Сам великий Кащей почтил своим присутствием его скромное заведение! Пришлось даже сдвинуть столики и добавить новые, чтобы просторный зал мог вместить всех желающих попасть на премьеру. Правда, из мэрии никто не пожаловал, но Макаронов не очень-то об этом сожалел: что ни говори, а эти подручные Волховитова, неизвестно откуда взявшиеся, были весьма сомнительным и опасным народцем, тогда как в городе существовала своя давняя, испытанная знать, надежная опора тех, кто хочет твердо стоять на земле, а не витать в эмпиреях, питаясь обманными предвыборными мечтаниями и прожектами. Волховитовы приходят и уходят, а кащеи остаются.
Макаронов не сомневался, что находится на вершине славы. Известная толика успеха перепадет и на долю борцов, но ведь именно по его знаку они выйдут на сцену, именно в его голове зародилась идея номера, небывалого для Беловодска, номера остросюжетного и вместе с тем имеющего глубокий, как бы эзотерический подтекст, если принять во внимание недавнее прошлое Красного Гиганта и Голубого Карлика. От волнения на глазах Макаронова выступили слезы, он задержал взгляд на Соне Лубковой, сидевшей за одним из ближних к эстраде столиком, и едва заметно снисходительная улыбка тронула уголки его губ.
И вот он хлопнул в ладоши. На сцену с разных сторон вышли Коршунов и Мягкотелов. Они тихонько взвизгивали, испускали похожие на едва различимый стон вздохи, дрожали от страха и стыда, от сознания ужаса своего падения. Но отступать было уже некуда, они летели в пропасть безвозвратно. Антон Петрович, с его округлым брюшком и большой головой на тонкой шее, выглядел бабисто в своем голубом трико, а Леонид Егорович, у которого необъятное, жирно, как студень, колыхавшееся туловище непостижимым образом удерживалось на чересчур хрупких ногах, смахивал на инопланетное чудовище, довольно безобидное, судя по его маленькой лисьей физиономии. Ему пришлось снять очки, и лица не только зрителей, но и стоявших рядом Макаронова и Мягкотелова превратились для него в тени, в нарисованных ребенком птичек, проносившихся в ослепляюще ярком свете юпитеров. Оба волновались, испытывали стыд, робели, хотели бежать прочь, мечтали оказаться далеко от этого места, где им предстояло развлекать своим унижением сытую и наглую публику, и едва слышали, что говорил представлявший их вниманию гостей хозяин.
По сигналу судьи они вступили в борьбу. Красный Гигант сразу вытянул вперед руки в расчете схватить почти невидимого противника и, зажимая между складками своего исполинского живота, лишить его возможности совершать опасные маневры. Но Голубой Карлик и не думал попадать в эту бесхитростно устроенную ловушку. Он носился по сцене, вынуждая Красного Гиганта тяжело вращаться вокруг собственной оси, и поражал его ударами то в грудь, то в бок, то в висевшую какой-то отдельной громадой задницу. Бил Голубой Карлик, однако, несильно, не то чтобы щадяще, а просто с сознанием юмористической подоплеки этой баталии. Другое дело Красный Гигант: он, пожалуй, и шею свернул бы Голубому Карлику, подвернись тот ему под горячую руку, поскольку привык ко всякому делу относиться добросовестно.
-----------
Разумение смешного вкладывалось в публику без затей и околичностей, клоун, изображавший судью, первый и смеялся - задорно и чуточку ядовито над толщиной и слепотой Леонида Егоровича, обрекавшими его на унылую нерасторопность, весело и поощрительно над тем, как сравнительно малая объемность Антона Петровича, у которого, на первый взгляд, не было никаких шансов против Красного Гиганта, компенсировалась его незаурядным умением маневрировать. Конечно, изюминка номера крылась, оборачиваясь своего рода интеллектуальной нагрузкой, в том, что сновали по сцене, размахивали руками и пускали в ход, более или менее ловко, борцовские приемы люди, еще недавно из враждебных станов поливавшие друг друга политическими помоями. Это был важный момент, по поводу которого зрители отпустили немало соленых, а отчасти и злых шуточек. Недавним вождям словно было сказано: вот, вы пауки в банке, покажите, на что вы способны! Так понимали происходящее наиболее тонкие ценители искусства и, в частности, столь сложного и содержательного жанра, как гротеск. И публика смеялась от души и до упаду, но... не будем скрывать, все же как бы авансом, ожидая, что в конце концов единоборство выльется во что-то действительно стоящее, жгучее, намекающее на ужас и кровь, феерическое, от чего ком встанет в горле, а сердце забьется как птица в силках. Так что когда судья прекратил бой, объявив, что вынужден это сделать ввиду явной невозможности установить превосходство одного из противников, зрители почувствовали, что и недовольны этой сомнительной, родившейся скорее в изобретательном уме Макаронова, чем из реальной расстановки сил ничьей, и вообще слегка разочарованы.
Многие вопросительно посмотрели на Кащея. Что он скажет? Но доброжелательный Яша ничего не сказал. Было у зрителей в этом битком набитом помещении и сознание, что их недовольство и разочарование обуславливается неисполнением каких-то их личных запросов и даже тайных сомнительных нуждишек, а не тем, что Макаронов с труппой будто бы надули их. Номер, как и все подобные спектакли в современном мире, основан на иллюзии борьбы и на тонком расчете, влекущем увеличение выручки "Гладкого брюха", а их смутное желание увидеть настоящую схватку, до кровавых пузырей и до некоего полумертвого состояния слабейшего, это уже из мрачного мира подсознания, откуда доносятся порой самые чудовищные требования. Происходящее на сцене смешило и бодрило, отчасти будоражило кровь, но требовало к себе сугубо приличного отношения, иначе говоря, зрителям предлагалось показать, что они приличные люди и не зря считаются лучшими в Беловодске, его элитой. Зрители охотно разразились аплодисментами. И все же... разве нельзя было сделать какое-то исключение для них ради премьеры и ради того, что они именно лучшие люди города, именно элита?!
Что ж, они пошли путем компромисса, с одной стороны, достойно поприветствовали артистов, а с другой, намеренно не прекращая аплодисментов, косвенно все же дали выход своей неудовлетворенности, намекнули, что надо бы и продолжить выступление, привести его в большее соответствие с логикой, какую публика, даже самая утонченная, обычно ищет в подобных зрелищах. В результате Красному Гиганту и Голубому Карлику пришлось выйти на арену повторно, скажем сразу, что затем и в третий раз, после которого они уже тяжко отдувались, а четвертый, так сказать, раунд не последовал просто потому, что собравшийся уходить Кащей велел одному из телохранителей щедро одарить борцов, что тот и сделал, угрюмо сунув им под трико по внушительной пачке денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
Макаронов не сомневался, что находится на вершине славы. Известная толика успеха перепадет и на долю борцов, но ведь именно по его знаку они выйдут на сцену, именно в его голове зародилась идея номера, небывалого для Беловодска, номера остросюжетного и вместе с тем имеющего глубокий, как бы эзотерический подтекст, если принять во внимание недавнее прошлое Красного Гиганта и Голубого Карлика. От волнения на глазах Макаронова выступили слезы, он задержал взгляд на Соне Лубковой, сидевшей за одним из ближних к эстраде столиком, и едва заметно снисходительная улыбка тронула уголки его губ.
И вот он хлопнул в ладоши. На сцену с разных сторон вышли Коршунов и Мягкотелов. Они тихонько взвизгивали, испускали похожие на едва различимый стон вздохи, дрожали от страха и стыда, от сознания ужаса своего падения. Но отступать было уже некуда, они летели в пропасть безвозвратно. Антон Петрович, с его округлым брюшком и большой головой на тонкой шее, выглядел бабисто в своем голубом трико, а Леонид Егорович, у которого необъятное, жирно, как студень, колыхавшееся туловище непостижимым образом удерживалось на чересчур хрупких ногах, смахивал на инопланетное чудовище, довольно безобидное, судя по его маленькой лисьей физиономии. Ему пришлось снять очки, и лица не только зрителей, но и стоявших рядом Макаронова и Мягкотелова превратились для него в тени, в нарисованных ребенком птичек, проносившихся в ослепляюще ярком свете юпитеров. Оба волновались, испытывали стыд, робели, хотели бежать прочь, мечтали оказаться далеко от этого места, где им предстояло развлекать своим унижением сытую и наглую публику, и едва слышали, что говорил представлявший их вниманию гостей хозяин.
По сигналу судьи они вступили в борьбу. Красный Гигант сразу вытянул вперед руки в расчете схватить почти невидимого противника и, зажимая между складками своего исполинского живота, лишить его возможности совершать опасные маневры. Но Голубой Карлик и не думал попадать в эту бесхитростно устроенную ловушку. Он носился по сцене, вынуждая Красного Гиганта тяжело вращаться вокруг собственной оси, и поражал его ударами то в грудь, то в бок, то в висевшую какой-то отдельной громадой задницу. Бил Голубой Карлик, однако, несильно, не то чтобы щадяще, а просто с сознанием юмористической подоплеки этой баталии. Другое дело Красный Гигант: он, пожалуй, и шею свернул бы Голубому Карлику, подвернись тот ему под горячую руку, поскольку привык ко всякому делу относиться добросовестно.
-----------
Разумение смешного вкладывалось в публику без затей и околичностей, клоун, изображавший судью, первый и смеялся - задорно и чуточку ядовито над толщиной и слепотой Леонида Егоровича, обрекавшими его на унылую нерасторопность, весело и поощрительно над тем, как сравнительно малая объемность Антона Петровича, у которого, на первый взгляд, не было никаких шансов против Красного Гиганта, компенсировалась его незаурядным умением маневрировать. Конечно, изюминка номера крылась, оборачиваясь своего рода интеллектуальной нагрузкой, в том, что сновали по сцене, размахивали руками и пускали в ход, более или менее ловко, борцовские приемы люди, еще недавно из враждебных станов поливавшие друг друга политическими помоями. Это был важный момент, по поводу которого зрители отпустили немало соленых, а отчасти и злых шуточек. Недавним вождям словно было сказано: вот, вы пауки в банке, покажите, на что вы способны! Так понимали происходящее наиболее тонкие ценители искусства и, в частности, столь сложного и содержательного жанра, как гротеск. И публика смеялась от души и до упаду, но... не будем скрывать, все же как бы авансом, ожидая, что в конце концов единоборство выльется во что-то действительно стоящее, жгучее, намекающее на ужас и кровь, феерическое, от чего ком встанет в горле, а сердце забьется как птица в силках. Так что когда судья прекратил бой, объявив, что вынужден это сделать ввиду явной невозможности установить превосходство одного из противников, зрители почувствовали, что и недовольны этой сомнительной, родившейся скорее в изобретательном уме Макаронова, чем из реальной расстановки сил ничьей, и вообще слегка разочарованы.
Многие вопросительно посмотрели на Кащея. Что он скажет? Но доброжелательный Яша ничего не сказал. Было у зрителей в этом битком набитом помещении и сознание, что их недовольство и разочарование обуславливается неисполнением каких-то их личных запросов и даже тайных сомнительных нуждишек, а не тем, что Макаронов с труппой будто бы надули их. Номер, как и все подобные спектакли в современном мире, основан на иллюзии борьбы и на тонком расчете, влекущем увеличение выручки "Гладкого брюха", а их смутное желание увидеть настоящую схватку, до кровавых пузырей и до некоего полумертвого состояния слабейшего, это уже из мрачного мира подсознания, откуда доносятся порой самые чудовищные требования. Происходящее на сцене смешило и бодрило, отчасти будоражило кровь, но требовало к себе сугубо приличного отношения, иначе говоря, зрителям предлагалось показать, что они приличные люди и не зря считаются лучшими в Беловодске, его элитой. Зрители охотно разразились аплодисментами. И все же... разве нельзя было сделать какое-то исключение для них ради премьеры и ради того, что они именно лучшие люди города, именно элита?!
Что ж, они пошли путем компромисса, с одной стороны, достойно поприветствовали артистов, а с другой, намеренно не прекращая аплодисментов, косвенно все же дали выход своей неудовлетворенности, намекнули, что надо бы и продолжить выступление, привести его в большее соответствие с логикой, какую публика, даже самая утонченная, обычно ищет в подобных зрелищах. В результате Красному Гиганту и Голубому Карлику пришлось выйти на арену повторно, скажем сразу, что затем и в третий раз, после которого они уже тяжко отдувались, а четвертый, так сказать, раунд не последовал просто потому, что собравшийся уходить Кащей велел одному из телохранителей щедро одарить борцов, что тот и сделал, угрюмо сунув им под трико по внушительной пачке денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150