«Героиня мира»: Азбука, Терра — Книжный клуб; Москва; 1997
ISBN 5-7684-0232-2
Оригинал: Tanith Lee, “A Heroine of the World”, 1989
Перевод: ольга Воейкова
Танит Ли
Героиня мира
Книга первая
Часть первая
Черный дом
ГЛАВА ПЕРВАЯ

1
Дом моей тетушки стоял на углу Форума Хапсид. Его находили необычным, и, вероятно, таким он и был: эти полуночные стены и красные ставни, проступавшие на их фоне, толстые алые колонны. Гигантская сосна в саду взметнулась ввысь над крышей, и стоило завернуть за угол Восточной аллеи, как сразу же становились видны ее ветви. «Вон сосна твоей тетушки», — всякий раз оживленно говорила мне мать.
— Вон сосна твоей тетушки.
— Да, мама.
— Неласково обошлись с ней штормовые ветра, — с легкой неприязнью отметила мама.
Сидя в экипаже, я повернулась и поглядела, что же приключилось с сосной.
— Не крутись так, дитя. Неужели мы вырастили из тебя горностая?
— Мне бы это понравилось. Быть горностаем.
— Нет, не понравилось бы. И, что куда хуже, ты линяла бы по весне, и весь мой экипаж был бы в твоей шерсти. В том случае, конечно, если бы терпение мое не истощилось и я не сделала бы из тебя муфту.
И все же, несмотря на эту шутливую перепалку, моя мама пребывала в озабоченности. Где-то посреди ночи моего отца, майора полка Белых Львов, призвали на таинственную доблестную войну. Сквозь сон я смутно слышала шум суматохи, но он не зашел попрощаться со мной. Это огорчило меня. Кроме того, я подозревала, что меня отправят на день к тетушке, в которой я была не вполне уверена. Я знала и любила свою мать, но она безраздельно принадлежала мне, если только не делила свое общество между мной и отцом, и то же можно сказать о нем самом. А моя тетушка не принадлежала никому, хоть и приходилась моему отцу сестрой. Она принадлежала лишь самой себе.
Наш экипаж повернул, огибая угол аллеи, лошадей провели шагом по краю Форума, и мы подъехали к черным двустворчатым воротам из чугуна.
— Пэнзи, — сказала своей служанке мама, — выйди и позвони в колокольчик. Неужели мне всякий раз нужно объяснять тебе, что делать?
По-моему, Пэнзи, шестнадцатилетняя девушка, всего тремя годами старше меня, напугалась куда сильней, чем стоило; она послушалась вовремя. Прозвенел колокольчик, появился привратник и отпер ворота.
Мы пошли вверх по лестнице; сосна, раскинувшая ветви над верхушкой крыши, выглядела так же, как всегда. Глянец на окнах, красные ставни распахнуты. В покрытых лаком урнах росли вьюнки, обвивавшиеся вокруг колонн.
— Дия, — сказала мне мама, пока мы ожидали в Красной гостиной, — все происходит в такой спешке; по-видимому, мне следовало объяснить тебе заранее. Голубушка, ты ведь знаешь, твоему папе пришлось возвратиться в форт Высокобашенный, а мне… я должна отправиться к нему.
Все оказалось гораздо страшней, чем я предполагала. Я разинула рот.
— Любимая, мы наверняка победим, и очень скоро. Я вернусь домой, к тебе… о, задолго до прихода зимы.
Я заплакала, не успев даже хорошенько понять, почему.
Мама протянула ко мне руки, и я кинулась к ней в объятия.
— Не уезжай! Не уезжай!
— Я должна, должна. Ну-ну, разве маленьким разумным горностайчикам полагается так себя вести?
В этот решающий, очень интимный момент в комнату вошла тетушка Илайива.
Мы отпрянули друг от друга, словно чувствующие за собой вину любовники. Впоследствии я спрашивала себя: не приходилось ли и моим родителям поступать так при ее появлении — я уловила в этом движении оттенок многократности. Но у моей матери достало духу удержать мою руку в своей, когда я обернулась, заливаясь слезами.
Я не виделась с тетушкой Илайивой несколько месяцев, для меня такой промежуток времени был все равно что несколько лет. Я всякий раз воспринимала ее как незнакомку. В противоположность светлым краскам моей матери, у нее, как и у моего отца, все было темным. Гладко зачесанные надо лбом черные волосы, оливковая кожа, а в глазах и бровях непреклонность эбенового дерева. Она одевалась не старомодно, но и не по моде. Право, никак не удавалось понять наверняка, что за одежда на ней. Но несмотря на двусмысленность, в ее стиле чувствовалась отвага: зеленый кушак, серебряные серьги. По сравнению с ней моя мать казалась похожей на цветок, гиацинт или душистый горошек.
— Илайива, — отрывисто проговорила мать, что было свойственно их отношениям, и это даже не из-за тетушкиной сосны, — ты ведь наверняка слышала: прошлой ночью его призвали на службу.
— Зияющая пасть войны, — сказала Илайива красивым, холодным, не сохранившимся в памяти голосом.
— Что ж, так уж вышло. А тут, к сожалению, я и мое дитя.
— Я получила твое послание. Ты хочешь переложить на меня заботу о дочери.
— Точнее, хочу, чтобы ты взяла ее под свое крыло, — крайне вежливо поправила ее мама. — Мой супруг имеет некоторые права на меня. Полагаю, ты в курсе решений по части стратегии…
— Чрезвычайно неразумных, — сказала тетушка Илайива. Она вроде бы не сердилась, а маму все-таки перебила.
— Дорогая сестра, — сказала моя мать, вложив в эти слова всю фальшь, на какую оказалась способна, всю до капли. — Я должна все устроить, а у меня в распоряжении только сегодняшнее утро. Мне необходим эскорт, я обязана закончить приготовления к отъезду…
— Оставь слезы, — опять перебивая ее, сказала мне Илайива, — плакать бесполезно. Она уедет.
Я повернула голову и в мучительной тоске поглядела на мать. Получить известие о своем поражении из уст врага — я не могла снести такого. Но мама лишь склонила ко мне свою гиацинтовую головку и снова укрыла меня в своих объятиях.
— Хорошая моя, твои вещи доставят сюда до полудня. Наши апартаменты закроют, и ты ни в коем случае туда не ходи и не беспокой слуг. Пэнзи поедет со мной… — О, счастливая, ненавистная Пэнзи, чтоб земля тебя поглотила… — А ты, моя любимая, должна отлично вести себя, чтобы твоя тетушка, которая так добра и берет тебя к себе, ни на секунду не пожалела об этом. Ты слушаешь, что я говорю? Ты понимаешь?
Сквозь рыдания я сказала «да». Мои слезы намочили ей корсаж, он стал темным, как кровь. Она ушла; чувство утраты вышло за пределы слов и мыслей. Я как бы сошла с ума. Однако я подавила рыдания перед лицом страшной тетушки; не для того, чтобы сделать ей приятное, а потому, что она была чужда мне.
Словно затем, чтобы все-таки сломить меня, она позволила мне в последний раз взглянуть на маму и Пэнзи; они уезжали, пересекая Форум. Сердце мое надорвалось, трещина пролегла в нем, но я не возьмусь назвать это предчувствием. Тогда мне и в голову не пришло, что я никогда больше не увижу маму.
2
В последующие две недели я вяло осваивалась с новым, временным образом жизни. Лишь раз я на миг испытала облегчение: мой день рождения приходился на начало осени, и поскольку мне казалось немыслимым, чтобы мама могла его пропустить, я решила, что к тому времени она наверняка возвратится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148