора?
– Нет, полтора часа я ждать не могу! Мне надо съесть что-нибудь немедленно!
– Орать-то зачем? – сказал Леопольд.
– У нее отвратительный характер, – сказала мамочка.
– Я просто очень есть хочу, – сказала я. – А еще – никто из вас не пошел гулять со мной и Фредом. Амур выпустил свою стрелу, и она попала в меня.
– Большая была стрела? – спросил Леопольд.
– Огромная! А мне, к вашему сведению, это ни к чему.
– Почему? – спросил Теодор.
– Субъективно – он мне нравится, а объективно – он зануда.
– В тебя амур хотя бы стрелы мечет, – сказал Теодор. – У меня вообще никого нет. Не нравлюсь я девушкам.
– Ты куче девушек нравишься, – сказала мамочка. – Ты на них просто внимания не обращаешь. Ты их не замечаешь, даже когда они с тобой кокетничают.
– Если бы я стал знаменитым поэтом и композитором, все было бы иначе. Только никогда этого не будет. Женщины кидались бы на меня, как на Коула Портера, Ноэля Коуарда или Эндрю Ллойда Уэббера.
– По-моему, двоих из списка можно опустить, – сказала я.
– Женщины и так на тебя кидаются, только ты этого не замечаешь, – сказала мамочка. – Ты думаешь, раз они тобой интересуются, значит, с ними что-то не то. Вы все так торопитесь куда-то добраться, что забываете о прелестях самого путешествия. Помните, главное – это путь, а не цель.
– Круто, – сказал Пирс.
– Мам, только дзеном нас не грузи, – сказал Теодор.
15
Пирс пообещал проводить меня на рандеву с Саймоном.
– Ты тоже можешь зайти со мной, – сказала я. – Если, конечно, он дома. Может, он вообще забыл, что у нас свидание.
– Так позвони ему, – сказал Пирс.
– Не хочу, – сказала я. – Не люблю телефон. Просто ненавижу. Да и что я ему скажу?
– Я тебя понимаю, – сказал Пирс.
Мы плелись молча.
Неподалеку от шоссе, в перелеске стояла машина, но в ней никого не было. Я подумала, что это, наверное, приехали девчонки, которые вечно преследуют Пирса. Впрочем, ему на них было плевать. Если у него и имелась какая-то причина пойти со мной, то он мне о ней не сообщал. Вдалеке раздался грохот взрыва.
– Обычно они так поздно не стреляют, – сказала я, посмотрев на часы.
– Точно, – сказал Пирс. – Обычно к этому времени уже заканчивают, да?
– Обычно они заканчивают к четырем.
– К четырем? А я и не замечал. Так, грохочет что-то и пусть его грохочет.
– Знаешь, Пирс, даже морская звезда любит своих детенышей, – сказала я.
– Да ну?
– То есть я не знаю, действительно ли она их любит. Но она сидит и обнимает их своими щупальцами – и уже родившихся, и оплодотворенные икринки. Так у низших организмов проявляется материнский инстинкт. Но это только инстинкт. Если, конечно, нелюбовь…
– Значит, морская звезда заботится о своих детях? – сказал Пирс.
– Вот еще что любопытно – морская звезда, если захочет, может развестись.
– С отцом детей?
– Сама с собой. Если она затоскует или, например, возненавидит себя, она может – тр-р-рах! – и разорваться на две части. В каждой половинке недостающие органы вырастают заново, и получаются две полноценные морские звезды, каждая из которых живет своей жизнью.
– Здорово, – сказал Пирс.
Он остановился прикурить, что вышло у него не сразу. Было холодно, и руки у него без перчаток, наверное, совсем окоченели. Они были такие красные и обветренные.
– Тебе надо носить перчатки, Пирс, – сказала я.
– Это зачем?
– У кинозвезды не должно быть таких красных рук.
– Да? – сказал Пирс. – Думаешь? Я вообще-то как раз об этом и хотел спросить.
– О чем именно?
– Ты правда считаешь, у меня есть шанс стать кинозвездой?
– Правда считаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Напрасно, – сказала мамочка. – Это слабость, присущая всем женщинам. Может, конечно, ты и разбила ему сердце, но, честно говоря, я не слыхала, чтобы кто-нибудь от этого умирал.
– А лет, скажем, сто пятьдесят назад? – сказал Теодор. – Люди тогда то и дело гибли от несчастной любви.
– Возможно, – сказала мамочка. – Мне откуда знать? Лично я не сталкивалась со случаями гибели от несчастной любви. Эту болезнь, как и чуму, человечество победило. Так что не обольщайся.
– Люди что, разучились испытывать сильные чувства? – сказала я. – Интересно, а улитки остались столь же страстными? Говорят, улитки гораздо темпераментнее людей.
Ответить она не успела, потому что на кухне что-то загрохотало, и мы все бросились туда. Мои тосты выскочили из тостера и валялись, объятые пламенем, за раковиной, у самых занавесок. Тостер тоже пылал.
– Пожар! – завопил Леопольд. – Пожар!
– Главное – без паники, – сказала мамочка. – Горящие электроприборы очень опасны. Леопольд, возьми тряпкой тосты и брось их в раковину. Теодор, включи воду. Мод, где полотенце?
Я кинула ей полотенце, и она принялась сбивать пламя. Наконец тостер удалось потушить. Вся кухня была в клубах черного дыма.
– Сколько я просила домовладельца поставить пожарную сигнализацию, – сказала мамочка. – Теперь и уезжать не жалко. Кстати, надо будет завтра уведомить Бедросяна о том, что через две недели мы съезжаем. Он, надеюсь, не обидится. У нас же договор помесячный.
Леопольд обалдело разглядывал разоренную кухню. Все кругом было усыпано горелыми крошками, дверцы шкафчиков почернели от копоти.
– Ну зачем, зачем ты это сделала, Моди? – спросил он жалобно.
– Я не нарочно, – сказала я. – Просто решила поджарить тосты. Меня даже на кухне не было.
– Это все ее энергетическое поле, – сказала мамочка. – Оно у Мод такое мощное, что даже тосты загораются, дверные ручки отваливаются и кресла ломаются. Тебе надо подумать, как приручить эту энергию и обратить ее себе на пользу. Ты с этим не тяни, иначе она либо окончательно выйдет из-под контроля и весь дом рухнет, либо иссякнет, а ты так и не успеешь ею воспользоваться.
– У меня сейчас есть занятия поважнее.
– Какие же?
– Например, раздобыть что-нибудь поесть! – сказала я. – Умираю с голоду! Вы меня даже с собой в магазин не взяли, заставили идти на свидание с Фредом. Вы так хотите поскорее меня кому-нибудь сплавить, что мне с вами и есть противно!
– Сплавить? – фыркнул Теодор. – Да кто тебя возьмет?
– Я и не думала, что ты так это воспринимаешь, – сказала мамочка. – Бедняжка, ты совсем ослабла от голода.
И тут мы почувствовали толчок – словно началось землетрясение.
– Что это? – спросил Теодор.
– Трейлер, – ответил Пирс из гостиной. Он вышел туда, потому что все мы в кухне не помещались. – Только бы с опор не соскочил. Когда кресло упало, он мог съехать с места.
– Сделай же что-нибудь! – сказала мамочка. – Пойди посмотри, что там происходит.
– Да ладно, – сказал Пирс. – Не тормоши меня. Потом посмотрю.
Трейлер снова тряхнуло.
– Вот что, – сказал Леопольд. – Я могу зажарить курочку. Мод, подождешь часика полтора?
– Нет, полтора часа я ждать не могу! Мне надо съесть что-нибудь немедленно!
– Орать-то зачем? – сказал Леопольд.
– У нее отвратительный характер, – сказала мамочка.
– Я просто очень есть хочу, – сказала я. – А еще – никто из вас не пошел гулять со мной и Фредом. Амур выпустил свою стрелу, и она попала в меня.
– Большая была стрела? – спросил Леопольд.
– Огромная! А мне, к вашему сведению, это ни к чему.
– Почему? – спросил Теодор.
– Субъективно – он мне нравится, а объективно – он зануда.
– В тебя амур хотя бы стрелы мечет, – сказал Теодор. – У меня вообще никого нет. Не нравлюсь я девушкам.
– Ты куче девушек нравишься, – сказала мамочка. – Ты на них просто внимания не обращаешь. Ты их не замечаешь, даже когда они с тобой кокетничают.
– Если бы я стал знаменитым поэтом и композитором, все было бы иначе. Только никогда этого не будет. Женщины кидались бы на меня, как на Коула Портера, Ноэля Коуарда или Эндрю Ллойда Уэббера.
– По-моему, двоих из списка можно опустить, – сказала я.
– Женщины и так на тебя кидаются, только ты этого не замечаешь, – сказала мамочка. – Ты думаешь, раз они тобой интересуются, значит, с ними что-то не то. Вы все так торопитесь куда-то добраться, что забываете о прелестях самого путешествия. Помните, главное – это путь, а не цель.
– Круто, – сказал Пирс.
– Мам, только дзеном нас не грузи, – сказал Теодор.
15
Пирс пообещал проводить меня на рандеву с Саймоном.
– Ты тоже можешь зайти со мной, – сказала я. – Если, конечно, он дома. Может, он вообще забыл, что у нас свидание.
– Так позвони ему, – сказал Пирс.
– Не хочу, – сказала я. – Не люблю телефон. Просто ненавижу. Да и что я ему скажу?
– Я тебя понимаю, – сказал Пирс.
Мы плелись молча.
Неподалеку от шоссе, в перелеске стояла машина, но в ней никого не было. Я подумала, что это, наверное, приехали девчонки, которые вечно преследуют Пирса. Впрочем, ему на них было плевать. Если у него и имелась какая-то причина пойти со мной, то он мне о ней не сообщал. Вдалеке раздался грохот взрыва.
– Обычно они так поздно не стреляют, – сказала я, посмотрев на часы.
– Точно, – сказал Пирс. – Обычно к этому времени уже заканчивают, да?
– Обычно они заканчивают к четырем.
– К четырем? А я и не замечал. Так, грохочет что-то и пусть его грохочет.
– Знаешь, Пирс, даже морская звезда любит своих детенышей, – сказала я.
– Да ну?
– То есть я не знаю, действительно ли она их любит. Но она сидит и обнимает их своими щупальцами – и уже родившихся, и оплодотворенные икринки. Так у низших организмов проявляется материнский инстинкт. Но это только инстинкт. Если, конечно, нелюбовь…
– Значит, морская звезда заботится о своих детях? – сказал Пирс.
– Вот еще что любопытно – морская звезда, если захочет, может развестись.
– С отцом детей?
– Сама с собой. Если она затоскует или, например, возненавидит себя, она может – тр-р-рах! – и разорваться на две части. В каждой половинке недостающие органы вырастают заново, и получаются две полноценные морские звезды, каждая из которых живет своей жизнью.
– Здорово, – сказал Пирс.
Он остановился прикурить, что вышло у него не сразу. Было холодно, и руки у него без перчаток, наверное, совсем окоченели. Они были такие красные и обветренные.
– Тебе надо носить перчатки, Пирс, – сказала я.
– Это зачем?
– У кинозвезды не должно быть таких красных рук.
– Да? – сказал Пирс. – Думаешь? Я вообще-то как раз об этом и хотел спросить.
– О чем именно?
– Ты правда считаешь, у меня есть шанс стать кинозвездой?
– Правда считаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80