Боялась, что кто-нибудь посмотрит на меня, а выражение лица у меня будет недостаточно печальное. Я внимательно изучала бахромчатую кромку ковра. Самое ужасное, что пауза затягивалась и меня начал пробирать смешок. Я глубоко вздохнула и стиснула зубы. В воздухе висело невыносимое напряжение. Мамочка громко шмыгнула носом.
– Какой хороший, добрый человек – пролепетала она.
Я уставилась на свои ботинки.
– Такой юный, – простонала она, – и такой храбрый! Погиб в самом расцвете сил!
Я принялась жевать свою щеку изнутри.
– Как и наш господь Иисус Христос!
Это меня добило. Не поднимая головы, я рванула из комнаты в кухню. Распахнула шкаф, пытаясь упрятать постыдное веселье в его глубины. Как и наш господь Иисус Христос! Я разразилась истеричным хохотом в банку маринованных луковичек.
За спиной послышались торопливые шаги. Я с виноватым видом обернулась и увидела Филли: она так крепилась, чтобы не расхохотаться, что стала вся пунцовая.
– Рози, прости, – прыснула она, – я не могу!
– И я тоже… господи, Филли, так же нехорошо!
– Шшшш! – шикнула она и обняла меня; по щекам катились слезы. Мы стояли и покатывались со смеху, вцепившись друг другу в спины.
– Филли, это отвратительно!
– Это все нервы, – серьезно прошептала она. – Такое бывает, после шока.
– Правда? – Я вытерла глаза. – Значит, я не жестокая бессердечная сука?
– Нет, нет, это нормально. Это рефлекс. Все равно что отрезанная куриная голова.
Я подавила смешок: сравнение было совсем неподходящее.
– Ладно, – наконец выпалила она. – Я обещала принести выпить. Вижу, у тебя есть бренди; неси его в комнату, а я возьму стаканы.
Мы успокоились и вышли к остальным с серьезными лицами. Я разлила бренди Джосса. Папа мигом опустошил стакан, задумчиво посмотрел на дно, решительно отставил его в сторону и поднялся на ноги.
– Так. Ну, Рози, я вижу, у тебя все в порядке, так что мы, наверное, поедем.
– О! О да, да, я в порядке. Все нормально. – Я быстро встала.
– Вот и отлично, – он потер ладони, будто мы только что сверили ежедневники и назначили дату веселого путешествия на лодках или что-то вроде того. – Тогда лучше и не придумаешь. Надо отвезти маму домой, дать ей аспирин и уложить в кровать. – Он бросил взгляд на заплаканную жену. – Да, кстати, милая, у нас уже побывали полицейские: так, задали несколько обычных вопросов. И к Филли с Майлзом они тоже заезжали, но не смогли пробраться из-за снега. Обещали заглянуть к тебе сегодня днем или завтра, в зависимости от погоды. Ты не против?
– Нет.
Он завязал шнурки и повернулся к Филли и Майлзу:
– Поехали?
Остальные с нескрываемым облегчением поднялись на ноги и тихонько подняли мамочку. Я им помогла.
– Мы уходим? Так скоро? – пробормотала она, будто очнувшись от уединенного трагического сна.
– Думаю, Рози хочет побыть одна, – сказала Филли.
– Конечно, моя милая, – всхлипнула мамочка. – Наедине со своим горем. Мое бедное, бедное дитя!
Стоя у двери и провожая их виноватым взглядом, я вздохнула с облегчением. Папа, благослови его бог, нарочно решил по возможности не задерживаться, но, несмотря на это, визит родственников слишком затянулся.
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Мы с Айво остались в занесенном снегом коттедже, и нас оставили в покое. Моими единственными посетителями была парочка жутко нервных молодых констеблей, которые сидели на самом краешке стульев, потягивали чай и очень осторожно расспрашивали об утре того дня, когда умер Гарри. Выяснив, что он сам ошибся с грибами, они успокоились и сказали, что следствие по делу открыто и назначена дата дознания, но это всего лишь рутинные процедуры, и в свое время мне все скажут. Тем временем следователь предоставил тело для погребения.
В то время из людей я видела только работников фермы, когда гуляла по снежным полям, и жителей деревни, когда разъезжала по ледяным дорогам на машине. Мне казалось, что они знают, кто я такая и что произошло; но, хотя они в открытую на меня пялились, никто ничего не сказал.
Как-то утром я купила «Таймс», где на странице частных объявлений говорилось, что скончался Гарри Медоуз и похороны состоятся в Лондоне в четверг, 16 ноября. Просьба приходить без цветов, приглашаются только близкие друзья и родственники; принимаются пожертвования в пользу инвалидов войны.
Я сложила газету. Мне казалось, что я так далеко от всего этого. Мне всего-то нужно отряхнуть пылинки со старого черного пиджака, купить новую шляпку, добраться до Лондона и засветиться на похоронах. Об остальном позаботились мама с Филли. В каком-то смысле это напомнило мне мою свадьбу.
В день похорон я рано приехала в Лондон, оставила Айво с Элисон, нашей прежней няней со знаменитым пластиковым плащом, и отправилась в маленькую часовню рядом с крематорием в Западном Лондоне, где, к моему удивлению, уже собралась небольшая печальная толпа. Я не узнала ни одного из пришедших. Боже, с ужасом подумала я, все это превратилось в шоу: мы с Гарри жили раздельными жизнями, так что я даже не смогла узнать людей, пришедших на его похороны! Я припарковала машину и с пересохшим ртом пошла им навстречу. Мне вдруг пришло в голову, что, по сути, это мое шоу и я должна руководить парадом. Я пожала руки престарелым мужчинам и их женам, которые оказались друзьями Гарри по клубу. Вполголоса попросила их занять места в часовне, а сама встала у дверей. Я была почти уверена, что так и положено делать. Кроме того, мне было интересно, кто еще явится.
Чуть позже пришли собутыльники Гарри, пара школьных друзей, парни из Сити в полосатых костюмах. Я с облегчением заметила, что толпа в общем и целом собирается внушительная. Они проходили мимо, их девушки сжимали платочки и очки от «Рэй-Бэн», и все они пожимали мне руку, целовали в щечку и мурлыкали подобающие слова сожаления, а я мурлыкала подобающие слова в ответ.
– Рози, милая, как это ужасно. Как тебе сейчас тяжело.
– Чарли, Лавиния. Спасибо, что пришли. Ручеек темных костюмов не иссякал, и типчики подобрались самые разнообразные. Например, был один блудливый докторишка, дружок Гарри, с блестящими усами и в галстуке-бабочке, похожий на Терри Томаса.
– Какое страшное несчастье, детка, – промямлил он, скользя по мне масляными глазками. – Если тебе когда-нибудь понадобится помощь или совет, любого плана…
– Да, спасибо большое, – торопливо ответила я. – Непременно.
Теперь я его вспомнила. Мы познакомились на пьяной вечеринке с коктейлями, когда я была на третьем месяце. Он кормил меня сказками из серии «поверьте мне, я гинеколог», похотливо пялился на мою увеличившуюся грудь и настаивал на том, чтобы стать моим лечащим врачом на время беременности. Я протолкнула его внутрь и тотчас обернулась на новый приглушенный скорбью голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– Какой хороший, добрый человек – пролепетала она.
Я уставилась на свои ботинки.
– Такой юный, – простонала она, – и такой храбрый! Погиб в самом расцвете сил!
Я принялась жевать свою щеку изнутри.
– Как и наш господь Иисус Христос!
Это меня добило. Не поднимая головы, я рванула из комнаты в кухню. Распахнула шкаф, пытаясь упрятать постыдное веселье в его глубины. Как и наш господь Иисус Христос! Я разразилась истеричным хохотом в банку маринованных луковичек.
За спиной послышались торопливые шаги. Я с виноватым видом обернулась и увидела Филли: она так крепилась, чтобы не расхохотаться, что стала вся пунцовая.
– Рози, прости, – прыснула она, – я не могу!
– И я тоже… господи, Филли, так же нехорошо!
– Шшшш! – шикнула она и обняла меня; по щекам катились слезы. Мы стояли и покатывались со смеху, вцепившись друг другу в спины.
– Филли, это отвратительно!
– Это все нервы, – серьезно прошептала она. – Такое бывает, после шока.
– Правда? – Я вытерла глаза. – Значит, я не жестокая бессердечная сука?
– Нет, нет, это нормально. Это рефлекс. Все равно что отрезанная куриная голова.
Я подавила смешок: сравнение было совсем неподходящее.
– Ладно, – наконец выпалила она. – Я обещала принести выпить. Вижу, у тебя есть бренди; неси его в комнату, а я возьму стаканы.
Мы успокоились и вышли к остальным с серьезными лицами. Я разлила бренди Джосса. Папа мигом опустошил стакан, задумчиво посмотрел на дно, решительно отставил его в сторону и поднялся на ноги.
– Так. Ну, Рози, я вижу, у тебя все в порядке, так что мы, наверное, поедем.
– О! О да, да, я в порядке. Все нормально. – Я быстро встала.
– Вот и отлично, – он потер ладони, будто мы только что сверили ежедневники и назначили дату веселого путешествия на лодках или что-то вроде того. – Тогда лучше и не придумаешь. Надо отвезти маму домой, дать ей аспирин и уложить в кровать. – Он бросил взгляд на заплаканную жену. – Да, кстати, милая, у нас уже побывали полицейские: так, задали несколько обычных вопросов. И к Филли с Майлзом они тоже заезжали, но не смогли пробраться из-за снега. Обещали заглянуть к тебе сегодня днем или завтра, в зависимости от погоды. Ты не против?
– Нет.
Он завязал шнурки и повернулся к Филли и Майлзу:
– Поехали?
Остальные с нескрываемым облегчением поднялись на ноги и тихонько подняли мамочку. Я им помогла.
– Мы уходим? Так скоро? – пробормотала она, будто очнувшись от уединенного трагического сна.
– Думаю, Рози хочет побыть одна, – сказала Филли.
– Конечно, моя милая, – всхлипнула мамочка. – Наедине со своим горем. Мое бедное, бедное дитя!
Стоя у двери и провожая их виноватым взглядом, я вздохнула с облегчением. Папа, благослови его бог, нарочно решил по возможности не задерживаться, но, несмотря на это, визит родственников слишком затянулся.
Следующие несколько дней прошли как в тумане. Мы с Айво остались в занесенном снегом коттедже, и нас оставили в покое. Моими единственными посетителями была парочка жутко нервных молодых констеблей, которые сидели на самом краешке стульев, потягивали чай и очень осторожно расспрашивали об утре того дня, когда умер Гарри. Выяснив, что он сам ошибся с грибами, они успокоились и сказали, что следствие по делу открыто и назначена дата дознания, но это всего лишь рутинные процедуры, и в свое время мне все скажут. Тем временем следователь предоставил тело для погребения.
В то время из людей я видела только работников фермы, когда гуляла по снежным полям, и жителей деревни, когда разъезжала по ледяным дорогам на машине. Мне казалось, что они знают, кто я такая и что произошло; но, хотя они в открытую на меня пялились, никто ничего не сказал.
Как-то утром я купила «Таймс», где на странице частных объявлений говорилось, что скончался Гарри Медоуз и похороны состоятся в Лондоне в четверг, 16 ноября. Просьба приходить без цветов, приглашаются только близкие друзья и родственники; принимаются пожертвования в пользу инвалидов войны.
Я сложила газету. Мне казалось, что я так далеко от всего этого. Мне всего-то нужно отряхнуть пылинки со старого черного пиджака, купить новую шляпку, добраться до Лондона и засветиться на похоронах. Об остальном позаботились мама с Филли. В каком-то смысле это напомнило мне мою свадьбу.
В день похорон я рано приехала в Лондон, оставила Айво с Элисон, нашей прежней няней со знаменитым пластиковым плащом, и отправилась в маленькую часовню рядом с крематорием в Западном Лондоне, где, к моему удивлению, уже собралась небольшая печальная толпа. Я не узнала ни одного из пришедших. Боже, с ужасом подумала я, все это превратилось в шоу: мы с Гарри жили раздельными жизнями, так что я даже не смогла узнать людей, пришедших на его похороны! Я припарковала машину и с пересохшим ртом пошла им навстречу. Мне вдруг пришло в голову, что, по сути, это мое шоу и я должна руководить парадом. Я пожала руки престарелым мужчинам и их женам, которые оказались друзьями Гарри по клубу. Вполголоса попросила их занять места в часовне, а сама встала у дверей. Я была почти уверена, что так и положено делать. Кроме того, мне было интересно, кто еще явится.
Чуть позже пришли собутыльники Гарри, пара школьных друзей, парни из Сити в полосатых костюмах. Я с облегчением заметила, что толпа в общем и целом собирается внушительная. Они проходили мимо, их девушки сжимали платочки и очки от «Рэй-Бэн», и все они пожимали мне руку, целовали в щечку и мурлыкали подобающие слова сожаления, а я мурлыкала подобающие слова в ответ.
– Рози, милая, как это ужасно. Как тебе сейчас тяжело.
– Чарли, Лавиния. Спасибо, что пришли. Ручеек темных костюмов не иссякал, и типчики подобрались самые разнообразные. Например, был один блудливый докторишка, дружок Гарри, с блестящими усами и в галстуке-бабочке, похожий на Терри Томаса.
– Какое страшное несчастье, детка, – промямлил он, скользя по мне масляными глазками. – Если тебе когда-нибудь понадобится помощь или совет, любого плана…
– Да, спасибо большое, – торопливо ответила я. – Непременно.
Теперь я его вспомнила. Мы познакомились на пьяной вечеринке с коктейлями, когда я была на третьем месяце. Он кормил меня сказками из серии «поверьте мне, я гинеколог», похотливо пялился на мою увеличившуюся грудь и настаивал на том, чтобы стать моим лечащим врачом на время беременности. Я протолкнула его внутрь и тотчас обернулась на новый приглушенный скорбью голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109