Нет, он готов потерпеть еще тысячу таких поражений, лишь бы они никак не сказывались на отношениях с приемным сыном, не задевали благополучие и надежды Руслана, его будущее. Он готов страдать безмерно, неизбывно, каждое мгновение, но улыбаться при этом, зная, что приемный сын в безопасности, что приемный сын ничего не ведает о страданиях своего отца и, стало быть, его характеру не грозит порча от преувеличенно требовательного внимания к отцовскому достоинству.
- Нет, убийством делу не поможешь, - сказал он строго и поучительно.
- Но почему, почему?.. и если нет, то что же делать?
Питирим Николаевич снисходительно и загадочно улыбнулся.
- Дорогой мой, - сказал он, - мы можем любить женщин, страдать из-за неразделенной любви к ним, терпеть их капризы, ненавидеть их, но! - Питирим Николаевич поднял палец, заслоняя им от Руслана кремлевскую колокольню. Но! Все, что есть главного в жизни, судьба отдельного человека и судьбы мира, судьбы культуры и судьбы цивилизации, все это решается исключительно в общении между мужчинами.
- Вот как? - пробормотал озадаченный Руслан.
- Именно так! Только так! Ты можешь испытывать неописуемое восхищение перед прекрасной статуей, а о вкусах, как известно, не спорят, и потому мне не возбраняется питать те же эстетические чувства, глядя, например, на фетровую шляпу, которая лежит себе на прилавке магазина и, черт возьми, каждый раз оказывается мне не по карману! Но если мы зададимся целью решить проклятые вопросы в общении со статуей или шляпой, мы потерпим полное поражение. Точно так же обстоит дело и с женщинами. В сущности, они созданы лишь для того, чтобы пополнять род людской новыми членами.
- Но что же делать? - воскликнул ученик в тоске.
- Ничего. Или все. Если ты намерен и дальше ползать на брюхе перед какой-нибудь пышкой, служить ей вьючным животным, живой подстилкой, то лучше ничего не делать, потому как это все равно никакое не занятие, считай, что ты ничего не делаешь. Но если ты хочешь вступить в сообщество людей, стать вровень с лучшими из лучших, повести мужской разговор, внести свой вклад в совершенствование культуры и свою лепту в развитие цивилизации, тогда ты должен делать... все!
- Все? Но что это - все? Подскажите, я не совсем понимаю...
- Прежде всего - избавиться от врагов, - уверенно ответил писатель.
- От каких?
- От тех, что мешают нам жить, ставят всякие препоны... как бы это выразить?.. ну, в общем, препятствуют совершенствованию культуры и развитию цивилизации...
Руслан испуганно посмотрел на учителя и перешел на шепот:
- Избавиться... это значит убить?
- Ну, хотя бы убрать... каким-то образом устранить их с пути... Как убирают с шахматной доски съеденные фигуры.
- И я должен заниматься этим? Есть фигуры, убирать их... только ли о шахматной доске идет речь? Или вы недостаточно серьезны, немножко все-таки шутите и подтруниваете надо мной?
Питирим Николаевич протестующе замахал руками.
- О нет, нет! Я очень серьезен! Я даже более чем серьезен! Но ни о чем ином, кроме как о шахматной доске, речь не идет... это метафора, малыш, большая, развернутая метафора, да... И не забивай себе голову мыслями о злом и мрачном! Ты сам еще должен совершенствоваться и развиваться, тебе рано думать о настоящей борьбе. Ты нуждаешься в определенном покое для нормального развития, и я стараюсь создать тебе все необходимые условия. Положись на меня...
Писатель ребром ладони мощно рассек воздух, демонстрируя готовность всеми силами сражаться за будущее Руслана. Его мокрые от пота волосы редкими и острыми прядками прилипли ко лбу, черты лица рассыпались колючей мелочью, как битое стекло, и какое-то мгновение он сверлил приемного сына сумасшедшим взглядом, пылающим в ночи, а затем решительно зашагал вперед.
16.КАРНАВАЛ
После одного борцовского захвата, который сам Красный Гигант счел весьма удачным, но который едва не стоил жизни Голубому Карлику, Макаронов и Мягкотелов прочитали не в меру прыткому бойцу длинную лекцию о жанре гротеска. Левые чересчур прямолинейны, далеки от понимания гибкости и прихотливости искусства, и упомянутый жанр им, скорее всего, попросту неизвестен, но Красный Гигант обязан его постичь и освоить. Он должен понять, что они своими выступлениями вносят в жизнь Беловодска карнавальную струю. Они устраивают настоящий карнавал. Верх и низ меняются местами. Достаточно взглянуть на публику, собирающуюся в "Гладком брюхе" на представление: эти люди мнят себя умственным и духовным украшением жизни, а покажи им пальчик - и они хохочут, как малые дети. Они хохочут оттого, что карнавалящие артисты, грубо говоря, на место надоедливой жесткой, чем-то отдаленно смахивающей на пустыню кости головы водружают мягкие, складчатые, намекающие на плодородие формы задницы, и задача артистов делать все, чтобы они чувствовали себя не только зрителями, но и участниками карнавала. Однако это не значит, что поменявшему участь Антона Петровича на участь Голубого Карлика следует при таких перестановках затеряться где-то в тех мягких складках, исчезнуть во мраке возвысившейся и торжествующей задницы. Карнавал пестрит ужасными, пугающими масками, но цели он преследует исключительно гуманные. Надо к тому же помнить, что он, карнавал, состояние временное, и завтра снова наступят будни, а человека для будней необходимо сберечь, как бы тебя ни захватила немножко жутковатая стихия праздника. И если сегодня ты бывший вождь и новоиспеченный артист, то завтра ты вполне можешь стать бывшим артистом и новоиспеченным вождем. В этом суть, тайна и даже цель карнавала.
После этого принципиального и в сущности философского разговора необузданные выходки Красного Гиганта на сцене прекратились. Толстяк поменял верх на низ и стал меньше думать, больше налегать на комизм. Теперь он нередко вскрикивал, охал и стонал, даже по мере возможности изображал некую пластику боли, как если бы удары суетливого Голубого Карлика и впрямь причиняли ему страдания, и в свете такого претворения житейской скудости, деградации и поражения в искусство ради искусства и абстракцию победы объявляемая Макароновым ничья уже не казалась мистификацией. Теперь и Голубой Карлик с большей уверенностью в своей безопасности падал на пол в объятиях соперника и даже ложился под него, ведь Красный Гигант больше не давил, не порывался задушить, они прекратили вражду и стали настоящими друзьями.
Но после одного из выступлений, когда они сели за столик возле эстрады, чтобы немного отдохнуть и перекусить, Голубой Карлик снова выставил упрек другу, что тот едва не раздавил его. Красный Гигант, тяжело дышавший после схватки, отпирался, доказывал, что у него и в мыслях не было ничего худого. В действительности Голубой Карлик пошел на эту маленькую размолвку не потому, что его костям в самом деле досталось, а по той причине, что он выглядел, скорее всего, жалко в момент, когда Красный Гигант подмял его под свои телеса, и Голубому Карлику это было неприятно, поскольку в зале в этот вечер присутствовала сама Кики Морова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
- Нет, убийством делу не поможешь, - сказал он строго и поучительно.
- Но почему, почему?.. и если нет, то что же делать?
Питирим Николаевич снисходительно и загадочно улыбнулся.
- Дорогой мой, - сказал он, - мы можем любить женщин, страдать из-за неразделенной любви к ним, терпеть их капризы, ненавидеть их, но! - Питирим Николаевич поднял палец, заслоняя им от Руслана кремлевскую колокольню. Но! Все, что есть главного в жизни, судьба отдельного человека и судьбы мира, судьбы культуры и судьбы цивилизации, все это решается исключительно в общении между мужчинами.
- Вот как? - пробормотал озадаченный Руслан.
- Именно так! Только так! Ты можешь испытывать неописуемое восхищение перед прекрасной статуей, а о вкусах, как известно, не спорят, и потому мне не возбраняется питать те же эстетические чувства, глядя, например, на фетровую шляпу, которая лежит себе на прилавке магазина и, черт возьми, каждый раз оказывается мне не по карману! Но если мы зададимся целью решить проклятые вопросы в общении со статуей или шляпой, мы потерпим полное поражение. Точно так же обстоит дело и с женщинами. В сущности, они созданы лишь для того, чтобы пополнять род людской новыми членами.
- Но что же делать? - воскликнул ученик в тоске.
- Ничего. Или все. Если ты намерен и дальше ползать на брюхе перед какой-нибудь пышкой, служить ей вьючным животным, живой подстилкой, то лучше ничего не делать, потому как это все равно никакое не занятие, считай, что ты ничего не делаешь. Но если ты хочешь вступить в сообщество людей, стать вровень с лучшими из лучших, повести мужской разговор, внести свой вклад в совершенствование культуры и свою лепту в развитие цивилизации, тогда ты должен делать... все!
- Все? Но что это - все? Подскажите, я не совсем понимаю...
- Прежде всего - избавиться от врагов, - уверенно ответил писатель.
- От каких?
- От тех, что мешают нам жить, ставят всякие препоны... как бы это выразить?.. ну, в общем, препятствуют совершенствованию культуры и развитию цивилизации...
Руслан испуганно посмотрел на учителя и перешел на шепот:
- Избавиться... это значит убить?
- Ну, хотя бы убрать... каким-то образом устранить их с пути... Как убирают с шахматной доски съеденные фигуры.
- И я должен заниматься этим? Есть фигуры, убирать их... только ли о шахматной доске идет речь? Или вы недостаточно серьезны, немножко все-таки шутите и подтруниваете надо мной?
Питирим Николаевич протестующе замахал руками.
- О нет, нет! Я очень серьезен! Я даже более чем серьезен! Но ни о чем ином, кроме как о шахматной доске, речь не идет... это метафора, малыш, большая, развернутая метафора, да... И не забивай себе голову мыслями о злом и мрачном! Ты сам еще должен совершенствоваться и развиваться, тебе рано думать о настоящей борьбе. Ты нуждаешься в определенном покое для нормального развития, и я стараюсь создать тебе все необходимые условия. Положись на меня...
Писатель ребром ладони мощно рассек воздух, демонстрируя готовность всеми силами сражаться за будущее Руслана. Его мокрые от пота волосы редкими и острыми прядками прилипли ко лбу, черты лица рассыпались колючей мелочью, как битое стекло, и какое-то мгновение он сверлил приемного сына сумасшедшим взглядом, пылающим в ночи, а затем решительно зашагал вперед.
16.КАРНАВАЛ
После одного борцовского захвата, который сам Красный Гигант счел весьма удачным, но который едва не стоил жизни Голубому Карлику, Макаронов и Мягкотелов прочитали не в меру прыткому бойцу длинную лекцию о жанре гротеска. Левые чересчур прямолинейны, далеки от понимания гибкости и прихотливости искусства, и упомянутый жанр им, скорее всего, попросту неизвестен, но Красный Гигант обязан его постичь и освоить. Он должен понять, что они своими выступлениями вносят в жизнь Беловодска карнавальную струю. Они устраивают настоящий карнавал. Верх и низ меняются местами. Достаточно взглянуть на публику, собирающуюся в "Гладком брюхе" на представление: эти люди мнят себя умственным и духовным украшением жизни, а покажи им пальчик - и они хохочут, как малые дети. Они хохочут оттого, что карнавалящие артисты, грубо говоря, на место надоедливой жесткой, чем-то отдаленно смахивающей на пустыню кости головы водружают мягкие, складчатые, намекающие на плодородие формы задницы, и задача артистов делать все, чтобы они чувствовали себя не только зрителями, но и участниками карнавала. Однако это не значит, что поменявшему участь Антона Петровича на участь Голубого Карлика следует при таких перестановках затеряться где-то в тех мягких складках, исчезнуть во мраке возвысившейся и торжествующей задницы. Карнавал пестрит ужасными, пугающими масками, но цели он преследует исключительно гуманные. Надо к тому же помнить, что он, карнавал, состояние временное, и завтра снова наступят будни, а человека для будней необходимо сберечь, как бы тебя ни захватила немножко жутковатая стихия праздника. И если сегодня ты бывший вождь и новоиспеченный артист, то завтра ты вполне можешь стать бывшим артистом и новоиспеченным вождем. В этом суть, тайна и даже цель карнавала.
После этого принципиального и в сущности философского разговора необузданные выходки Красного Гиганта на сцене прекратились. Толстяк поменял верх на низ и стал меньше думать, больше налегать на комизм. Теперь он нередко вскрикивал, охал и стонал, даже по мере возможности изображал некую пластику боли, как если бы удары суетливого Голубого Карлика и впрямь причиняли ему страдания, и в свете такого претворения житейской скудости, деградации и поражения в искусство ради искусства и абстракцию победы объявляемая Макароновым ничья уже не казалась мистификацией. Теперь и Голубой Карлик с большей уверенностью в своей безопасности падал на пол в объятиях соперника и даже ложился под него, ведь Красный Гигант больше не давил, не порывался задушить, они прекратили вражду и стали настоящими друзьями.
Но после одного из выступлений, когда они сели за столик возле эстрады, чтобы немного отдохнуть и перекусить, Голубой Карлик снова выставил упрек другу, что тот едва не раздавил его. Красный Гигант, тяжело дышавший после схватки, отпирался, доказывал, что у него и в мыслях не было ничего худого. В действительности Голубой Карлик пошел на эту маленькую размолвку не потому, что его костям в самом деле досталось, а по той причине, что он выглядел, скорее всего, жалко в момент, когда Красный Гигант подмял его под свои телеса, и Голубому Карлику это было неприятно, поскольку в зале в этот вечер присутствовала сама Кики Морова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150