И пока я буду в подвале, они расправятся с Ингой.
Вот если ослепить камеру на короткий миг. Будто случайно. На один миг, чтобы успеть отворить и затворить снова дверь.
Разыграть представление? Самое главное, чтобы они ничего не заподозрили. Иначе…
Подключить Ингу?
Выдержат ли у девочки нервы? Одно дело — стойко переносить боль. Другое… Ей ведь никогда не приходилось ползти ночью, припадая к земле, под белыми щупальцами прожекторов, по верху окопов, набитых фашистами.
«…Только для истинных мужчин!..»
Но ведь была, была однажды ночь, когда и я полз впервые! В маскхалате, по снегу, отдающему отвратительным запахом горелого металла…
Да, я тоже не начинал ни со второго раза, ни с третьего, ни с четвертого. У всех все сначала бывает впервые. Второй и третий раз всегда следуют за первым.
Если все-таки посмелее потянуть за эту мою ниточку? И размотать весь клубок?..
Целых три часа пролежал я в мучительных раздумьях. Намечал комбинации, прорабатывал их в уме. Разбивал вдребезги. Начинал сызнова, опять отыскивал слабое звено.
Все вертелось вокруг короткого замыкания.
Наконец вырисовалось что-то стоящее.
Риск, конечно, был. И значительный. Но когда на карту поставлена жизнь, не рисковать нельзя. Главное, чтобы риск не выходил за рамки разумного. Скажем, пятьдесят на пятьдесят. Один шанс из двух.
В моих расчетах так примерно и выходило. Причем большую часть риска я принимал на себя, давая возможность Инге выйти из жизнеопасной зоны.
«…Только для истинных мужчин…»
К тому же еще я и отец…
Я снова и снова мысленно репетировал свой спасительный вариант.
Чисто умозрительно получалось неплохо. Даже не слишком много «если». Понятно, на долю везения тоже кое-что приходилось. Но без везения нельзя и улицу пройти на зеленый свет. Вдруг выскочит из-за угла какой-нибудь ошалелый водитель.
«Не повезло», — скажут люди.
И все-таки этот вариант нравился мне все больше и больше. Не просто бежать без оглядки, не просто спастись во что бы то ни стало, а еще и по ним удар нанести…
Только бы что-то не проглядеть! Только бы не упустить из виду какую-нибудь роковую мелочь!
А ну-ка еще раз все по порядку, шаг за шагом, обстоятельно и терпеливо.
Инга несколько раз на цыпочках наведывалась в спальню. Но глаза у меня были закрыты, и она, постояв возле кровати, так же неслышно уходила.
Я потянулся, зевнул сладко, имитируя пробуждение.
— Инга!
Она появилась моментально, будто стояла в ожидании рядом, у двери спальни.
— Проснулся? Ну как, голова еще болит?
— Нет, теперь все в порядке.
— Пойдем к Эллен? Половина седьмого.
— Боюсь, не успеть. Мне еще много писать.
— У-у…
— Завтра у меня выступление — ты забыла?
— Ах да!..
Я уселся за письменный стол в кабинете. Стеклянный глаз, конечно, зафиксировал, что я начал писать. Но подсмотреть он не мог. Бумагу загораживала моя спина.
«Доченька! Я угодил в капкан, и без твоей помощи мне не выбраться. В квартире установлены подслушивающие устройства и телекамеры. Свободны от них лишь ванная, туалет, кладовая и часть коридора до двери спальни. Прочитай внимательно и спрячь. Вот что ты должна сделать…»
Письмо получилось подробным и длинным. Но это был единственный выход. Сказать ей я ничего не мог. Даже на латышском — они наверняка учитывали такую возможность.
Подсунул я письмо в ванной — Инга отправилась туда замачивать белье.
Она подняла на меня изумленные глаза, но спросить ничего не успела — я предостерегающе поднес палец к губам.
Затем, пока она читала, я расхаживал по квартире — пусть почаще переключают камеры, наблюдая за мной. Это их будет отвлекать от Инги.
— Инга, где мои желтые носки?
— Посмотри в чемодане, — доносилось из ванной сквозь шум льющейся воды.
Я перерывал весь чемодан.
— Нет их здесь.
— Ох, прости, я забыла. Они уже на полке в шкафу.
Я шел в спальню и смотрел на полках.
Наконец Инга появилась из ванной. Разрумянилась, глаза блестят. Кажется, ей даже понравилось — приключение! Стала спиной к камере — я указал в письме их точное расположение. Подмигнула: мол, все поняла.
— Отец, надеюсь, ты ничего не имеешь против, если я ненадолго слиняю.
— Куда еще?
— Да вот, прошвырнусь с твоего милостивого разрешения по близлежащим тропкам, — сказала она в своей ехидно-вежливой манере в полном соответствии с моей письменной инструкцией.
— Никуда ты не пойдешь! — торопливо отрезал я.
— Начинается! — сразу вскипела Инга. — Неужели ты ни на минуту не можешь забыть о своих родительских прерогативах!
Ее возмущение было на удивление искренним; впрочем, подобные словесные баталии происходили у нас с ней довольно часто, и моя милая доченька в них изрядно поднаторела.
— А не можешь ли ты хоть на минуту вспомнить об обязанностях дочери? — достойно отпарировал я. — Или тебе совершенно безразлично, здоров ли твой отец, болен ли.
— Но ведь ты сам сказал, что все прошло.
— Ну, если угодно, то только для того, чтобы тебя успокоить.
— Ах так!.. Хорошо, я остаюсь. Только, пожалуйста, не надо аплодисментов!
Инга сердито протопала в кабинет каблучками своих босоножек и забралась там в кресло, закрыв лицо «Бурдой» — так назывался западногерманский журнал мод, который она усердно изучала в свободное от беготни по венским улицам время.
Теперь мне предстояло привести в порядок старый телефонный аппарат, брошенный хозяевами на полку в кладовой, отыскать отвертку и еще кое-что по мелочам. Времени было достаточно.
Инга продолжала мусолить свою «Бурду».
Около девяти вечера я пошел в ванную и открыл кран. Предварительно продефилировал на виду у камер в хозяйском, чуть коротковатом для меня купальном халате.
Шум воды послужил для Инги условным сигналом. Она тут же возникла у двери ванной.
— Ты что, задумал купаться?
— С твоего милостивого разрешения.
— Значит, я могу считать себя свободной?
— Отнюдь! Подстрахуешь меня. Мало ли что может случиться в воде с больным человеком.
Инга фыркнула недовольно и отправилась в прихожую глядеться в захомутованное зеркало — опять же в точном соответствии с моей инструкцией.
Сейчас она «заметит» глазок телекамеры.
— Ой! — услышал я, и тут же по коридору простучали каблучки: Инга побежала в кладовку за стремянкой.
— Что ты там?
— В прихожей на стене, у самого потолка, что-то сверкает.
— Перестань! — Симулировать встревоженность оказалось совсем нетрудно: со времени нашей милой беседы со Шмидтом мои нервы были натянуты, как тугая тетива. — Не надо, слышишь!
— А мне интересно.
— Ну что за детские выдумки! Бриллиант, замурованный в стенку, да?
— Может, и бриллиант. Вот посмотрю и узнаю.
— Перестань, я запрещаю!
Но она уже взбиралась по стремянке.
Наступал решающий момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Вот если ослепить камеру на короткий миг. Будто случайно. На один миг, чтобы успеть отворить и затворить снова дверь.
Разыграть представление? Самое главное, чтобы они ничего не заподозрили. Иначе…
Подключить Ингу?
Выдержат ли у девочки нервы? Одно дело — стойко переносить боль. Другое… Ей ведь никогда не приходилось ползти ночью, припадая к земле, под белыми щупальцами прожекторов, по верху окопов, набитых фашистами.
«…Только для истинных мужчин!..»
Но ведь была, была однажды ночь, когда и я полз впервые! В маскхалате, по снегу, отдающему отвратительным запахом горелого металла…
Да, я тоже не начинал ни со второго раза, ни с третьего, ни с четвертого. У всех все сначала бывает впервые. Второй и третий раз всегда следуют за первым.
Если все-таки посмелее потянуть за эту мою ниточку? И размотать весь клубок?..
Целых три часа пролежал я в мучительных раздумьях. Намечал комбинации, прорабатывал их в уме. Разбивал вдребезги. Начинал сызнова, опять отыскивал слабое звено.
Все вертелось вокруг короткого замыкания.
Наконец вырисовалось что-то стоящее.
Риск, конечно, был. И значительный. Но когда на карту поставлена жизнь, не рисковать нельзя. Главное, чтобы риск не выходил за рамки разумного. Скажем, пятьдесят на пятьдесят. Один шанс из двух.
В моих расчетах так примерно и выходило. Причем большую часть риска я принимал на себя, давая возможность Инге выйти из жизнеопасной зоны.
«…Только для истинных мужчин…»
К тому же еще я и отец…
Я снова и снова мысленно репетировал свой спасительный вариант.
Чисто умозрительно получалось неплохо. Даже не слишком много «если». Понятно, на долю везения тоже кое-что приходилось. Но без везения нельзя и улицу пройти на зеленый свет. Вдруг выскочит из-за угла какой-нибудь ошалелый водитель.
«Не повезло», — скажут люди.
И все-таки этот вариант нравился мне все больше и больше. Не просто бежать без оглядки, не просто спастись во что бы то ни стало, а еще и по ним удар нанести…
Только бы что-то не проглядеть! Только бы не упустить из виду какую-нибудь роковую мелочь!
А ну-ка еще раз все по порядку, шаг за шагом, обстоятельно и терпеливо.
Инга несколько раз на цыпочках наведывалась в спальню. Но глаза у меня были закрыты, и она, постояв возле кровати, так же неслышно уходила.
Я потянулся, зевнул сладко, имитируя пробуждение.
— Инга!
Она появилась моментально, будто стояла в ожидании рядом, у двери спальни.
— Проснулся? Ну как, голова еще болит?
— Нет, теперь все в порядке.
— Пойдем к Эллен? Половина седьмого.
— Боюсь, не успеть. Мне еще много писать.
— У-у…
— Завтра у меня выступление — ты забыла?
— Ах да!..
Я уселся за письменный стол в кабинете. Стеклянный глаз, конечно, зафиксировал, что я начал писать. Но подсмотреть он не мог. Бумагу загораживала моя спина.
«Доченька! Я угодил в капкан, и без твоей помощи мне не выбраться. В квартире установлены подслушивающие устройства и телекамеры. Свободны от них лишь ванная, туалет, кладовая и часть коридора до двери спальни. Прочитай внимательно и спрячь. Вот что ты должна сделать…»
Письмо получилось подробным и длинным. Но это был единственный выход. Сказать ей я ничего не мог. Даже на латышском — они наверняка учитывали такую возможность.
Подсунул я письмо в ванной — Инга отправилась туда замачивать белье.
Она подняла на меня изумленные глаза, но спросить ничего не успела — я предостерегающе поднес палец к губам.
Затем, пока она читала, я расхаживал по квартире — пусть почаще переключают камеры, наблюдая за мной. Это их будет отвлекать от Инги.
— Инга, где мои желтые носки?
— Посмотри в чемодане, — доносилось из ванной сквозь шум льющейся воды.
Я перерывал весь чемодан.
— Нет их здесь.
— Ох, прости, я забыла. Они уже на полке в шкафу.
Я шел в спальню и смотрел на полках.
Наконец Инга появилась из ванной. Разрумянилась, глаза блестят. Кажется, ей даже понравилось — приключение! Стала спиной к камере — я указал в письме их точное расположение. Подмигнула: мол, все поняла.
— Отец, надеюсь, ты ничего не имеешь против, если я ненадолго слиняю.
— Куда еще?
— Да вот, прошвырнусь с твоего милостивого разрешения по близлежащим тропкам, — сказала она в своей ехидно-вежливой манере в полном соответствии с моей письменной инструкцией.
— Никуда ты не пойдешь! — торопливо отрезал я.
— Начинается! — сразу вскипела Инга. — Неужели ты ни на минуту не можешь забыть о своих родительских прерогативах!
Ее возмущение было на удивление искренним; впрочем, подобные словесные баталии происходили у нас с ней довольно часто, и моя милая доченька в них изрядно поднаторела.
— А не можешь ли ты хоть на минуту вспомнить об обязанностях дочери? — достойно отпарировал я. — Или тебе совершенно безразлично, здоров ли твой отец, болен ли.
— Но ведь ты сам сказал, что все прошло.
— Ну, если угодно, то только для того, чтобы тебя успокоить.
— Ах так!.. Хорошо, я остаюсь. Только, пожалуйста, не надо аплодисментов!
Инга сердито протопала в кабинет каблучками своих босоножек и забралась там в кресло, закрыв лицо «Бурдой» — так назывался западногерманский журнал мод, который она усердно изучала в свободное от беготни по венским улицам время.
Теперь мне предстояло привести в порядок старый телефонный аппарат, брошенный хозяевами на полку в кладовой, отыскать отвертку и еще кое-что по мелочам. Времени было достаточно.
Инга продолжала мусолить свою «Бурду».
Около девяти вечера я пошел в ванную и открыл кран. Предварительно продефилировал на виду у камер в хозяйском, чуть коротковатом для меня купальном халате.
Шум воды послужил для Инги условным сигналом. Она тут же возникла у двери ванной.
— Ты что, задумал купаться?
— С твоего милостивого разрешения.
— Значит, я могу считать себя свободной?
— Отнюдь! Подстрахуешь меня. Мало ли что может случиться в воде с больным человеком.
Инга фыркнула недовольно и отправилась в прихожую глядеться в захомутованное зеркало — опять же в точном соответствии с моей инструкцией.
Сейчас она «заметит» глазок телекамеры.
— Ой! — услышал я, и тут же по коридору простучали каблучки: Инга побежала в кладовку за стремянкой.
— Что ты там?
— В прихожей на стене, у самого потолка, что-то сверкает.
— Перестань! — Симулировать встревоженность оказалось совсем нетрудно: со времени нашей милой беседы со Шмидтом мои нервы были натянуты, как тугая тетива. — Не надо, слышишь!
— А мне интересно.
— Ну что за детские выдумки! Бриллиант, замурованный в стенку, да?
— Может, и бриллиант. Вот посмотрю и узнаю.
— Перестань, я запрещаю!
Но она уже взбиралась по стремянке.
Наступал решающий момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80