..
...вот "успехи" деда, перечисленные в дипломе, по всем двадцати
трем дисциплинам оценивались только как "удовлетворительные" и "весьма
удовлетворительные". Как-то не вязалась с дедовской основательностью в
отношении к делу по нашим меркам посредственность знаний. Так то наши
мерки! Видно в прежние времена к словам относились сугубо серьезно, и
если знания испытываемого удовлетворяли, да еще и весьма удовлетворяли
испытателей, то лекарь получал диплом с отличием...
По сему и на основании Высочайше утвержденного мнения Государствен-
ного Совета 5 ноября 1885 года, г. Кураев, в заседании медицинской ис-
пытательной комиссии 14 Октября 1901 года, удостоен степени лекаря с
отличием со всеми правами и преимуществами, поименованными как в озна-
ченном Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета, так и в
ст.92 устава университетов 1884 года.
В удостоверение сего и дан сей диплом г. Кураеву за надлежащею под-
писью и с приложением печати Управления Харьковского округа.
Город Харьков. Ноября 30 дня 1901 года. Попечитель Харьковского
учебного округа М. Алексеенко Председатель Медицинской испытатель-
ной комиссии И. Клейн Правитель канцелярии Н. Зимович Сам диплом
являет собою несгибаемой твердости лист плотной бумаги
размером в два машинописных листа, составленных рядом. И хотя хранится
он сложенным вчетверо, но в развернутом виде топорщится и при чтении
удерживать сей диплом приходится двумя руками. Смею полагать, что нес-
гибаемую силу придает сему диплому "Факультетское обещание", набранное
на обратной стороне тем же торжественным типографским шрифтом, что и
весь текст диплома.
ФАКУЛЬТЕТСКОЕ ОБЕЩАНИЕ Принимая с глубо-
кой признательностью даруемые мне наукою права врача
и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием,
я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачить чести
сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по
лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим; свято
хранить вверенные мне семейные тайны и не употреблять во зло оказывае-
мого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способс-
твовать всеми своими силами ея процветанию, сообщая ученому свету все,
что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных
средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не ос-
корблять их личности; однако же, если бы того потребовала польза боль-
ного, говорить правду прямо и без лицеприятия. В важных случаях обещаю
прибегать к советам врачей, более меня сведующих и опытных; когда же
сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость
их заслугам и стараниям.
Какой превосходный, серьезный и практический документ! Именно "Обе-
щание", а не предосудительная, с точки зрения искреннего христианства,
языческая "клятва". Отступление от "клятвы" - преступление, "клятвоп-
реступник", это уже и приговор и несмываемое пятно, что бы там ни бор-
мотал в свое оправдание отступник. Иное дело "Обещание", и отступивше-
му от него остается дорога к чести. В "Обещании" больше и доверия и
милосердия, оно обязывает без угрозы. Человечно, хорошо!
Закончив университет, дед пожелал работать у себя на родине, куда и
был приглашен в качестве фабричного врача на Ивановскую текстильную
фабрику, где уже почти десять лет к тому времени работал мастером
Вильгельм Францевич, будущий дедушкин тесть...
Быть может, дедушка и бабушка, Николай Никандрович и Кароля Василь-
евна, как на русский манер стали звать Каролю-Марию-Юзефу, и были на
небесах предназначены исключительно друг для друга, на земле это было
понято не всеми и не сразу.
В памяти кураевских потомков сохранился некий Н. Канавин, кстати,
тоже Николай, один из соискателей бабушкиного сердца и претендентов на
ее руку. Свидетельства за подписью Н. Канавина должны быть предъявлены
для того, чтобы не возникло предосудительное мнение о том, что бабуш-
киной руки никто не искал, а потому она так долго, целых два года жда-
ла деда с войны.
Открытки, посылаемые бабушке из Лейпцига, Берлина, Парижа, подт-
верждают искренность чувств Н. Канавина и серьезность намерений. Ба-
бушка отвечала ему из Рима, Кельна, Триеста, Парижа и Москвы - Пет-
ровский бульвар, дом Трындина, кв. 9.
Ея Высокоблагородию Каролине Вильгельмовне Шмиц. Лейпциг, 13 авгус-
та 1902 г. Дорогая Кароля, получил Вашу карточку из Парижа, так же
получил из
Берлина. Благодарю за память. Я был серьезно болен. Теперь поправился,
но очень изменился. В Лейпциге, вероятно, придется пробыть еще недели
4-5 самое меньшее. Вы пишете, что, как Вам кажется, дружба наша разош-
лась. Я, Кароля, отношусь к Вам совершенно так же, как и в прошлом го-
ду. С моей стороны мое ровное чувство искренней дружбы к Вам не изме-
нится, вероятно, никогда и, если изменится наше обоюдное отношение,
то, конечно, виноват в этом не я. Итак, пишите, если найдете желание,
мне по старому адресу в Лейпциг. Жму руку. Желаю всего лучшего.
Ваш Н. Канавин Не письмо, а какое-то уведомление! "Я отношусь к Вам
совершенно так
же, как в прошлом году..." "С моей стороны мое ровное чувство" "Пиши-
те, если найдете желание..." На что рассчитывал с такими текстами этот
Канавин?! Такие письма пишут только немцы в русских водевилях, или ка-
кой-нибудь господин Лужин из страшненького романа.
Младшая сестра моего отца, стало быть, тетка, рассказывала, как в
юные свои годы, рассматривая открытки с видами Берлина, Лейпцига и Же-
невы, она спросила у своей мамы, моей бабушки, кто такой "Н. Канавин".
"Он хотел быть моим мужем", - сказала бабушка. "Как! - удивилась
юная еще в ту пору тетка, бывшая уже четвертым ре-
бенком, - тогда мы были бы не Кураевы, а Канавины?!" "Вас вообще могло
не быть", - сказала бабушка. И о Канавине, с его "ровным чувством
искренней дружбы", больше ни
слова! Претендентки на руку и сердце молодого врача, игравшего в люби-
тель-
ских концертах на скрипке и прекрасного конькобежца, документальных
свидетельств по себе не оставили, но сохранились безусловно достовер-
ные предания, во все времена имеющие хождение наравне с документами.
Это было в Воскресенске. Это было зимой. Это было на катке. Некая
Леночка Янковская, влюбленная в деда и оберегавшая его даже от
мнимых соперниц, набросилась на катке на бабушку, принародно обвиняя
ее в том, что из-за ее неловкости (это бабушкина-то неловкость!) ра-
зорвалась цепь державшихся друг за дружку катальщиков и катальщиц, так
называемая "змейка", раскрученная стоящим в центре самым сильным и
умелым конькобежцем, естественно, дедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
...вот "успехи" деда, перечисленные в дипломе, по всем двадцати
трем дисциплинам оценивались только как "удовлетворительные" и "весьма
удовлетворительные". Как-то не вязалась с дедовской основательностью в
отношении к делу по нашим меркам посредственность знаний. Так то наши
мерки! Видно в прежние времена к словам относились сугубо серьезно, и
если знания испытываемого удовлетворяли, да еще и весьма удовлетворяли
испытателей, то лекарь получал диплом с отличием...
По сему и на основании Высочайше утвержденного мнения Государствен-
ного Совета 5 ноября 1885 года, г. Кураев, в заседании медицинской ис-
пытательной комиссии 14 Октября 1901 года, удостоен степени лекаря с
отличием со всеми правами и преимуществами, поименованными как в озна-
ченном Высочайше утвержденном мнении Государственного Совета, так и в
ст.92 устава университетов 1884 года.
В удостоверение сего и дан сей диплом г. Кураеву за надлежащею под-
писью и с приложением печати Управления Харьковского округа.
Город Харьков. Ноября 30 дня 1901 года. Попечитель Харьковского
учебного округа М. Алексеенко Председатель Медицинской испытатель-
ной комиссии И. Клейн Правитель канцелярии Н. Зимович Сам диплом
являет собою несгибаемой твердости лист плотной бумаги
размером в два машинописных листа, составленных рядом. И хотя хранится
он сложенным вчетверо, но в развернутом виде топорщится и при чтении
удерживать сей диплом приходится двумя руками. Смею полагать, что нес-
гибаемую силу придает сему диплому "Факультетское обещание", набранное
на обратной стороне тем же торжественным типографским шрифтом, что и
весь текст диплома.
ФАКУЛЬТЕТСКОЕ ОБЕЩАНИЕ Принимая с глубо-
кой признательностью даруемые мне наукою права врача
и постигая всю важность обязанностей, возлагаемых на меня сим званием,
я даю обещание в течение всей своей жизни ничем не помрачить чести
сословия, в которое ныне вступаю. Обещаю во всякое время помогать, по
лучшему моему разумению, прибегающим к моему пособию страждущим; свято
хранить вверенные мне семейные тайны и не употреблять во зло оказывае-
мого мне доверия. Обещаю продолжать изучать врачебную науку и способс-
твовать всеми своими силами ея процветанию, сообщая ученому свету все,
что открою. Обещаю не заниматься приготовлением и продажею тайных
средств. Обещаю быть справедливым к своим сотоварищам-врачам и не ос-
корблять их личности; однако же, если бы того потребовала польза боль-
ного, говорить правду прямо и без лицеприятия. В важных случаях обещаю
прибегать к советам врачей, более меня сведующих и опытных; когда же
сам буду призван на совещание, буду по совести отдавать справедливость
их заслугам и стараниям.
Какой превосходный, серьезный и практический документ! Именно "Обе-
щание", а не предосудительная, с точки зрения искреннего христианства,
языческая "клятва". Отступление от "клятвы" - преступление, "клятвоп-
реступник", это уже и приговор и несмываемое пятно, что бы там ни бор-
мотал в свое оправдание отступник. Иное дело "Обещание", и отступивше-
му от него остается дорога к чести. В "Обещании" больше и доверия и
милосердия, оно обязывает без угрозы. Человечно, хорошо!
Закончив университет, дед пожелал работать у себя на родине, куда и
был приглашен в качестве фабричного врача на Ивановскую текстильную
фабрику, где уже почти десять лет к тому времени работал мастером
Вильгельм Францевич, будущий дедушкин тесть...
Быть может, дедушка и бабушка, Николай Никандрович и Кароля Василь-
евна, как на русский манер стали звать Каролю-Марию-Юзефу, и были на
небесах предназначены исключительно друг для друга, на земле это было
понято не всеми и не сразу.
В памяти кураевских потомков сохранился некий Н. Канавин, кстати,
тоже Николай, один из соискателей бабушкиного сердца и претендентов на
ее руку. Свидетельства за подписью Н. Канавина должны быть предъявлены
для того, чтобы не возникло предосудительное мнение о том, что бабуш-
киной руки никто не искал, а потому она так долго, целых два года жда-
ла деда с войны.
Открытки, посылаемые бабушке из Лейпцига, Берлина, Парижа, подт-
верждают искренность чувств Н. Канавина и серьезность намерений. Ба-
бушка отвечала ему из Рима, Кельна, Триеста, Парижа и Москвы - Пет-
ровский бульвар, дом Трындина, кв. 9.
Ея Высокоблагородию Каролине Вильгельмовне Шмиц. Лейпциг, 13 авгус-
та 1902 г. Дорогая Кароля, получил Вашу карточку из Парижа, так же
получил из
Берлина. Благодарю за память. Я был серьезно болен. Теперь поправился,
но очень изменился. В Лейпциге, вероятно, придется пробыть еще недели
4-5 самое меньшее. Вы пишете, что, как Вам кажется, дружба наша разош-
лась. Я, Кароля, отношусь к Вам совершенно так же, как и в прошлом го-
ду. С моей стороны мое ровное чувство искренней дружбы к Вам не изме-
нится, вероятно, никогда и, если изменится наше обоюдное отношение,
то, конечно, виноват в этом не я. Итак, пишите, если найдете желание,
мне по старому адресу в Лейпциг. Жму руку. Желаю всего лучшего.
Ваш Н. Канавин Не письмо, а какое-то уведомление! "Я отношусь к Вам
совершенно так
же, как в прошлом году..." "С моей стороны мое ровное чувство" "Пиши-
те, если найдете желание..." На что рассчитывал с такими текстами этот
Канавин?! Такие письма пишут только немцы в русских водевилях, или ка-
кой-нибудь господин Лужин из страшненького романа.
Младшая сестра моего отца, стало быть, тетка, рассказывала, как в
юные свои годы, рассматривая открытки с видами Берлина, Лейпцига и Же-
невы, она спросила у своей мамы, моей бабушки, кто такой "Н. Канавин".
"Он хотел быть моим мужем", - сказала бабушка. "Как! - удивилась
юная еще в ту пору тетка, бывшая уже четвертым ре-
бенком, - тогда мы были бы не Кураевы, а Канавины?!" "Вас вообще могло
не быть", - сказала бабушка. И о Канавине, с его "ровным чувством
искренней дружбы", больше ни
слова! Претендентки на руку и сердце молодого врача, игравшего в люби-
тель-
ских концертах на скрипке и прекрасного конькобежца, документальных
свидетельств по себе не оставили, но сохранились безусловно достовер-
ные предания, во все времена имеющие хождение наравне с документами.
Это было в Воскресенске. Это было зимой. Это было на катке. Некая
Леночка Янковская, влюбленная в деда и оберегавшая его даже от
мнимых соперниц, набросилась на катке на бабушку, принародно обвиняя
ее в том, что из-за ее неловкости (это бабушкина-то неловкость!) ра-
зорвалась цепь державшихся друг за дружку катальщиков и катальщиц, так
называемая "змейка", раскрученная стоящим в центре самым сильным и
умелым конькобежцем, естественно, дедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43