— Дай-ка нам этих пророческих зерен!
— Дам, когда у вас будет чем платить, — отвечал Уленшпигель.
Бедные оборванцы, голодранцы и горемыки в смущении отходили.
— На свете одним богачам раздолье, — говорили они.
Слух о пророческих зернах скоро облетел весь рынок. Обыватели говорили между собой:
— Тут у какого-то фламандца есть пророческие зерна, освященные в Иерусалиме на гробе господнем, но говорят, будто он их не продает.
И все шли к Уленшпигелю и просили продать им зерен.
Но Уленшпигель в чаянии крупных барышей отвечал, что они еще не созрели, а сам не спускал глаз с двух богатых евреев, расхаживавших по рынку.
— Я хочу знать, что с моим кораблем, который сейчас в море, — спросил один обыватель.
— Если волны будут высокие, то корабль дойдет до самого неба, — отвечал Уленшпигель.
Другой, показывая на свою хорошенькую дочку, которая при его словах вся вспыхнула, спросил:
— Должно полагать, она своего счастья не упустит?
— Никто не упускает того, что требует его природа, — отвечал Уленшпигель, ибо он видел, как девчонка передавала ключ какому-то парню, а парень, видимо заранее предвкушая удовольствие, сказал Уленшпигелю:
— Ваше степенство, продайте мне один из ваших пророческих мешочков — я хочу знать, один или не один я буду спать эту ночь.
— В Писании сказано: кто сеет рожь соблазна, тот пожнет спорынью рогоношения, — отвечал Уленшпигель.
Парень обозлился.
— Ты на кого это намекаешь? — спросил он.
— Зерна желают, чтобы ты был счастлив в семейной жизни и чтобы жена не подарила тебе Вулканова шлема. Тебе известно, что это за убор? — обратившись к парню, спросил Уленшпигель и наставительным тоном продолжал: — Та, что дает жениху задаток еще до брака, даром раздает потом другим весь свой товар.
Тут девчонка, прикидывавшаяся непонимающей, задала Уленшпигелю вопрос:
— И все это видно в пророческих мешочках?
— Там виден еще и ключ, — шепнул ей на ушко Уленшпигель.
Но парень уже исчез вместе с ключом.
Тут Уленшпигель заметил, что какой-то воришка стащил у колбасника с полки колбасу в локоть длиной и сунул ее себе за пазуху. Продавец этого не видел. Воришка, весьма таковым обстоятельством довольный, подошел к Уленшпигелю и спросил:
— Чем торгуешь, предсказатель несчастий?
— Мешочками, в которых ты увидишь, что тебя повесят за пристрастие к колбасе, — отвечал Уленшпигель.
При этих словах воришка бросился наутек.
— Вор! Держите вора! — крикнул колбасник.
Но было уже поздно.
Все это время два богатых еврея с великим вниманием слушали, что говорит Уленшпигель, и наконец приблизились к нему.
— Чем торгуешь, фламандец? — спросили они.
— Мешочками, — отвечал Уленшпигель.
— Что можно узнать при помощи твоих пророческих зерен? — спросили они.
— Будущее, ежели их пососать, — отвечал Уленшпигель.
Евреи посовещались между собой, а затем старший сказал младшему:
— Давай погадаем, когда придет мессия, — это будет великое для нас утешение. Купим один мешочек. Почем они у тебя?
— По полсотне флоринов за штуку, — отвечал Уленшпигель. — А коли вам это дорого, так убирайтесь, откуда пришли. Кто не купил поля, тому и навоз не нужен.
Убедившись, что Уленшпигель цены не сбавит, они отсчитали Уленшпигелю пятьдесят флоринов и, взяв мешочек, припустились туда, где у них обыкновенно происходили сборища и куда вскорости, прослышав, что старый еврей приобрел таинственную вещицу, с помощью коей можно узнать и возвестить приход мессии, набежали все иудеи.
Каждому из них захотелось бесплатно пососать мешочек, но старик по имени Иегу, — тот самый, который его приобрел, — заявил на него свои права.
— Сыны Израиля! — держа в руке мешочек, возгремел он. — Христиане издеваются над нами, гонят нас, мы для них хуже воров. Эти сущие филистимляне втаптывают нас в грязь, плюют на нас, ибо господь ослабил тетиву наших луков и натянул удила наших коней. Доколе, господи, бог Авраама, Исаака и Иакова, доколе страдать нам? Когда же мы наконец возрадуемся? Доколе быть мраку? Когда же мы узрим свет? Скоро ли сойдешь ты на землю, божественный мессия? Скоро ли христиане, убоявшись тебя, явящегося во всей своей дивной славе, дабы покарать их, попрячутся в пещерах и ямах?
Тут все евреи закричали:
— Гряди, мессия! Соси, Иегу!
Иегу начал было сосать, но его сейчас же вырвало, и он жалобно молвил:
— Истинно говорю вам: это навоз, а фламандский богомолец — жулик.
При этих словах евреи кинулись к мешочку, развязали его и, определив, что собой представляет его содержимое, в порыве ярости устремились на рынок ловить Уленшпигеля, но его и след простыл.
50
Одному из жителей Дамме нечем было расплатиться с Клаасом за уголь, и он отдал ему лучшую свою вещь — арбалет с дюжиной отлично заостренных стрел.
В свободное время Клаас из этого арбалета постреливал. Изрядное количество зайцев было им истреблено за пристрастие к капусте и потом превращено в жаркое.
В такие дни Клаас наедался досыта, а Сооткин все поглядывала на пустынную дорогу.
— Тиль, сыночек, чувствуешь запах подливки?.. Голодает небось… — задумчиво добавляла она, испытывая неодолимое желание оставить сыну лакомый кусочек.
— Голодает — сам виноват, — возражал Клаас. — Вернется домой — будет есть то же, что и мы.
У Клааса были голуби. Кроме того, он любил слушать пенье малиновок и щеглов, чириканье воробышков и прочих певунов и щебетунов. Вот отчего ему доставляло удовольствие стрелять сарычей и ястребов — пожирателей птичьей мелкоты. И вот однажды, когда он во дворе отмеривал уголь, Сооткин обратила его внимание на большую птицу, ширявшую над голубятней.
Клаас схватил арбалет.
— Ну, теперь, ваше ястребительство, сам дьявол вас не спасет! — крикнул он.
Вложив стрелу, он, чтобы не промахнуться, стал внимательно следить за всеми движениями птицы. Быстро спускались сумерки. Клаас уже ничего не различал, кроме черной точки. Он пустил стрелу, и вслед за тем во двор упал аист.
Клаас был очень огорчен. Еще больше была огорчена Сооткин.
— Ты убил божью птицу, злодей! — крикнула она.
Подняв аиста и убедившись, что он только ранен в крыло, Сооткин смазала и перевязала ему рану.
— Аист, дружочек, — приговаривала она, — ты же наш любимец, — ну чего ты кружишь, ровно ястреб, которого все ненавидят? Этак народные стрелы будут попадать не в того, в кого нужно. Что, болит твое бедное крылышко, аист? А уж терпеливый ты: видно, чувствуешь, что ваши руки — это руки друзей.
Когда аист выздоровел, он ел все, что хотел. Особенно он любил рыбу, которую Клаас ловил для него в канале. Завидев возвращавшегося домой хозяина, божья птица всякий раз широко разевала клюв.
Аист бегал за Клаасом, как собачонка, но больше всего ему нравилось греться на кухне и бить Сооткин клювом по животу, как бы спрашивая;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137