Здесь много неожиданностей. "...у меня отчаянно трещала
голова!" Но тут же: "Здоровье Аликс, слава Богу, все укрепляется!" В
день нападения японцев опять же восклицание: "Весь день находился в
приподнятом настроении!" Вот после гибели крейсера "Боярин", подорвав-
шегося на собственной мине, государь оставляет редчайший и потому осо-
бенно ценный знак сочувствия неведомым ему людям: "Все спаслись исклю-
чая 9 кочегар. Больно и тяжело!" А вот "неудачный бой" в Цусимском
проливе не повлечет столь же эмоциональной записи.
А что же дед? Он знал, он все время помнил, куда и зачем едет, ска-
чет, несется... Знал и о том, что гибель в отчаянии - предпочтительная
для русского воинства, с точки зрения начальства, форма воинского под-
вига. Мысль о возможной конечной точке своего путешествия отодвигалась
дорожными впечатлениями и с решительным объяснением можно было не спе-
шить. Но только до поры до времени. 21 февраля дед подумал, что пора
наступила.
г. Чита. 21 Февр. 1904. Дорогая, милая голубка Кароля! Пишу из г.
Читы. Все мои спутники уговорили меня заехать в Читу, сде-
лать здесь остановку и справиться, где находится теперь мой полк. Я
послушался и сделал очень хорошо. Сейчас был в штабе и там мне сообщи-
ли, что 3-й Верхнеудинский полк уже выступил из Акши, и что я могу
догнать его по жел. дороге на ст. Борзя (в путеводителе ты можешь най-
ти эту станцию около Манчжурии). Вчера вечером я, приехав в Читу, пе-
реночевал в гостинице и сейчас, как только кончу это письмо, еду на
вокзал и дальше. Я очень рад, что избавился от необходимости путешест-
вовать в Акшу 210 верст на лошадях. Когда ты получишь это письмо, я
уже конечно буду далеко... Не знаю, славная моя, удастся ли мне еще
написать тебе, так как лишь только я догоню полк, а это будет вероятно
уже завтра, для меня начнется походная жизнь со всеми ее неудобствами.
Быть может, это мое последнее письмо к тебе. Вот почему невольно снова
и снова хочется сказать тебе, мой светлый ангел, что я не умею, не в
силах выразить тебе того чувства глубочайшей благодарности и призна-
тельности к тебе за все доброе, светлое и святое, что я всегда чувс-
твовал возле тебя, за то, что я стал делаться лучше возле тебя!
Прошу тебя, дорогая моя, прости мне все те огорчения, которые мне
приходилось доставлять тебе вольно или невольно! От души, от всего
сердца желаю тебе здоровья и счастья в жизни! Молю Бога, чтобы он уст-
роил твою жизнь настолько счастливо и беспечально, насколько ты по
своей чистоте и невинности заслуживаешь этого. Но только помни, моя
голубка, что не нужно вовсе давать каких-либо обетов безбрачия, мона-
шества и т.д. в связи с моей смертью. Милая Кароля! Ты всегда можешь
встретить в жизни человека достойного себя, человека не только не ху-
же, но гораздо лучше меня, и дай Бог, если ты устроишь с ним свою
жизнь!
Я же, если суждено будет погибнуть здесь вдали, прошу тебя для себя
одного: помолись за меня, ненаглядная, незабвенная Кароля, своей чис-
той молитвой. А я в последнюю минуту жизни буду молить Бога о твоем
счастье. Итак, прости и прощай! Крепко, крепко целую тебя, твои милые,
дорогие глазки, крепко обнимаю тебя и жму твою руку!
Весь твой, горячо тебя любящий, но безмерно много виноватый перед
тобою
Н. Кураев. Дедушка немного поспешил с последним прощанием, надо ду-
мать, весьма
туманно представляя себе армейскую жизнь и службу. Уже на следующий
день, по прибытии в полк, он не замедлил уведомить бабушку в том, что
служба престол-отечеству не потребовала от него немедленно всех сил,
помыслов, времени, а главное - жизни. И он снова взял уже наладившийся
эпический тон дневника путешественника, точно так же как и государь 22
февраля не изменил своей привычке заносить на память наиболее важные и
интересные события прошедшего дня.
Дневник императора. 22-го февраля. Воскресенье. Утро было туманное,
потом прояснило. В 11 час. пошли к обедне со все-
ми детенышами. Завтракали дамы, Майндорф и Кира Нарышкина (деж.) Полу-
чили телеграмму о том, что японцы в составе 7 больших судов бомбарди-
ровали издали Владивосток без всякого результата.
Гулял долго в саду. Обедали раньше обыкновенного и в 8 1/2 поехали
в Дворянское собрание на концерт соединенных хоров под управлением Ар-
хангельского. Чудесное пение! Возвратились домой в 10 1/2 час.
В отличие от императора, страстно любившего гулять и почитавшего
это дело важнейшим событием дня, дед удивительно мало уделяет внимания
погоде, и потому его письма никак не могут восполнить школьный кален-
дарь природы. Кстати сказать, начав вести дневник в 14 лет и не про-
пустив вплоть до 1917 года ни единого дня, ни единого! без записи,
царь умудрился сохранить однажды выбранный стиль записей, не дающих
свидетельств жизни интеллектуальной или духовной. Не мудрено, что с
"милым Ники", уже царем, и государыня и ее старшая сестра обращаются
как с подростком, вразумляя, наставляя, указывая, призывая и требуя.
Сильная воля, твердый характер и незаурядный ум сестер Гессен-Дарм-
штадских восполняют недостаточность этих качеств в русском царе.
"Взгляни на тех императоров, которые правили жестко, - общество необ-
ходимо воспитывать, оно не должно сметь вопить во весь голос или учи-
нять смуту".
Бунтуют студенты? "Почему бы не отправить их, - тех из них, кто
действительно провинился, - в армию? Год-другой жизни по законам ар-
мейской дисциплины вправили бы им мозги..."
"Самое лучшее было бы, если бы в университетах было не по 4000 сту-
дентов, а в четыре раза меньше..."
"Устрой чистку среди профессоров..." "Судить этих животных полевым
судом." Это советы не министра просвещения из боевых генералов, а
будущей
настоятельницы Марфо-Мариинской обители милосердия, великой княгини
Елизаветы Федоровны. Александра же Федоровна, двадцать лет просидев на
троне, пришла к выводу: "Россия любит кнут", что и пыталась вбить в
голову мужа-императора, любившего, кстати сказать, "забить козла" и
потому справедливо почитавшего, что Россия все-таки больше кнута любит
"домино".
Благодаря дневнику государя можно установить с абсолютной достовер-
ностью, что дед прибыл в полк, куда был назначен, в воскресенье.
Москва. Сретенка. Селивестров пер., дом Коптева. Ея Высокоблагоро-
дию Кароле Васильевне Шмиц. Дорогая голубка Кароля! Оказывается, из
Читы было не последнее письмо тебе. Сегодня в 5 ч.
веч. я прибыл на ст. Борзя, возле которой в 1/4 версты расположился
3-й Верхнеудинский казачий полк, куда я назначен. На станции же позна-
комился с некоторыми офицерами этого полка, и один из них сейчас же
предложил мне стать с ним вместе на квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
голова!" Но тут же: "Здоровье Аликс, слава Богу, все укрепляется!" В
день нападения японцев опять же восклицание: "Весь день находился в
приподнятом настроении!" Вот после гибели крейсера "Боярин", подорвав-
шегося на собственной мине, государь оставляет редчайший и потому осо-
бенно ценный знак сочувствия неведомым ему людям: "Все спаслись исклю-
чая 9 кочегар. Больно и тяжело!" А вот "неудачный бой" в Цусимском
проливе не повлечет столь же эмоциональной записи.
А что же дед? Он знал, он все время помнил, куда и зачем едет, ска-
чет, несется... Знал и о том, что гибель в отчаянии - предпочтительная
для русского воинства, с точки зрения начальства, форма воинского под-
вига. Мысль о возможной конечной точке своего путешествия отодвигалась
дорожными впечатлениями и с решительным объяснением можно было не спе-
шить. Но только до поры до времени. 21 февраля дед подумал, что пора
наступила.
г. Чита. 21 Февр. 1904. Дорогая, милая голубка Кароля! Пишу из г.
Читы. Все мои спутники уговорили меня заехать в Читу, сде-
лать здесь остановку и справиться, где находится теперь мой полк. Я
послушался и сделал очень хорошо. Сейчас был в штабе и там мне сообщи-
ли, что 3-й Верхнеудинский полк уже выступил из Акши, и что я могу
догнать его по жел. дороге на ст. Борзя (в путеводителе ты можешь най-
ти эту станцию около Манчжурии). Вчера вечером я, приехав в Читу, пе-
реночевал в гостинице и сейчас, как только кончу это письмо, еду на
вокзал и дальше. Я очень рад, что избавился от необходимости путешест-
вовать в Акшу 210 верст на лошадях. Когда ты получишь это письмо, я
уже конечно буду далеко... Не знаю, славная моя, удастся ли мне еще
написать тебе, так как лишь только я догоню полк, а это будет вероятно
уже завтра, для меня начнется походная жизнь со всеми ее неудобствами.
Быть может, это мое последнее письмо к тебе. Вот почему невольно снова
и снова хочется сказать тебе, мой светлый ангел, что я не умею, не в
силах выразить тебе того чувства глубочайшей благодарности и призна-
тельности к тебе за все доброе, светлое и святое, что я всегда чувс-
твовал возле тебя, за то, что я стал делаться лучше возле тебя!
Прошу тебя, дорогая моя, прости мне все те огорчения, которые мне
приходилось доставлять тебе вольно или невольно! От души, от всего
сердца желаю тебе здоровья и счастья в жизни! Молю Бога, чтобы он уст-
роил твою жизнь настолько счастливо и беспечально, насколько ты по
своей чистоте и невинности заслуживаешь этого. Но только помни, моя
голубка, что не нужно вовсе давать каких-либо обетов безбрачия, мона-
шества и т.д. в связи с моей смертью. Милая Кароля! Ты всегда можешь
встретить в жизни человека достойного себя, человека не только не ху-
же, но гораздо лучше меня, и дай Бог, если ты устроишь с ним свою
жизнь!
Я же, если суждено будет погибнуть здесь вдали, прошу тебя для себя
одного: помолись за меня, ненаглядная, незабвенная Кароля, своей чис-
той молитвой. А я в последнюю минуту жизни буду молить Бога о твоем
счастье. Итак, прости и прощай! Крепко, крепко целую тебя, твои милые,
дорогие глазки, крепко обнимаю тебя и жму твою руку!
Весь твой, горячо тебя любящий, но безмерно много виноватый перед
тобою
Н. Кураев. Дедушка немного поспешил с последним прощанием, надо ду-
мать, весьма
туманно представляя себе армейскую жизнь и службу. Уже на следующий
день, по прибытии в полк, он не замедлил уведомить бабушку в том, что
служба престол-отечеству не потребовала от него немедленно всех сил,
помыслов, времени, а главное - жизни. И он снова взял уже наладившийся
эпический тон дневника путешественника, точно так же как и государь 22
февраля не изменил своей привычке заносить на память наиболее важные и
интересные события прошедшего дня.
Дневник императора. 22-го февраля. Воскресенье. Утро было туманное,
потом прояснило. В 11 час. пошли к обедне со все-
ми детенышами. Завтракали дамы, Майндорф и Кира Нарышкина (деж.) Полу-
чили телеграмму о том, что японцы в составе 7 больших судов бомбарди-
ровали издали Владивосток без всякого результата.
Гулял долго в саду. Обедали раньше обыкновенного и в 8 1/2 поехали
в Дворянское собрание на концерт соединенных хоров под управлением Ар-
хангельского. Чудесное пение! Возвратились домой в 10 1/2 час.
В отличие от императора, страстно любившего гулять и почитавшего
это дело важнейшим событием дня, дед удивительно мало уделяет внимания
погоде, и потому его письма никак не могут восполнить школьный кален-
дарь природы. Кстати сказать, начав вести дневник в 14 лет и не про-
пустив вплоть до 1917 года ни единого дня, ни единого! без записи,
царь умудрился сохранить однажды выбранный стиль записей, не дающих
свидетельств жизни интеллектуальной или духовной. Не мудрено, что с
"милым Ники", уже царем, и государыня и ее старшая сестра обращаются
как с подростком, вразумляя, наставляя, указывая, призывая и требуя.
Сильная воля, твердый характер и незаурядный ум сестер Гессен-Дарм-
штадских восполняют недостаточность этих качеств в русском царе.
"Взгляни на тех императоров, которые правили жестко, - общество необ-
ходимо воспитывать, оно не должно сметь вопить во весь голос или учи-
нять смуту".
Бунтуют студенты? "Почему бы не отправить их, - тех из них, кто
действительно провинился, - в армию? Год-другой жизни по законам ар-
мейской дисциплины вправили бы им мозги..."
"Самое лучшее было бы, если бы в университетах было не по 4000 сту-
дентов, а в четыре раза меньше..."
"Устрой чистку среди профессоров..." "Судить этих животных полевым
судом." Это советы не министра просвещения из боевых генералов, а
будущей
настоятельницы Марфо-Мариинской обители милосердия, великой княгини
Елизаветы Федоровны. Александра же Федоровна, двадцать лет просидев на
троне, пришла к выводу: "Россия любит кнут", что и пыталась вбить в
голову мужа-императора, любившего, кстати сказать, "забить козла" и
потому справедливо почитавшего, что Россия все-таки больше кнута любит
"домино".
Благодаря дневнику государя можно установить с абсолютной достовер-
ностью, что дед прибыл в полк, куда был назначен, в воскресенье.
Москва. Сретенка. Селивестров пер., дом Коптева. Ея Высокоблагоро-
дию Кароле Васильевне Шмиц. Дорогая голубка Кароля! Оказывается, из
Читы было не последнее письмо тебе. Сегодня в 5 ч.
веч. я прибыл на ст. Борзя, возле которой в 1/4 версты расположился
3-й Верхнеудинский казачий полк, куда я назначен. На станции же позна-
комился с некоторыми офицерами этого полка, и один из них сейчас же
предложил мне стать с ним вместе на квартире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43