Улица Горького - парадная вывеска Москвы - снабжалась куда лучше окраин, и при опыте ежедневной охоты за продуктами здесь можно «достать» даже мандарины.
Но Вету Петровну Мигун не тронула даже подозрительная суета возле магазина «Хрусталь», она свернула за угол, в Большой Гнездиковский переулок.
Здесь, в двухстах метрах от шумной улицы Горького, за резной металлической оградой стоял тихий трехэтажный особняк - Государственный комитет по делам кинематографии, которому подчинены все двадцать три киностудии страны. Вета Петровна вошла в проходную и тут же наткнулась на высокого однорукого вахтера, который сказал сухо, но вежливо:
- Вы к кому?
- Я к министру, хочу на прием записаться…
- Позвоните, - кивнул вахтер на висевший на стене внутренний телефон.
Вета Петровна сняла трубку, сказала телефонистке внутреннего коммутатора:
- Приемную Ярмаша. Приемная? Я хочу попасть к товарищу Ярмашу Филиппу Тимофеевичу. Фамилия? Моя фамилия Мигун Вета Петровна. Да, жена. По какому вопросу? По личному…
Небольшая пауза - секретарша министра попросила Вету Петровну подождать у телефона. Затем Вета Петровна услышала:
- Филипп Тимофеевич в отъезде, будет через неделю.
- Хорошо, - сказала Вета Петровна, - запишите меня через неделю.
- К сожалению, он приедет на один день и снова улетит в Болгарию, на фестиваль…
- Понятно… - произнесла Вета Петровна и повесила трубку.
В это же время
В МУРе, на Петровке, 38, грохотали офицерские сапоги, трезвонили телефоны. В коридорах стоял мат-перемат, арестованных за ночь воров, хулиганов и вокзальных проституток конвоиры вели из внутренней тюрьмы на допросы к следователям. На лестнице лаяла чья-то сыскная собака. На третьем этаже в кабинете Светлова я допрашивал Галину Леонидовну Брежневу. Впрочем, допросом это назвать было трудно, поскольку Галя, в основном, плакала и просила:
- Спасите его! Спасите!
- Галя, кто такой Гиви Мингадзе?
Она отвернула лицо к окну, сказала сухо:
- Я не знаю.
- Неправда. Из-за этого Гиви ваш друг Буранский пытался ограбить артистку Ирину Бугрову и попал в тюрьму.
- Он не грабил. Он пришел за своими бриллиантами…
- Которые вы ей передали, чтобы она «вытащила этого Гиви через своего хахаля», - процитировал я. - Это ваши слова, вы говорили их Буранскому в субботу утром, а Отдел разведки прослушивал. Поэтому они заранее знали, что Буранский придет к Бугровой, и устроили ему там ловушку.
- Да? А я думала, что это Ирка милицию позвала, чтобы не отдавать бриллианты.
- Галя, теперь вернемся к началу. Кто такой Гиви и как могла ему помочь артистка цирка Бугрова?
- Гиви - бывший приятель Буранского и дяди Сергея. Три года назад его посадили в тюрьму за валютные операции. У Бориса остались его бриллианты, и он попросил меня отдать их Бугровой, чтобы она вытащила Гиви из тюрьмы. Ей это ничего не стоит - в нее влюблен начальник всех лагерей и тюрем страны. Как это у вас называется?
- ГУИТУ, - сказал я. - Главное управление исправительно-трудовых учреждений. Но разве не проще было попросить вашего дядю? Одно слово Мигуна - и Гиви был бы на свободе. И вообще непонятно - как его могли посадить, если он был приятель Мигуна?
- Они поссорились, и дядя о нем слышать не хотел.
- Из-за чего поссорились?
- Я не знаю!!! - воскликнула она с каким-то даже надрывом. - Не пытайте меня. Я вам все равно ничего не скажу! Я ничего не знаю!
- Знаете, Галя. Просто Бакланов вас вчера так запугал, что вы боитесь говорить. Но имейте в виду - они проводят «Каскад» и раздуют теперь дело вашего Бориса только для того, чтобы сбросить вашего отца. Я должен знать, о чем говорил с вами вчера Бакланов…
Она не отвечала. Она снова отвернулась к окну - там, за окном светловского кабинета, все шел снег, укрывая мягкими хлопьями и без того заснеженную Петровку и соседний сад «Эрмитаж».
- И вы готовы предать родного отца ради… чего? Галя! - сказал я.
- Папу все равно снимут! - резко повернулась она. - Не сегодня, так завтра, через два месяца. А Боря… Они мне обещали, что они его скоро отпустят.
- Кто - они?
Галя опустила глаза, произнесла:
- Я не могу вам сказать.
- Галя, они вас обманут, - сказал я. - Бакланов, Краснов, Щелоков - они вас обманут. Они уже сейчас шьют Борису связь с иностранными разведками…
Она промолчала. Что ж, подумал я, в конце концов, если она так любит этого Буранского, они могли уговорить ее молчать и пообещали, что чем гибельней для ее отца будет «дело Буранского», тем лучше для нее: после отставки Брежнева Чурбанов с ней немедленно разведется, Буранского освободят, и она счастливо заживет со своим любимым. А папе-Брежневу все равно пора на пенсию, так что никакого особого предательства нет, наоборот - ему лечиться надо, Леониду Ильичу, отдыхать…
В то же время
В отделе кадров Большого театра следователь Тарас Карпович Венделовский получил целую пачку фотографий Бориса Буранского - во весь рост, анфас, в профиль. Действительно, наводчица-домушница Элеонора Савицкая была права: внешность у Буранского была весьма импозантная, с фотографий сразу бросались в глаза горделивая осанка, с немалой долей театральности, холеные руки и лицо, большие, темные, чуть навыкате глаза, длинные черные волосы и уже наметившийся пышный подбородок, подпираемый кружевным жабо. Взглянув на эти фото, любой тюремный надзиратель подтвердил бы первичный диагноз одного из ведущих раскольщиков Бутырской тюрьмы «Доцента» Грузилова: «Артист, психика слабая, за сутки сломается».
Из Большого театра Венделовский отправился в Союз художников СССР за фотографией еще одного арестованного приятеля Мигуна - грузинского художника Сандро Катаури.
В это же время
Светлов приехал в МУР злой, как черт.
- Где Шамраев? - спросил он в дежурке капитана Ласкина.
- У вас в кабинете, допрашивает Галину Брежневу.
Светлов положил перед Ласкиным пачку фотографий, изъятых им на квартире Тамары Бахши из ее семейного фотоальбома.
- Посмотри, пожалуйста, в картотеке «Бл…ского отдела» - нет ли там этой сучки, - приказал он. - Если нет, поезжай в гостиницу «Украина», покажи фотки администратору. И пошуруй по другим злачным местам - к вечеру эту шалаву нужно найти!
В это же время
Выйдя из ОВИРа, Николай Афанасьевич Бакланов подошел к своей запорошенной снегом служебной милицейской «Волге» и увидел, что поджидавший его шофер, старшина милиции Андреев, мирно спит за баранкой на переднем сиденье, разомлев от тепла в хорошо обогреваемой кабине, а машина между тем накренилась на спущенное левое заднее колесо. Бакланов разбудил шофера и молча показал ему на эту беду.
- Ох, еф тать! - засуетился шофер. - Где же это я гвоздя схватил? Но это одну минуту, Николай Афанасьевич, сейчас запаску переброшу…
Он ринулся к багажнику и сунул ключ в замок, но ключ в замке багажника не проворачивался и багажник не открывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Но Вету Петровну Мигун не тронула даже подозрительная суета возле магазина «Хрусталь», она свернула за угол, в Большой Гнездиковский переулок.
Здесь, в двухстах метрах от шумной улицы Горького, за резной металлической оградой стоял тихий трехэтажный особняк - Государственный комитет по делам кинематографии, которому подчинены все двадцать три киностудии страны. Вета Петровна вошла в проходную и тут же наткнулась на высокого однорукого вахтера, который сказал сухо, но вежливо:
- Вы к кому?
- Я к министру, хочу на прием записаться…
- Позвоните, - кивнул вахтер на висевший на стене внутренний телефон.
Вета Петровна сняла трубку, сказала телефонистке внутреннего коммутатора:
- Приемную Ярмаша. Приемная? Я хочу попасть к товарищу Ярмашу Филиппу Тимофеевичу. Фамилия? Моя фамилия Мигун Вета Петровна. Да, жена. По какому вопросу? По личному…
Небольшая пауза - секретарша министра попросила Вету Петровну подождать у телефона. Затем Вета Петровна услышала:
- Филипп Тимофеевич в отъезде, будет через неделю.
- Хорошо, - сказала Вета Петровна, - запишите меня через неделю.
- К сожалению, он приедет на один день и снова улетит в Болгарию, на фестиваль…
- Понятно… - произнесла Вета Петровна и повесила трубку.
В это же время
В МУРе, на Петровке, 38, грохотали офицерские сапоги, трезвонили телефоны. В коридорах стоял мат-перемат, арестованных за ночь воров, хулиганов и вокзальных проституток конвоиры вели из внутренней тюрьмы на допросы к следователям. На лестнице лаяла чья-то сыскная собака. На третьем этаже в кабинете Светлова я допрашивал Галину Леонидовну Брежневу. Впрочем, допросом это назвать было трудно, поскольку Галя, в основном, плакала и просила:
- Спасите его! Спасите!
- Галя, кто такой Гиви Мингадзе?
Она отвернула лицо к окну, сказала сухо:
- Я не знаю.
- Неправда. Из-за этого Гиви ваш друг Буранский пытался ограбить артистку Ирину Бугрову и попал в тюрьму.
- Он не грабил. Он пришел за своими бриллиантами…
- Которые вы ей передали, чтобы она «вытащила этого Гиви через своего хахаля», - процитировал я. - Это ваши слова, вы говорили их Буранскому в субботу утром, а Отдел разведки прослушивал. Поэтому они заранее знали, что Буранский придет к Бугровой, и устроили ему там ловушку.
- Да? А я думала, что это Ирка милицию позвала, чтобы не отдавать бриллианты.
- Галя, теперь вернемся к началу. Кто такой Гиви и как могла ему помочь артистка цирка Бугрова?
- Гиви - бывший приятель Буранского и дяди Сергея. Три года назад его посадили в тюрьму за валютные операции. У Бориса остались его бриллианты, и он попросил меня отдать их Бугровой, чтобы она вытащила Гиви из тюрьмы. Ей это ничего не стоит - в нее влюблен начальник всех лагерей и тюрем страны. Как это у вас называется?
- ГУИТУ, - сказал я. - Главное управление исправительно-трудовых учреждений. Но разве не проще было попросить вашего дядю? Одно слово Мигуна - и Гиви был бы на свободе. И вообще непонятно - как его могли посадить, если он был приятель Мигуна?
- Они поссорились, и дядя о нем слышать не хотел.
- Из-за чего поссорились?
- Я не знаю!!! - воскликнула она с каким-то даже надрывом. - Не пытайте меня. Я вам все равно ничего не скажу! Я ничего не знаю!
- Знаете, Галя. Просто Бакланов вас вчера так запугал, что вы боитесь говорить. Но имейте в виду - они проводят «Каскад» и раздуют теперь дело вашего Бориса только для того, чтобы сбросить вашего отца. Я должен знать, о чем говорил с вами вчера Бакланов…
Она не отвечала. Она снова отвернулась к окну - там, за окном светловского кабинета, все шел снег, укрывая мягкими хлопьями и без того заснеженную Петровку и соседний сад «Эрмитаж».
- И вы готовы предать родного отца ради… чего? Галя! - сказал я.
- Папу все равно снимут! - резко повернулась она. - Не сегодня, так завтра, через два месяца. А Боря… Они мне обещали, что они его скоро отпустят.
- Кто - они?
Галя опустила глаза, произнесла:
- Я не могу вам сказать.
- Галя, они вас обманут, - сказал я. - Бакланов, Краснов, Щелоков - они вас обманут. Они уже сейчас шьют Борису связь с иностранными разведками…
Она промолчала. Что ж, подумал я, в конце концов, если она так любит этого Буранского, они могли уговорить ее молчать и пообещали, что чем гибельней для ее отца будет «дело Буранского», тем лучше для нее: после отставки Брежнева Чурбанов с ней немедленно разведется, Буранского освободят, и она счастливо заживет со своим любимым. А папе-Брежневу все равно пора на пенсию, так что никакого особого предательства нет, наоборот - ему лечиться надо, Леониду Ильичу, отдыхать…
В то же время
В отделе кадров Большого театра следователь Тарас Карпович Венделовский получил целую пачку фотографий Бориса Буранского - во весь рост, анфас, в профиль. Действительно, наводчица-домушница Элеонора Савицкая была права: внешность у Буранского была весьма импозантная, с фотографий сразу бросались в глаза горделивая осанка, с немалой долей театральности, холеные руки и лицо, большие, темные, чуть навыкате глаза, длинные черные волосы и уже наметившийся пышный подбородок, подпираемый кружевным жабо. Взглянув на эти фото, любой тюремный надзиратель подтвердил бы первичный диагноз одного из ведущих раскольщиков Бутырской тюрьмы «Доцента» Грузилова: «Артист, психика слабая, за сутки сломается».
Из Большого театра Венделовский отправился в Союз художников СССР за фотографией еще одного арестованного приятеля Мигуна - грузинского художника Сандро Катаури.
В это же время
Светлов приехал в МУР злой, как черт.
- Где Шамраев? - спросил он в дежурке капитана Ласкина.
- У вас в кабинете, допрашивает Галину Брежневу.
Светлов положил перед Ласкиным пачку фотографий, изъятых им на квартире Тамары Бахши из ее семейного фотоальбома.
- Посмотри, пожалуйста, в картотеке «Бл…ского отдела» - нет ли там этой сучки, - приказал он. - Если нет, поезжай в гостиницу «Украина», покажи фотки администратору. И пошуруй по другим злачным местам - к вечеру эту шалаву нужно найти!
В это же время
Выйдя из ОВИРа, Николай Афанасьевич Бакланов подошел к своей запорошенной снегом служебной милицейской «Волге» и увидел, что поджидавший его шофер, старшина милиции Андреев, мирно спит за баранкой на переднем сиденье, разомлев от тепла в хорошо обогреваемой кабине, а машина между тем накренилась на спущенное левое заднее колесо. Бакланов разбудил шофера и молча показал ему на эту беду.
- Ох, еф тать! - засуетился шофер. - Где же это я гвоздя схватил? Но это одну минуту, Николай Афанасьевич, сейчас запаску переброшу…
Он ринулся к багажнику и сунул ключ в замок, но ключ в замке багажника не проворачивался и багажник не открывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118