— Тогда лучше бы вам этим и заняться, — отвечала я.
— Я задел чувствительное место? Вы ревнуете, при всей вашей холодности?
Я поднялась на ноги, Фирью тоже; он потянулся ко мне, толчком уронил меня навзничь и прижал к столу. С плотоядным видом он изогнулся надо мной и запустил руку ко мне в корсаж.
— А как вам такое? — ликующе вскричал он.
Я схватила его бокал и выплеснула ему в лицо все, что там оставалось. Он выпрямился и, отплевываясь, что-то жалобно заговорил про свои глаза. Я бросила ему тряпку, которой пользовалась при рисовании, и стала смотреть, как он растирает по лбу ярко-синее пятно. Но мне было не до смеха: он оказался сильней, чем я предполагала, и действовал весьма активно на свой придурковатый лад.
— Я ввела вас в заблуждение, сама того не желая, — проговорила я, стараясь держаться как можно хладнокровнее. — Прошу вас, поверьте, кроме мужа я никого не хочу.
— В таком случае вам остается только хотеть, не правда ли? Где же он?
— Вам известно, где. Извините, что облила вас вином. Позвольте, я наполню ваш бокал. А потом вам придется уйти. Само собой разумеется, мы навсегда позабудем о случившемся.
Но он опять потянулся ко мне, ухватился за запястье левой руки и попытался укусить меня в шею, а при этом все твердил, какая же я сука, загубила ему рубашку, ведь винные пятна ничем не выведешь.
Вероятно, на этом пришел конец моему терпению. Мне стало несколько страшновато: разумные доводы на него не действуют. Я выбросила вперед кулак и угодила в помеченную синей краской мишень. Он резко отпрянул, издав странный звук, похожий на мяуканье, и неожиданно шлепнулся на стул.
Он выпустил из рук мое запястье. Покачал головой, обругал меня и налил себе еще вина.
— Мне бы хотелось, чтобы вы ушли, — сказала я.
— Вам нравится борьба, — сказал он. — Что ж, давайте поборемся.
Я тоже, не торопясь, присела на стул. Накрывая на стол, я положила ему нож, а теперь схватила его. Этот поступок вызвал у Фирью раздражение.
— Принц Фирью, — сказала я.
— Ох, да положите вы его на место. И не вздумайте размахивать этой тупой штуковиной. Вы меня поцарапаете.
— Нож достаточно острый, — ответила я. — И мне известно, как им пользоваться.
Тут его взгляд, обращенный на меня поверх бокала, несколько изменился. Но он вытер рот рукой.
— Вам не удастся меня одурачить. Я знаю, чего вам надо.
— Как-то раз, — сказала я, стараясь сохранить ровность голоса, — меня изнасиловал один человек.
— Правда? Вам это понравилось?
— Нет. Но ему это понравилось еще меньше. Я его убила.
— Вы? — Он опять расплылся в улыбке. И принялся тщательно выковыривать из зубов остатки пищи. Но взгляд его переменился окончательно.
— Это произошло во время войны, — сказала я, — в глухом местечке. Он упорно меня добивался. Но пока он занимался своим делом, я перерезала ему горло… — Что-то подтолкнуло меня, я метнулась вперед и прикоснулась кончиком ножа к шее Фирью под ухом, а он отскочил, уронив стул. — Как раз вот тут. Знаете ли, это, как правило, безотказно действует. Жизненно важная артерия. Это был сильный человек, Фирью, куда сильнее вас. Но он умер, беспомощно захлебываясь кровью.
Фирью в растерянности остановился между столом и стеной, он испугался, а его глаза уже ничем не напоминали снедаемого любовью теленка. В это мгновение я ощутила в себе какую-то невероятную силу. Видимо, мне надоело выступать в роли жертвы. И захотелось самой за себя постоять.
Не выпуская ножа из рук, я двинулась в обход стола, а Фирью отступал, семеня ногами.
— Вы мне отвратительны, — громко сказала я. — Ну на кой пес мне такая тварь, как вы? Пошел вон! — Я сорвалась на крик. Это была не истерика, а яростная ненависть. — Пошел вон, грязный мешок с требухой… — Я принялась шарить рукой по столу, схватила тарелку, на которой все еще лежал цыпленок, и запустила ею в Фирью. Тарелка со свистом пролетела у него над головой, а он развернулся и с криком кинулся прочь. Я бросилась следом, словно героиня какой-нибудь скабрезной пьесы, и, все не унимаясь, швыряла в него куски еды, корзину, бутылки с вином, а когда он выскочил за дверь и оказался в коридоре, с воплями погналась за ним; к этому времени я успела обронить нож, но окажись он у меня в руках, мне кажется, я покалечила бы Фирью. Я была готова разорвать его на куски.
И вот этот самый принц Фирью покинул мой дом, призывая визгливым голосом слугу и улепетывая что было мочи. Он вылетел через парадное крыльцо, оставив дверь распахнутой настежь; добежав до двери, я тут же с громким стуком захлопнула ее и, внезапно ощутив полное изнеможение, прислонилась к ней. Пока я там стояла, на центральную лестницу дома, прихрамывая, вышел пожилой человек, мой сосед; в руках он держал огромную заржавленную кавалерийскую пику, провалявшуюся несколько десятков лет со времен какой-то военной кампании, в которой участвовали тулийцы. Мы оба не проронили ни слова и лишь с опаской поглядели друг на друга. Через некоторое время, все так же молча, мой сосед вместе с пикой направился обратно вверх по лестнице, шаркая ногами, а я поплелась к себе в комнаты и заперла дверь на ключ.
Потом я затряслась в приступе хохота. А затем разрыдалась от злости.
Вот в таком настроении я села за письмо Фенсеру. Я начинала его раз пять-шесть. Мне мешали кое-какие этические соображения. Я засомневалась, не зная, стоит ли предавать случившееся огласке. Ведь Фенсер и Фирью трудятся на благо одного и того же предприятия.
Я вспомнила, как не посмела рассказать Гурцу об угрозах Драхриса. Неужели с тех пор ничего для меня не изменилось? Неужели и теперь я ни в чем не уверена?
В конце концов я подмела осколки посуды, куски курятины и обрывки своих писем. Наведя порядок в комнатах, я, словно продолжая уборку, принялась укладывать одежду и предметы, которые можно прямо сейчас прихватить с собой.
Часом позже я зашла в каморку домоправительницы. И сообщила, что меня вызывают в город. Не сможет ли она взять на себя заботу о мебели и книгах, которые мне придется пока что оставить здесь? Она завела спор насчет платы за жилье, которую мы внесли за несколько недель вперед. Она все твердила, что не сможет вернуть мне эти деньги. Я сто раз повторила, что не прошу ее об этом. Чуть до драки не дошло.
В середине дня с саквояжем в руках я переступила порог дома, где жил возчик. Я предполагала, что он участвует в праздновании Дорнойи, и мне придется ждать до наступления темноты, а может, зайти еще раз утром. Но он сидел дома, занимаясь благонравным делом, починкой башмаков. У меня оказалось достаточно наличных денег, и я предложила ему изрядное вознаграждение, если он отвезет меня в Эбондис. Похоже, он и сам был только рад уехать из опустевшей деревни; почему он не пошел на праздник, ума не приложу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148