— Йэхх! — прорычал Гурц.
Он повернул ручку, и дверь отворилась.
Мне впервые довелось увидеть врага со столь близкого расстояния. Казалось, он целиком заполнил собою дверной проем и все пространство вокруг него. Его удивленное, раздувшееся лицо склонилось надо мной. Увидев, какое оно шероховатое и пористое, какие на нем воронки и щербины, как буйно разрослась похожая на облако борода, я застыла как загипнотизированная. Глаза у него были маленькие и блекло-синие. Из ноздрей, будто куски проволоки, торчали волосы. От него пахло табаком; говорили, он постоянно курит его; от него очень сильно пахло мужчиной.
— Что это такое? — сказал он. Голос его изменился. Уже не угроза звучала в нем, а неуместная веселость. — Ты свила здесь себе гнездышко, а, Кошачьи Глазки?
— Это моя комната, — выпалила я.
— Да. Конечно, я понял. Мадам в саду, а ты тут. Воцарилась.
Он тоже принял меня за горничную, воспользовавшуюся удобным случаем. На мгновение я ощутила прилив неукротимой ярости, да что толку. Испытывая отвращение и страх, я подалась назад, но не попятилась, чтобы не оскорбить его.
Возле маленьких глаз появились морщинки, послышался дружеский смех потворщика.
— Что ж, почему бы и нет, — сказал он и кивнул. — Да. Большой злой офицер в покоях на верхнем этаже. Маленькая девушка приютилась в комнате для гостей. — Он снова выпрямился, а я так и осталась стоять. — Сегодня вечером, — сказал он, — обед будешь подавать ты.
Я не сводила с него глаз.
— Да, это будешь ты, — сказал он. — Только вымойся сначала.
Я покраснела от стыда. Эта низкая тварь сочла меня неряхой.
— Вымойся вся. Волосы. Ногти. Найди себе платье. Посмотри на кровать, — он указал на синюю одежду, разбросанную Лой. — Надень вот это и принеси мне еду. — Казалось, он наконец заметил, что мне страшно. — Я не причиню тебе зла. — Он нахмурился, упорно владевший мною страх рассердил его: — Что за истории о нас выдумывают. Будь проклято это вранье. А ты делай, как я говорю, и гнездышко останется за тобой.
Он вышел из комнаты и направился куда-то, куда собирался с самого начала. Я услышала, как захлопнулась за ним входная дверь, как приветствуют его телохранители.
Я задумалась о побеге. Но бежать некуда. И в доме не спрячешься.
Какой-то бесформенный след воспоминаний: мне пять лет, я в праздничном платье по случаю визита офицеров с женами…
Жуткий стыд мучил меня: как же это он подумал, будто я — грязнуля. Мне не хотелось иметь дела со слугами и требовать горячей воды, поэтому я взяла в клозете холодной. Я вымылась вся до последнего дюйма, намылив уши, лицо и волосы; подстригла и подровняла ногти.
Затем, как перед вечерними вылазками, которые мы совершали с девушками, я нарумянила щеки, накрасила глаза и губы и надела синюю юбку с корсажем, от которых теперь пахло духами Лой.
Так одеваются для мужчин. Я научилась этому.
Я знала, в котором часу подают теперь обед. Он приурочил его ровно к тому времени, когда с закатом солнца на каждой колокольне и башне города принимались звонить в колокола, возвещая наступление комендантского часа, введенного кронианцами.
Окна вспыхнули светом, а я стояла наготове на лестничной площадке, ожидая, когда понесут вечернюю вереницу блюд и графин с вином. Я просто что-нибудь возьму и пойду вместе с ними.
В конце концов я почувствовала не столько страх, сколько отчаянную неловкость. Какое-то чисто физическое ощущение, не имевшее названия, овладело мною. При этом мне захотелось заползти под одеяло и скорчиться, укрывшись с головой.
Зазвенели колокола.
Передо мной появилась Лой, она несла четыре блюда на бронзовом подносе. По пятам за ней шел мальчик с кухни, держа в руках стеклянный графин с красным, как рубин, вином.
Оба застыли. Оба пришли к изумление.
— Он хочет, чтобы я помогала при этом, — сказала я Лой.
— Ладно, Киска-Глупышка, отойди, а не то я опоздаю. Этот старый полковник ужасно придирчив во всем, что касается еды.
— Нет, Лой. Он застал меня врасплох в комнате. Он велел, чтобы я подала ему еду. Здесь все блюда? Что мне нести?
— Тебе? — спросила Лой. На лице ее появилось крайне странное выражение. Я никак не могла истолковать его. И тут она сунула мне весь поднос, да так внезапно и неловко, что мне с большим трудом удалось подхватить его. Я пошатнулась, но все же сумела спасти поднос и себя самое, а она убежала вниз по лестнице. Мальчишка ухмыльнулся, но, ничего не говоря, последовал за мной.
У резных дверей стоял один из телохранителей, будто дуло мортиры среди наяд. Он распахнул двери, и я вошла в тетушкины апартаменты. Мой третий визит.
Теперь я их разглядела. Крысак-слуга шарил по сторонам, зажигая короткие толстые желтые свечи после-осадного образца. Двери спальни, кабинета и библиотеки стояли нараспашку, впуская предзакатные тени. Ванная комната, о которой мне рассказывали, но никогда не показывали, была закрыта, молельня тоже. Но из-за дверей спальни темным блеском мерцало нечто, вполне возможно, глаза медведя и волка, охранявших своих соплеменников.
В гостиной накрыли стол, и он сидел за ним. Кронианцам не особенно нравилось возлежать во время еды. Он был уже не в форме, а в шелковом халате классического стиля. На нем он выглядел нелепо.
Среди салфеток и тарелок лежала книжка; нахмурясь, он что-то писал в ней графитовым карандашом с серебряной ручкой филигранной работы, по-видимому принадлежавшим раньше Илайиве. Когда я подошла к нему, он поднял голову, и хмурый взгляд мгновенно исчез, словно чернокрылая птица. Он улыбнулся, огромные зубы проступили среди бороды.
— Аххх, маленькие Кошачьи Глазки. Она пришла в хорошеньком платьице ради меня.
Он тут же отослал крысака-слугу и мальчика и сам налил вина. Я поставила на стол блюда. Ему пришлось каждый раз говорить мне, что делать дальше, сама я этого не знала. Я налила ему супу. Он съел его. Затем я как-то справилась со своими обязанностями, накладывая на тарелки мясо, жареную капусту с изюмом, овощи в сметане и подливку.
Подразумевалось, что я должна при этом присутствовать. Я стояла. Он ел, жадно отправляя пищу в рот, словно изголодавшийся бык, и щедро подливал вина из графина в кубок. Рубиновая жидкость стремительно испарялась, пища исчезала, скрываясь в его желудке.
Утолив голод, он поднял голову. И снова, улыбаясь, обратился ко мне.
— А теперь у вас на кухне хватает еды? — спросил он.
Я ответила, что, по-моему, хватает. Голос мой звучал как шелест пальмовых листьев.
— А ты питаешься? Иди, вот стул, и садись, садись.
Он взялся угощать меня и стал накладывать еду на тарелку для хлеба; надменный сфинкс на фарфоре измазался в соусе.
Он налил мне четверть стакана вина.
Сердце мое отчаянно рванулось, задохнувшись от боли воспоминаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148