Мерцающий свет телевизоров лился из-за штор. Нас обогнала, шурша по гравию, машина.
– Что это такое? – спросил Леопольд, показывая на тротуар.
– Использованный презерватив, – ответил Теодор. – Придем в ресторан – помой руки. Что это мама говорила про телевидение?
– Не знаю, – сказала я. – Может, приедет команда из криминальной хроники.
– Это для меня шанс, – сказал он. – Если они будут брать у нас интервью, мы им споем какую-нибудь мою песню.
– Редактор все равно вырежет, – не пощадила его я.
– А что, если я прямо сейчас сочиню песню про эти убийства?
– Про какие убийства? – сказала я. – Ты что, действительно считаешь, что Эдвард способен на убийство?
– Боже! – сказал Леопольд. – Мой отец – убийца.
– Не расстраивайся, – утешил его Теодор. – Это поможет тебе поступить в колледж. Может, даже стипендию дадут.
– В Йель или Браун, – сказала я. – Или в подготовительную школу. Андовер, Сент-Пол.
– В Сент-Пол? – сказал Теодор. – Вряд ли. Скорее, в Кембридж.
– А там есть пансион? – спросила я.
– С чего вы взяли, что туда берут детей убийц? – спросил Леопольд.
– Потому что индейцев уже не хватает, – сказала я.
Леопольд насторожился.
– «Баллада об Эдварде Шумахере», – произнес Теодор задумчиво. – Даже не знаю, смогу ли я работать на телевидении. У меня боязнь сцены.
Уже у «Минни-вавы» мимо нас в сторону библиотеки промчалась с включенной сиреной машина полиции штата.
– Рассиживаться не будем, – сказал Теодор. – Быстренько поедим и сразу назад. Полиция прибыла, нам теперь ничто не угрожает.
В «Минни-ваве» горели флуоресцентные лампы, отбрасывавшие на все вокруг зеленоватый отсвет. В одной из ламп отошел контакт, и она судорожно мигала. Мерцающее освещение может спровоцировать эпилептический припадок. Надо бы предупредить мамочку, чтобы она не ходила сюда с Эдвардом.
В «Минни-ваве» работали двое – Александр и Димитриос, обвинявшийся некогда в попытке растления малолетних, о чем всем было известно, поскольку в витрине висело соответствующее предупреждение.
– Черт подери! – сказал Теодор. – Совсем из головы вылетело. Может, не стоит заходить?
Я подтолкнула Тео вперед.
– Привет, Димитриос, – сказала я.
Димитриос – добродушный коротышка, а второй, Александр, похож на греческого бога – он однорукий.
– Добрый всем вечер, – сказал Димитриос. – Чего желаете? – Он поманил к себе Леопольда. – А для тебя у меня особое угощение.
– Ну, иди, – подтолкнула я Леопольда, спрятавшегося за наши спины.
– Хот-дог со сладким перцем, – Димитриос протянул Леопольду розовую сосиску, аппетитно торчавшую из булочки. – Сам приготовил сегодня вечером. Еще тепленькая.
– Очень хорошо, – сказал Леопольд и впился в нее зубами. Издалека я видела Александра, который на деревянной лопате вытаскивал из печи огромную пиццу. – Нам нужна небольшая пицца с чесноком, сладким перцем и ананасами, – сказал Леопольд, опасливо покосившись на меня.
– Да ради бога, – кивнула я.
– Здесь или с собой? – спросил Димитриос.
– Здесь, – ответила я.
– Если позволите, я бы посмотрел, как она готовится, – сказал Леопольд.
– Разумеется, – сказал Димитриос. – Пойдем, я тебе все покажу.
– Только учтите, – сказала я, – я с вас глаз спускать не буду. Леопольд, если он будет вести себя странно, сразу кричи и бей его по Pluribus Unum.
– Шутить начнет или что? – спросил Леопольд.
– Я не растлеваю малолетних, – обиженно сказал Димитриос. – Вашего покорного слугу арестовали по ошибке. Зачем мне домогаться детей?
– Кто вас знает, – ответила я.
– Я люблю детей, но к ним не пристаю, – повторил он.
– Вот и отлично, – сказала я.
Леопольд нырнул под стойку и скрылся в кухне. Теодор, к счастью, витал в облаках и опасности, угрожающей Леопольду, не заметил.
– «Баллада об Эдварде Шумахере», – сказал он вдруг нараспев. – «Той стародавнею порой, Когда был Запад дик, Ковбой гулял по прерии. Глуша бизона рык. Теперь за буйволятиной Народ идет в кабак, Да и ковбой уж не ковбой, Коль выпить не мастак».
– Не понимаю, какое это имеет отношение к Эдварду, – сказала я.
– Подожди, сейчас будет. «Шумахер Эдвард был разбойник, Из прежних лет герой, Он грабил супермаркеты И горд бывал собой. Брюхатил женщин он порой, В припадках бился часто…» Дальше еще не придумал.
– Не хочу тебя обижать, – сказала я, – но это не лучшее твое произведение. Для теледебюта не годится.
– Спасибо за откровенность.
– Почему бы тебе не спеть что-нибудь старое, уже обкатанное?
– Наверное, ты права, – сказал Теодор. Он присел за столик и принялся задумчиво грызть ногти. – Ничего у меня не получается. Я бездарен! Куда подевался Пирс? Привези он гитару, может, что-нибудь бы и вышло. А я бы ему подыгрывал.
– А с чего ты взял, что телевидение приедет? А впрочем, чего там, позвони ему. Вот, держи монетку.
Из-за стойки, вытирая руку кухонным полотенцем, вышел Александр.
– Телефон ломался, – сказал он.
– Что творится с этим городом? – вздохнула я. – Никогда мне отсюда не выбраться. Попала в западню. Мне восемнадцать лет, а я живу как в тюрьме.
– Тебе девятнадцать, – сказал Теодор. – Это мне восемнадцать. И это мое положение хуже некуда.
– Ты хоть можешь торговать своим талантом.
– Талант-шмалант. Да в этой стране каждый второй дебил пишет песни про защиту окружающей среды. И сцены они не боятся.
– Ну пишет – но не в стиле же Ноэля Коуарда, – заметила я.
Он грустно улыбнулся.
– А это уж совсем безнадежное дело.
В зал вошли, пошатываясь, Стив Хартли и Мариэтта.
– Есть здесь где спрятаться? – спросил Стив, озираясь. – Ничего, если я пройду на кухню?
Он прополз под стойкой и скрылся из виду. Александр и Димитриос о чем-то спорили по-гречески.
– Что еще там стряслось? – спросила я Мариэтту.
Она села за столик и достала сигареты.
– Понятия не имею.
– А Стив не боится, что те, от кого он прячется, увидят на стоянке его машину?
– Он оставил ее в кустах за рестораном.
– Почему он прячется? – спросила я.
– В библиотеку приехали то ли фэбээровцы, то ли кто. Стив, как их увидел, вспомнил что-то такое про компанию «Минотавр», о чем ему бы сообщать не хотелось.
– С чего бы ФБР в это время суток интересоваться пылесосами? – удивилась я. – Его мать так и держат в заложниках?
– Удалось туда дозвониться, – сказала Мариэтта. – Эдвард требует, чтобы ему отдали книги по сатанизму и черной магии.
– И больше ничего? – спросила я. – А «Джентльмены предпочитают блондинок», первое издание? Я бы от него не отказалась.
– Понятия не имею. Мод! – ответила Мариэтта резко. – Мы там пробыли с минуту, не больше. Стив запаниковал, и мы уехали. Умираю от голода! Как зовут того безрукого красавчика?
– Александр, – ответила я.
– Александр! – завопила она. – Скотина греческая, ты где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Что это такое? – спросил Леопольд, показывая на тротуар.
– Использованный презерватив, – ответил Теодор. – Придем в ресторан – помой руки. Что это мама говорила про телевидение?
– Не знаю, – сказала я. – Может, приедет команда из криминальной хроники.
– Это для меня шанс, – сказал он. – Если они будут брать у нас интервью, мы им споем какую-нибудь мою песню.
– Редактор все равно вырежет, – не пощадила его я.
– А что, если я прямо сейчас сочиню песню про эти убийства?
– Про какие убийства? – сказала я. – Ты что, действительно считаешь, что Эдвард способен на убийство?
– Боже! – сказал Леопольд. – Мой отец – убийца.
– Не расстраивайся, – утешил его Теодор. – Это поможет тебе поступить в колледж. Может, даже стипендию дадут.
– В Йель или Браун, – сказала я. – Или в подготовительную школу. Андовер, Сент-Пол.
– В Сент-Пол? – сказал Теодор. – Вряд ли. Скорее, в Кембридж.
– А там есть пансион? – спросила я.
– С чего вы взяли, что туда берут детей убийц? – спросил Леопольд.
– Потому что индейцев уже не хватает, – сказала я.
Леопольд насторожился.
– «Баллада об Эдварде Шумахере», – произнес Теодор задумчиво. – Даже не знаю, смогу ли я работать на телевидении. У меня боязнь сцены.
Уже у «Минни-вавы» мимо нас в сторону библиотеки промчалась с включенной сиреной машина полиции штата.
– Рассиживаться не будем, – сказал Теодор. – Быстренько поедим и сразу назад. Полиция прибыла, нам теперь ничто не угрожает.
В «Минни-ваве» горели флуоресцентные лампы, отбрасывавшие на все вокруг зеленоватый отсвет. В одной из ламп отошел контакт, и она судорожно мигала. Мерцающее освещение может спровоцировать эпилептический припадок. Надо бы предупредить мамочку, чтобы она не ходила сюда с Эдвардом.
В «Минни-ваве» работали двое – Александр и Димитриос, обвинявшийся некогда в попытке растления малолетних, о чем всем было известно, поскольку в витрине висело соответствующее предупреждение.
– Черт подери! – сказал Теодор. – Совсем из головы вылетело. Может, не стоит заходить?
Я подтолкнула Тео вперед.
– Привет, Димитриос, – сказала я.
Димитриос – добродушный коротышка, а второй, Александр, похож на греческого бога – он однорукий.
– Добрый всем вечер, – сказал Димитриос. – Чего желаете? – Он поманил к себе Леопольда. – А для тебя у меня особое угощение.
– Ну, иди, – подтолкнула я Леопольда, спрятавшегося за наши спины.
– Хот-дог со сладким перцем, – Димитриос протянул Леопольду розовую сосиску, аппетитно торчавшую из булочки. – Сам приготовил сегодня вечером. Еще тепленькая.
– Очень хорошо, – сказал Леопольд и впился в нее зубами. Издалека я видела Александра, который на деревянной лопате вытаскивал из печи огромную пиццу. – Нам нужна небольшая пицца с чесноком, сладким перцем и ананасами, – сказал Леопольд, опасливо покосившись на меня.
– Да ради бога, – кивнула я.
– Здесь или с собой? – спросил Димитриос.
– Здесь, – ответила я.
– Если позволите, я бы посмотрел, как она готовится, – сказал Леопольд.
– Разумеется, – сказал Димитриос. – Пойдем, я тебе все покажу.
– Только учтите, – сказала я, – я с вас глаз спускать не буду. Леопольд, если он будет вести себя странно, сразу кричи и бей его по Pluribus Unum.
– Шутить начнет или что? – спросил Леопольд.
– Я не растлеваю малолетних, – обиженно сказал Димитриос. – Вашего покорного слугу арестовали по ошибке. Зачем мне домогаться детей?
– Кто вас знает, – ответила я.
– Я люблю детей, но к ним не пристаю, – повторил он.
– Вот и отлично, – сказала я.
Леопольд нырнул под стойку и скрылся в кухне. Теодор, к счастью, витал в облаках и опасности, угрожающей Леопольду, не заметил.
– «Баллада об Эдварде Шумахере», – сказал он вдруг нараспев. – «Той стародавнею порой, Когда был Запад дик, Ковбой гулял по прерии. Глуша бизона рык. Теперь за буйволятиной Народ идет в кабак, Да и ковбой уж не ковбой, Коль выпить не мастак».
– Не понимаю, какое это имеет отношение к Эдварду, – сказала я.
– Подожди, сейчас будет. «Шумахер Эдвард был разбойник, Из прежних лет герой, Он грабил супермаркеты И горд бывал собой. Брюхатил женщин он порой, В припадках бился часто…» Дальше еще не придумал.
– Не хочу тебя обижать, – сказала я, – но это не лучшее твое произведение. Для теледебюта не годится.
– Спасибо за откровенность.
– Почему бы тебе не спеть что-нибудь старое, уже обкатанное?
– Наверное, ты права, – сказал Теодор. Он присел за столик и принялся задумчиво грызть ногти. – Ничего у меня не получается. Я бездарен! Куда подевался Пирс? Привези он гитару, может, что-нибудь бы и вышло. А я бы ему подыгрывал.
– А с чего ты взял, что телевидение приедет? А впрочем, чего там, позвони ему. Вот, держи монетку.
Из-за стойки, вытирая руку кухонным полотенцем, вышел Александр.
– Телефон ломался, – сказал он.
– Что творится с этим городом? – вздохнула я. – Никогда мне отсюда не выбраться. Попала в западню. Мне восемнадцать лет, а я живу как в тюрьме.
– Тебе девятнадцать, – сказал Теодор. – Это мне восемнадцать. И это мое положение хуже некуда.
– Ты хоть можешь торговать своим талантом.
– Талант-шмалант. Да в этой стране каждый второй дебил пишет песни про защиту окружающей среды. И сцены они не боятся.
– Ну пишет – но не в стиле же Ноэля Коуарда, – заметила я.
Он грустно улыбнулся.
– А это уж совсем безнадежное дело.
В зал вошли, пошатываясь, Стив Хартли и Мариэтта.
– Есть здесь где спрятаться? – спросил Стив, озираясь. – Ничего, если я пройду на кухню?
Он прополз под стойкой и скрылся из виду. Александр и Димитриос о чем-то спорили по-гречески.
– Что еще там стряслось? – спросила я Мариэтту.
Она села за столик и достала сигареты.
– Понятия не имею.
– А Стив не боится, что те, от кого он прячется, увидят на стоянке его машину?
– Он оставил ее в кустах за рестораном.
– Почему он прячется? – спросила я.
– В библиотеку приехали то ли фэбээровцы, то ли кто. Стив, как их увидел, вспомнил что-то такое про компанию «Минотавр», о чем ему бы сообщать не хотелось.
– С чего бы ФБР в это время суток интересоваться пылесосами? – удивилась я. – Его мать так и держат в заложниках?
– Удалось туда дозвониться, – сказала Мариэтта. – Эдвард требует, чтобы ему отдали книги по сатанизму и черной магии.
– И больше ничего? – спросила я. – А «Джентльмены предпочитают блондинок», первое издание? Я бы от него не отказалась.
– Понятия не имею. Мод! – ответила Мариэтта резко. – Мы там пробыли с минуту, не больше. Стив запаниковал, и мы уехали. Умираю от голода! Как зовут того безрукого красавчика?
– Александр, – ответила я.
– Александр! – завопила она. – Скотина греческая, ты где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80