У него не было никаких шансов. Ему часто снился жуткий сон: кто-то входил в комнату с ножницами. Потом всю свою жизнь он засыпал точно так же.
Он интересовался у тети Мэри, отпадают ли «петушки».
– Бог его знает, – ответила она, – если это и так, то совсем у немногих детишек.
Для Уильяма эти десять дней тоже остались незабываемыми и полными разнообразных впечатлений. Он был бесконечно благодарен Мэри за то, что она нашла время и желание позаботиться о них с сыном. Он и не предполагал, что сестры могут быть настолько разными. Юлия до этого обычно жаловалась на неряшливость Мэри, но ей ничего не оставалось, как обратиться к ней за помощью, поскольку все остальные сестры были заняты своими огромными семьями. Уильям сначала сильно смутился от того, что ему придется пользоваться одной ванной комнатой с другой женщиной, но вскоре пришел в восторг от легкости характера Мэри, в особенности от того, что она совершенно не тиранила его на кухне. Он не чувствовал себя виноватым за отсутствие пепельницы, которая всегда куда-то исчезала, как только он доставал сигарету. Теперь он спокойно мог пить чай с подноса, сидя у камина, а не за столом, накрытым по всем правилам этикета, где, не дай Бог, сконфузишься и сделаешь что-то не так.
На четвертый день ее пребывания он занимался в саду после работы, потом сидел на кухне в жилетке. Мэри и бровью не повела, чтобы сделать ему какое-нибудь замечание, Чарльз играл во дворе, забыв про свое бесконечное хныканье. Уильям даже взял его с собой на огород и показал, как растут овощи. Чарльз пришел в полный восторг от того, что ему разрешили побегать вдоль рядов зеленых зарослей бобов и моркови, причем вслед ему не слышались причитания матери, что упадешь и испачкаешься. Дорсет отличался своей плодородной жирной почвой. По дороге домой отец с сыном смеялись, и когда Уильям извинился за то, что Чарльз пришел домой грязным, она рассмеялась и сказала:
– Ну и что ж из того. Мальчишки всегда пачкаются. Ведь ты же хочешь, чтобы он стал мужчиной, а не девчонкой.
Повисло неловкое молчание. Уильям вспомнил, как он боролся с Юлией, чтобы та не надевала на сына всякие девичьи платьица и кружевные кофточки. Сколько они по вечерам спорили из-за того, чтобы остричь Чарльзу волосы.
– Ты права, Мэри, – заметил он уже поздно вечером. – Я думал о Юлии. Ей не нравилось, чтобы мальчик вырос грубым или был плохо одет. Я беспокоюсь за него, когда придется пойти в школу. Но она так расстраивается, если я заговариваю с ней об этом. – Уильям замолчал, ему трудно было выразить свои мысли: он не чувствовал полной уверенности, а не воспримется ли этот разговор как критика в адрес Юлии.
Мэри рассмеялась над понятым выражением.
– Наша матушка не очень жаловала мальчиков. Она всегда говорила, что ей больше нравятся девочки. Когда отец умер, она обратилась к Максу, хотя прежде воспитала мальчиков так, словно это были девочки. Они должны были уметь шить, готовить, убирать в доме. Они играли в те же игры, что и девочки, и мать никогда не разрешала им общаться со сверстниками. Юлия поступала точно так же. Не стоило принимать близко к сердцу, что она расстраивалась. Юлия всегда любила командовать, и ей удавалось это с завидной грацией. Слишком уж она умна. Попробуй только слово ей поперек сказать. Тут же вспылит.
Уильям вяло попытался возразить, однако в глубине души чувствовал правоту Мэри. В последнее время мальчик был сам собой, как все нормальные мальчики его возраста. Уильям почувствовал нахлынувшее вдруг чувство отцовской любви к своему маленькому сынишке, поэтому дал себе слово обязательно купить футбольный мяч и показать Чарльзу, как играть.
Когда он пришел домой после обеда с футбольным мячом, Чарльз был вне себя от восторга. Теперь он оказался гордым владельцем собственного мячика, хотя до этого прежде с завистью наблюдал из окна, как другие мальчишки гоняли мяч, а его сверстники с азартом им помогали. Уильям взял его с собой, и на траве, где валялись сигаретные пачки, обрывки старых газет и собачьи экскременты, отец с сыном играли в футбол.
Жаль только, что Чарльз проговорился об этом вечером в больнице. Юлия тут же рассердилась на Уильяма:
– Как ты мог позволить ребенку играть в такой грязи? Он мог подхватить там все, что угодно. В самом деле, Уильям. О чем ты только думал? Где была твоя голова?
Уильям не удержался от возражения:
– Другие же дети всегда там играют.
Лицо Юлии застыло, взгляд стал суровым. Она интуитивно понимала, что сейчас теряет контроль над своим супругом. Все годы придирок и ущемления мужа в правах пошли насмарку из-за вольной и неряшливой сестрицы, которая снова потакала всем его дурным привычкам.
– Наверное ты опять сидишь в жилетке дома? – произнесла она вслух.
Уильям виновато опустил голову.
– Никуда не годится, Уильям. Мы никогда не продвинемся ни на шаг вперед, если не будем над собой работать.
– Знаю, Юлия… Не буду больше. Пожалуйста, приходи скорее домой. Я так без тебя скучаю.
Для Уильяма столь свободная обстановка в семье в присутствии Мэри могла действительно оказаться чреватой опасностями. Он испугался чувства свободы и понимал, что может потерять над собой контроль. Все встанет на свои места, когда Юлия вернется. Она будет наставлять его на путь истинный, учить, как правильно поступать, чтобы ни он, ни их сын не допускали промахов в своем поведении.
Чарльз, игравший уголком одеяла в ногах кровати, изо всех сил потряс им, говоря матери при этом:
– Я – привидение, я охочусь за тобой! Ууу-уу!
– Кто научил тебя таким глупостям? – строго спросила Юлия.
– Тетя Мэри. Мы играли в привидения по утрам. Ноздри Юлии угрожающе затрепетали. Мысли о том, что ее сын находится с кем-то в кровати, кроме нее, казалась ей анафемой. Это было первое предательство.
– Ты забираешься в кровать к тете Мэри? – спросила она ледяным тоном.
– Мы играем в привидения каждое утро, – пролепетал ничего не подозревающий ребенок.
– Выйди и подожди за дверью. Я хочу кое-что сказать папе.
Чарльзу было слышно, как они о чем-то спорили за дверью. Он сидел в выкрашенном коричневатой краской коридоре и ждал. Впервые он слышал, что его отец возразил матери. Чарльз надеялся, что мать останется в больнице навсегда. Он мог бы в этом случае навещать ее каждый день, но жить бы он предпочел с тетушкой Мэри и с отцом. Отец вышел из палаты красным и расстроенным.
Вдвоем они зашли в палату для новорожденных, чтобы взглянуть на Элизабет, которая махала им своими кулачонками за стеклянной перегородкой. Лицо Уильяма просветлело и, склонившись к Чарльзу, он сказал:
– Это наша малышка. Скоро она будет дома с нами, и ты сможешь ее подержать.
Чарльз пытался изобразить на лице подобающее моменту выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156
Он интересовался у тети Мэри, отпадают ли «петушки».
– Бог его знает, – ответила она, – если это и так, то совсем у немногих детишек.
Для Уильяма эти десять дней тоже остались незабываемыми и полными разнообразных впечатлений. Он был бесконечно благодарен Мэри за то, что она нашла время и желание позаботиться о них с сыном. Он и не предполагал, что сестры могут быть настолько разными. Юлия до этого обычно жаловалась на неряшливость Мэри, но ей ничего не оставалось, как обратиться к ней за помощью, поскольку все остальные сестры были заняты своими огромными семьями. Уильям сначала сильно смутился от того, что ему придется пользоваться одной ванной комнатой с другой женщиной, но вскоре пришел в восторг от легкости характера Мэри, в особенности от того, что она совершенно не тиранила его на кухне. Он не чувствовал себя виноватым за отсутствие пепельницы, которая всегда куда-то исчезала, как только он доставал сигарету. Теперь он спокойно мог пить чай с подноса, сидя у камина, а не за столом, накрытым по всем правилам этикета, где, не дай Бог, сконфузишься и сделаешь что-то не так.
На четвертый день ее пребывания он занимался в саду после работы, потом сидел на кухне в жилетке. Мэри и бровью не повела, чтобы сделать ему какое-нибудь замечание, Чарльз играл во дворе, забыв про свое бесконечное хныканье. Уильям даже взял его с собой на огород и показал, как растут овощи. Чарльз пришел в полный восторг от того, что ему разрешили побегать вдоль рядов зеленых зарослей бобов и моркови, причем вслед ему не слышались причитания матери, что упадешь и испачкаешься. Дорсет отличался своей плодородной жирной почвой. По дороге домой отец с сыном смеялись, и когда Уильям извинился за то, что Чарльз пришел домой грязным, она рассмеялась и сказала:
– Ну и что ж из того. Мальчишки всегда пачкаются. Ведь ты же хочешь, чтобы он стал мужчиной, а не девчонкой.
Повисло неловкое молчание. Уильям вспомнил, как он боролся с Юлией, чтобы та не надевала на сына всякие девичьи платьица и кружевные кофточки. Сколько они по вечерам спорили из-за того, чтобы остричь Чарльзу волосы.
– Ты права, Мэри, – заметил он уже поздно вечером. – Я думал о Юлии. Ей не нравилось, чтобы мальчик вырос грубым или был плохо одет. Я беспокоюсь за него, когда придется пойти в школу. Но она так расстраивается, если я заговариваю с ней об этом. – Уильям замолчал, ему трудно было выразить свои мысли: он не чувствовал полной уверенности, а не воспримется ли этот разговор как критика в адрес Юлии.
Мэри рассмеялась над понятым выражением.
– Наша матушка не очень жаловала мальчиков. Она всегда говорила, что ей больше нравятся девочки. Когда отец умер, она обратилась к Максу, хотя прежде воспитала мальчиков так, словно это были девочки. Они должны были уметь шить, готовить, убирать в доме. Они играли в те же игры, что и девочки, и мать никогда не разрешала им общаться со сверстниками. Юлия поступала точно так же. Не стоило принимать близко к сердцу, что она расстраивалась. Юлия всегда любила командовать, и ей удавалось это с завидной грацией. Слишком уж она умна. Попробуй только слово ей поперек сказать. Тут же вспылит.
Уильям вяло попытался возразить, однако в глубине души чувствовал правоту Мэри. В последнее время мальчик был сам собой, как все нормальные мальчики его возраста. Уильям почувствовал нахлынувшее вдруг чувство отцовской любви к своему маленькому сынишке, поэтому дал себе слово обязательно купить футбольный мяч и показать Чарльзу, как играть.
Когда он пришел домой после обеда с футбольным мячом, Чарльз был вне себя от восторга. Теперь он оказался гордым владельцем собственного мячика, хотя до этого прежде с завистью наблюдал из окна, как другие мальчишки гоняли мяч, а его сверстники с азартом им помогали. Уильям взял его с собой, и на траве, где валялись сигаретные пачки, обрывки старых газет и собачьи экскременты, отец с сыном играли в футбол.
Жаль только, что Чарльз проговорился об этом вечером в больнице. Юлия тут же рассердилась на Уильяма:
– Как ты мог позволить ребенку играть в такой грязи? Он мог подхватить там все, что угодно. В самом деле, Уильям. О чем ты только думал? Где была твоя голова?
Уильям не удержался от возражения:
– Другие же дети всегда там играют.
Лицо Юлии застыло, взгляд стал суровым. Она интуитивно понимала, что сейчас теряет контроль над своим супругом. Все годы придирок и ущемления мужа в правах пошли насмарку из-за вольной и неряшливой сестрицы, которая снова потакала всем его дурным привычкам.
– Наверное ты опять сидишь в жилетке дома? – произнесла она вслух.
Уильям виновато опустил голову.
– Никуда не годится, Уильям. Мы никогда не продвинемся ни на шаг вперед, если не будем над собой работать.
– Знаю, Юлия… Не буду больше. Пожалуйста, приходи скорее домой. Я так без тебя скучаю.
Для Уильяма столь свободная обстановка в семье в присутствии Мэри могла действительно оказаться чреватой опасностями. Он испугался чувства свободы и понимал, что может потерять над собой контроль. Все встанет на свои места, когда Юлия вернется. Она будет наставлять его на путь истинный, учить, как правильно поступать, чтобы ни он, ни их сын не допускали промахов в своем поведении.
Чарльз, игравший уголком одеяла в ногах кровати, изо всех сил потряс им, говоря матери при этом:
– Я – привидение, я охочусь за тобой! Ууу-уу!
– Кто научил тебя таким глупостям? – строго спросила Юлия.
– Тетя Мэри. Мы играли в привидения по утрам. Ноздри Юлии угрожающе затрепетали. Мысли о том, что ее сын находится с кем-то в кровати, кроме нее, казалась ей анафемой. Это было первое предательство.
– Ты забираешься в кровать к тете Мэри? – спросила она ледяным тоном.
– Мы играем в привидения каждое утро, – пролепетал ничего не подозревающий ребенок.
– Выйди и подожди за дверью. Я хочу кое-что сказать папе.
Чарльзу было слышно, как они о чем-то спорили за дверью. Он сидел в выкрашенном коричневатой краской коридоре и ждал. Впервые он слышал, что его отец возразил матери. Чарльз надеялся, что мать останется в больнице навсегда. Он мог бы в этом случае навещать ее каждый день, но жить бы он предпочел с тетушкой Мэри и с отцом. Отец вышел из палаты красным и расстроенным.
Вдвоем они зашли в палату для новорожденных, чтобы взглянуть на Элизабет, которая махала им своими кулачонками за стеклянной перегородкой. Лицо Уильяма просветлело и, склонившись к Чарльзу, он сказал:
– Это наша малышка. Скоро она будет дома с нами, и ты сможешь ее подержать.
Чарльз пытался изобразить на лице подобающее моменту выражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156