Беа не знала, плакать ей или смеяться. Потерять одно любимое лицо, а затем вновь обрести те же, милые сердцу, черты! Буря эмоций всколыхнулась в душе особы, которая вовсе не была ревностной сторонницей религиозных догм о загробном мире и вечной жизни. Она посмотрела на Эмили.
– Смотри-ка, – она раскрыла младенцу ножки, – у нее такие же, как у Лионела, огромные ступни.
Она снова завернула девочку и вручила Эмили. Регина подала голос со своего места:
– Пожалуйста, Беатрис, могу я попросить еще об одном последнем одолжении?
– Разумеется, – повернулась к ней Беа.
– Назовите ее Рейчел, пожалуйста. Так звали мою мать. Мне бы хотелось представить ее светлое будущее.
Беа и Эмили переглянулись, затем Беа сказала:
– Как ты думаешь, Эмили? Мне это имя очень нравится.
– Конечно, пожалуйста, давайте назовем девочку Рейчел.
Регина улыбнулась и стала извиняться за то, что не предложила им что-нибудь выпить: она так устала. Беа сказала, что они беспокоятся: нужно поскорее добраться домой из-за снегопада. Обе гостьи откланялись, а Регина бросила прощальный взгляд на уснувшее к тому времени дитя.
По пути домой Эмили, крепко прижимая спящую малышку к себе, заметила:
– Знаешь, Беа, у меня душа болит за Регину.
– Да, вид у нее ужасный. Похоже, на белом свете не осталось никого, кто бы о ней позаботился. Я утром позвоню викарию и попрошу его присмотреть за ней.
Однако утром уже было поздно.
Регина уже давно задумала последовать за Лионелом. Только не торопилась приводить свой план в исполнение, так как чувствовала себя обязанной позаботиться о будущем ребенка. Теперь, когда было не о чем больше беспокоиться, она взяла бутылочку с пилюлями, давно припасенную для этого случая. Не торопясь, приготовила себе чашку чая и пошла в их спальню. Затем она приняла ванну, надела кружевной Викторианский пеньюар, подаренный Лионелом на Рождество. Лекарство было сильнодействующим, поэтому большой дозы не потребовалось. Регина взяла фотографию молодого Лионела в серебряной рамке и прижала ее к груди. Так и застал ее викарий на следующее утро. Регина выглядела бесконечно счастливой и умиротворенной. Она находилась там, где хотела оказаться ее душа.
Глава 9
Чарльз возненавидел местную начальную школу. Это была грязная маленькая школа при церкви, находившейся в самом центре городка с названием Бридпорт. Большинство учившихся в ней мальчишек и девчонок были из этого же городка, поэтому чуть ли не с рождения все вместе играли на улицах. У них были союзы и группировки, куда Чарльз никак не вписывался, потому что его мать считала местных жителей плебеями и относилась к ним свысока. Кроме того, Чарльз имел небольшой для своего возраста рост и темную кожу, что делало его предметом нескрываемого любопытства среди голубоглазых детей, потомков иоменов. Первый проведенный в школе день завершился для Чарльза ревом. Одежда его была изорвана, а лицо – исцарапано. Мать встретила его у школьных ворот с Элизабет, лежавшей в коляске «Серебряный крест».
– Что с тобой? – сердито спросила она. – Посмотри, что стало с твоей одеждой – изорвана в клочья. Перестань хныкать. Ты уже большой, только маленькие дети плачут.
Чарльз, испугавшись, перестал плакать и запрятал подальше в укромный уголок своего сердца неодолимое желание броситься в ее объятия, ибо какой в этом был смысл: тело Юлии теперь стало костлявым и неподатливым.
– Джимми О'Двайер сказал, что я черномазый, а они не хотят, чтобы черномазые ходили в их школу, поэтому они побили меня. Он и еще трое мальчиков.
После такого известия глаза Юлии потемнели от гнева.
– Черномазый? Сейчас разберемся. – Она поправила свою шляпу. – Стой здесь и присмотри за коляской.
Гордо прошествовав сквозь толпу собравшихся возле школьных ворот ребятишек, она направилась на поиски директора. Господин Экклес был робким боязливым человечком. Когда Юлия увидела перед собой это забитое существо, ее тактика тут же изменилась.
– Господин Экклес, я хотела бы обсудить с вами вопрос, касающийся моего сына. Его зовут Чарльз. Чарльз Хантер.
Господин Экклес занервничал еще больше.
– Я не думаю… – застенчиво начал он.
– Нет. Нет. Вполне возможно, вы не не знаете его. Он только сегодня начал ходить в школу. Тем не менее, я очень расстроена, господин Экклес, хотя могу быть абсолютно уверена, что такой чувствительный и любящий детей человек, как вы, поймет переживания бедного мальчика, которого обозвали… – здесь она сделала паузу и еще ниже опустила шляпку, словно для большего эффекта, – кое-кто из мальчиков назвал его черномазым.
Услышав эти слова, господин Экклес сделал большие глаза.
– Какой ужас. Мне так неловко. Чего вы хотите от меня?
Юлия подумала и сказала, что, по ее разумению, подобный случай мог бы стать предметом обсуждения на школьном собрании, где следовало бы расставить все точки над «и», разъяснив детям, что Чарльз пошел в родственников по линии матери, а они все родом из Уэллса, где, как хорошо известно, в горах живет народность, которая отличается своим невысоким ростом, смуглым цветом кожи и ангельским голосом.
– Кстати, у Чарльза прекрасный голос, – добавила она.
В душе господин Экклес вовсе не думал, будто лекция о родословной Чарльза может повлиять на отношения на игровой площадке. Ему было ясно, что ребенок рос «маменькиным сынком», и теперь должен платить за свою изнеженность и мягкость. Однако Юлии он улыбнулся.
– Я прослежу за этим сам, а их учителя попрошу быть к нему повнимательнее.
Юлия вернулась к Чарльзу с коляской и осталась вполне довольна собой. Она пригласит господина Экклеса на чай, чтобы тот, когда придет время, посодействовал Чарльзу в сдаче выпускного экзамена после начальной школы с гарантией поступления в среднюю школу.
Юлии к тому времени еще не было тридцати, Уильям только что разменял свой третий десяток. Господин Фурси сделал его своим равноправным партнером и все меньше и меньше времени проводил в лавке. Это очень устраивало Уильяма, потому что, как бы сильно ни любил свою семью, он чувствовал себя сторонним наблюдателем в безукоризненно чистом домике с двумя тихими благовоспитанными детишками. Ему действительно совсем не приходилось их видеть, кроме нескольких часов во время субботнего ужина, когда Юлия, разделав тушку цыпленка, накладывала первую порцию в его тарелку, а он тем временем послушно сидел во главе стола. После еды Уильям помогал ей убирать со стола и мыть посуду, а затем шел на свой участок. Там он работал по нескольку часов до наступления темноты и приходил домой поздно вечером, особенно летом.
Юлия ничего не имела против.
– В этом году просто замечательная капуста, – говорил Уильям. – Только взгляни, какая репа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
– Смотри-ка, – она раскрыла младенцу ножки, – у нее такие же, как у Лионела, огромные ступни.
Она снова завернула девочку и вручила Эмили. Регина подала голос со своего места:
– Пожалуйста, Беатрис, могу я попросить еще об одном последнем одолжении?
– Разумеется, – повернулась к ней Беа.
– Назовите ее Рейчел, пожалуйста. Так звали мою мать. Мне бы хотелось представить ее светлое будущее.
Беа и Эмили переглянулись, затем Беа сказала:
– Как ты думаешь, Эмили? Мне это имя очень нравится.
– Конечно, пожалуйста, давайте назовем девочку Рейчел.
Регина улыбнулась и стала извиняться за то, что не предложила им что-нибудь выпить: она так устала. Беа сказала, что они беспокоятся: нужно поскорее добраться домой из-за снегопада. Обе гостьи откланялись, а Регина бросила прощальный взгляд на уснувшее к тому времени дитя.
По пути домой Эмили, крепко прижимая спящую малышку к себе, заметила:
– Знаешь, Беа, у меня душа болит за Регину.
– Да, вид у нее ужасный. Похоже, на белом свете не осталось никого, кто бы о ней позаботился. Я утром позвоню викарию и попрошу его присмотреть за ней.
Однако утром уже было поздно.
Регина уже давно задумала последовать за Лионелом. Только не торопилась приводить свой план в исполнение, так как чувствовала себя обязанной позаботиться о будущем ребенка. Теперь, когда было не о чем больше беспокоиться, она взяла бутылочку с пилюлями, давно припасенную для этого случая. Не торопясь, приготовила себе чашку чая и пошла в их спальню. Затем она приняла ванну, надела кружевной Викторианский пеньюар, подаренный Лионелом на Рождество. Лекарство было сильнодействующим, поэтому большой дозы не потребовалось. Регина взяла фотографию молодого Лионела в серебряной рамке и прижала ее к груди. Так и застал ее викарий на следующее утро. Регина выглядела бесконечно счастливой и умиротворенной. Она находилась там, где хотела оказаться ее душа.
Глава 9
Чарльз возненавидел местную начальную школу. Это была грязная маленькая школа при церкви, находившейся в самом центре городка с названием Бридпорт. Большинство учившихся в ней мальчишек и девчонок были из этого же городка, поэтому чуть ли не с рождения все вместе играли на улицах. У них были союзы и группировки, куда Чарльз никак не вписывался, потому что его мать считала местных жителей плебеями и относилась к ним свысока. Кроме того, Чарльз имел небольшой для своего возраста рост и темную кожу, что делало его предметом нескрываемого любопытства среди голубоглазых детей, потомков иоменов. Первый проведенный в школе день завершился для Чарльза ревом. Одежда его была изорвана, а лицо – исцарапано. Мать встретила его у школьных ворот с Элизабет, лежавшей в коляске «Серебряный крест».
– Что с тобой? – сердито спросила она. – Посмотри, что стало с твоей одеждой – изорвана в клочья. Перестань хныкать. Ты уже большой, только маленькие дети плачут.
Чарльз, испугавшись, перестал плакать и запрятал подальше в укромный уголок своего сердца неодолимое желание броситься в ее объятия, ибо какой в этом был смысл: тело Юлии теперь стало костлявым и неподатливым.
– Джимми О'Двайер сказал, что я черномазый, а они не хотят, чтобы черномазые ходили в их школу, поэтому они побили меня. Он и еще трое мальчиков.
После такого известия глаза Юлии потемнели от гнева.
– Черномазый? Сейчас разберемся. – Она поправила свою шляпу. – Стой здесь и присмотри за коляской.
Гордо прошествовав сквозь толпу собравшихся возле школьных ворот ребятишек, она направилась на поиски директора. Господин Экклес был робким боязливым человечком. Когда Юлия увидела перед собой это забитое существо, ее тактика тут же изменилась.
– Господин Экклес, я хотела бы обсудить с вами вопрос, касающийся моего сына. Его зовут Чарльз. Чарльз Хантер.
Господин Экклес занервничал еще больше.
– Я не думаю… – застенчиво начал он.
– Нет. Нет. Вполне возможно, вы не не знаете его. Он только сегодня начал ходить в школу. Тем не менее, я очень расстроена, господин Экклес, хотя могу быть абсолютно уверена, что такой чувствительный и любящий детей человек, как вы, поймет переживания бедного мальчика, которого обозвали… – здесь она сделала паузу и еще ниже опустила шляпку, словно для большего эффекта, – кое-кто из мальчиков назвал его черномазым.
Услышав эти слова, господин Экклес сделал большие глаза.
– Какой ужас. Мне так неловко. Чего вы хотите от меня?
Юлия подумала и сказала, что, по ее разумению, подобный случай мог бы стать предметом обсуждения на школьном собрании, где следовало бы расставить все точки над «и», разъяснив детям, что Чарльз пошел в родственников по линии матери, а они все родом из Уэллса, где, как хорошо известно, в горах живет народность, которая отличается своим невысоким ростом, смуглым цветом кожи и ангельским голосом.
– Кстати, у Чарльза прекрасный голос, – добавила она.
В душе господин Экклес вовсе не думал, будто лекция о родословной Чарльза может повлиять на отношения на игровой площадке. Ему было ясно, что ребенок рос «маменькиным сынком», и теперь должен платить за свою изнеженность и мягкость. Однако Юлии он улыбнулся.
– Я прослежу за этим сам, а их учителя попрошу быть к нему повнимательнее.
Юлия вернулась к Чарльзу с коляской и осталась вполне довольна собой. Она пригласит господина Экклеса на чай, чтобы тот, когда придет время, посодействовал Чарльзу в сдаче выпускного экзамена после начальной школы с гарантией поступления в среднюю школу.
Юлии к тому времени еще не было тридцати, Уильям только что разменял свой третий десяток. Господин Фурси сделал его своим равноправным партнером и все меньше и меньше времени проводил в лавке. Это очень устраивало Уильяма, потому что, как бы сильно ни любил свою семью, он чувствовал себя сторонним наблюдателем в безукоризненно чистом домике с двумя тихими благовоспитанными детишками. Ему действительно совсем не приходилось их видеть, кроме нескольких часов во время субботнего ужина, когда Юлия, разделав тушку цыпленка, накладывала первую порцию в его тарелку, а он тем временем послушно сидел во главе стола. После еды Уильям помогал ей убирать со стола и мыть посуду, а затем шел на свой участок. Там он работал по нескольку часов до наступления темноты и приходил домой поздно вечером, особенно летом.
Юлия ничего не имела против.
– В этом году просто замечательная капуста, – говорил Уильям. – Только взгляни, какая репа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156