- Это все и мы сможем сделать, - сказал Курбанов. - Он у нас не только по минутам, он по секундам все покажет!
Все усмехнулись, а Генеральный все тем же, чуть врастяжку, тоном сказал:
- Я понимаю… Но вы и меня поймите: мне же идти к Леониду Ильичу и говорить ему, что я отказался от этого дела. Но для этого мне нужны веские причины, - и он посмотрел в глаза Щелокову: - Вот положите в дело протоколы допроса телохранителя и шофера Мигуна, результаты следственного эксперимента с этим Буранским и - все, я поеду к Леониду Ильичу, доложу, что убийца или там не убийца найден и мы отдаем его в руки КГБ.
- Но это еще черт знает сколько времени займет, - сказал Краснов.
- Ну, а куда нам спешить? - спросил его Рекунков. - Буранский от вас не сбежит, я надеюсь?

В это же время
На Комсомольской площади, слева от Ленинградского вокзала, во дворе старого кирпичного здания грузовой таможни стоит новый серо-бетонный многоэтажный куб с узкими окнами - «Отдел досмотра почтовых вложений при Министерстве внешней торговли СССР». Но хотя сотрудники этого «Отдела» получают зарплату действительно в Министерстве внешней торговли, ни для кого из посвященных в их работу людей не секрет, что подчиняется этот отдел не Главному таможенному управлению Министерства внешней торговли, а КГБ.
Когда-то, до хрущевского детанта и еврейской эмиграции, поток писем из-за рубежа был сравнительно небольшой, люди боялись переписываться даже с живущими на Западе близкими родственниками, и тогда «Отдел досмотра» обходился сравнительно небольшим штатом сотрудников и занимал всего лишь полэтажа в здании таможни. Но в последние 10-15 лет на Советский Союз обрушилась лавина писем из Америки, Канады, Израиля и Европы, штаты «Отдела досмотра» не успевают расти, и даже в новом, спешно выстроенном здании, - скученность, теснота, по шесть цензоров в одном кабинете. Еще бы! Миллионы выходцев из России живут за границей, даже если только половина из них напишет в год лишь по одному письму в милую их сердцу Россию - на «Отдел» обрушится лавина писем, и большую часть их нужно вскрыть, не оставляя следов вскрытия, прочесть, оценить - пропустить к адресату или не пропустить, снять копию и отправить в Спецотдел КГБ, где этот «материал» отсортируют по персоналиям получателей, уложат в хранилище и будут держать там дни, месяцы, годы - до той минуты, когда появится необходимость превратить этот архивный материал в материал обвинительный.
Предъявив военизированной охране свои служебные удостоверения, мы со Светловым поднялись на третий этаж и по длинному коридору направились к кабинету начальника Отдела Сухорукова. Слева и справа были двери с надписями «Английский сектор», «Японский сектор», «Немецкий сектор», «Еврейский» и так далее. За этими дверьми не звенели телефоны, и вообще по нормам трудовой дисциплины здесь должна стоять идеальная рабочая тишина, но на самом деле почти за каждой дверью слышались веселые голоса - это сотрудники секторов либо обменивались последними московскими сплетнями, либо читали друг другу что-либо особо занятное из получаемых из-за границы писем. Вот и сейчас мимо нас, держа в руке какое-то вскрытое письмо и давясь от смеха, прошмыгнула по коридору из сектора США в немецкий сектор молоденькая цензорша в форме лейтенанта таможенной службы, и мы услышали оттуда ее голос: «Девочки, послушайте! Из Америки: «Вчера мне приснилась московская кулебяка»…»
Открыв дверь с табличкой «Начальник Отдела почтовых вложений СУХОРУКОВ Р.В.», я удивился: вместо знакомого мне Героя Советского Союза, инвалида Отечественной войны, бывшего летчика-истребителя Романа Сухорукова в его небольшом скромном кабинете теснились четыре заваленных письмами стола, и за одним из этих столов сидела Инна Борисовна Фиготина, его заместитель - маленькая, сухая, лет под 60 женщина в форме майора таможенной службы.
- Здравствуйте, - сказал я. - А где Сухоруков?
- Здравствуйте, Игорь. Роман Викторович здесь больше не работает.
- Как так? Я же его видел тут перед Новым годом…
- То было ДО нового года… - сказала она грустно. - А теперь у нас новый начальник - Ксана Аксенчук. Если вы к ней, то она себе выбрала другой кабинет, побольше этого, комната 302. Но вряд ли она сейчас у себя…
Я подсел к ее столу, сказал:
- Инна Борисовна, мне, собственно, не обязательно к ней. Я веду дело о смерти Мигуна, и мне нужно взглянуть в регистрационные книги за прошлый декабрь и этот январь.
- А что вас там интересует?
- Вся почта на имя Мигуна - когда поступала, от кого, кому направлена.
Фиготина посмотрела мне в глаза, потом перевела взгляд на Светлова, и я спохватился, представил его:
- Это Марат Алексеевич Светлов, мой близкий друг и начальник Третьего отдела МУРа. По указанию Брежнева мы вмеcте расследуем дело Мигуна.
Она еще раз посмотрела на него и на меня, помедлила в раздумье, потом сказала:
- Тогда закройте дверь поплотней, пожалуйста.
Светлов выполнил ее просьбу, после этого она спросила:
- А что именно вас интересует в почте Мигуна?
- Письмо некой Анны Финштейн из Израиля. Оно должно было поступить или перед самым Новым годом, или сразу после него.
Фиготина молча полезла в стол, вытащила папиросы «Беломор», закурила, окутав себя облачком дыма, прищурилась и, наконец, спросила:
- Игорь, как вы узнали об этом письме?
- Ну… - сказал я уклончиво. - Узнали…
- Что ж, - сказала она. - Значит, Бог есть все-таки! Это большой сюрприз!
- Инна Борисовна, - улыбнулся я, - мы пришли не от Бога, мы пришли от Брежнева. Поэтому некоторые подробности об этом письме нам не помешают.
- Хорошо, - сказала она. - Я бы к вам никогда не пришла, но если вы уже здесь… В регистрационных книгах вы ничего об этом письме не найдете. Но оно было. Вообще-то мы уже давно не придаем значения письмам из-за границы с угрозами Брежневу, Андропову или начальнику ОВИРа Зотову. Такие письма каждый день пачками приходят и, в основном, от евреев. Требуют выпустить их братьев, мужей, родителей. Угрожают убить. Даже дети пишут: «Брежнев, если ты не выпустишь моего папу, я тебя заколдую». Ну, и прочие глупости. Но письмо от этой Финштейн было особенное. Оно пришло сразу после Нового года, второго или третьего января. И это был какой-то крик души, мы его тут все читали, оно ходило по рукам. Она просила Мигуна выпустить из тюрьмы ее жениха, какого-то грузина, а в обмен предлагала какие-то магнитофонные пленки с записью домашних разговоров Брежнева. Ну, над этим, мы, конечно, посмеялись - чего только не выдумают эти сумасшедшие влюбленные еврейки! И Сухоруков хотел обычным порядком отправить это письмо в канцелярию Мигуна. И вдруг это письмо пропало. Сколько ни искали - нету. Ну, вы же знаете Сухорукова - старик разнервничался, кричал, устроил тут выяснение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118