Через три недели к ним присоединился отец Жака – элегантный седовласый господин, намного старше своей жены. Он привез с собой сестру леди Леоноры с дочерью Селией, девушкой лет семнадцати. Жакоб не мог оторвать глаз от Селии: она являла собой точную (только юную) копию своей тетки. Особенным образом изогнутые при улыбке губы, длинные стройные ноги, коротко подстриженные светлые волосы – словом, все то же самое. Жакоб почти не открывал рта, и не только потому, что вся семья свободно общалась по-английски, тогда как он только начал осваивать этот язык. Когда Селия обращалась к Жакобу, он вспыхивал до корней волос и не мог вспомнить даже самых простых слов. Он чувствовал, что Жак смотрит на него с недоумением, и, чтобы выйти из затруднительного положения, не находил ничего лучшего, как сказать: «Очевидно, мне нужно еще подучить английский».
После приезда Селии юноши стали разговаривать о женщинах. Жак говорил тоном человека, уже познавшего запретный плод. Женщины – довольно глупые создания, как всегда насмешливо рассуждал он. От них никогда не услышишь ничего умного (разумеется, его мать – исключение), их интересуют только тряпки да сплетни. Жакоб молчал. Он вспоминал Мариэтт, ее нежные глаза и ласковые руки. Его представление о женщинах было совершенно иным. Он не знал, что и думать.
Однажды вечером, после особенно промозглого дня, друзья лежали на ковре в комнате Жака и смотрели на огонь, пылавший в камине. За ужином, возбужденный присутствием Селии, Жакоб вопреки своему обыкновению выпил бокал вина, и теперь, разоткровенничавшись, мало-помалу рассказал Жаку о событиях прошлого лета. Лицо его пылало. Было ужасно трудно описать свою нежность, до сих пор не оставившую его, свои ощущения – одновременно мучительные и восхитительные. Жакоб говорил совсем тихо. Закончив, он вдруг испугался, что предал Мариэтт. И еще испугался, что Жак сейчас начнет смеяться.
В комнате воцарилось молчание. Когда Жакоб наконец осмелился взглянуть на друга, он заметил, что лицо Жака исказила гримаса боли.
– Жак, что с тобой? – Раскаяние и беспокойство пронзили Жакоба.
Жак потряс головой. Светлая челка упала на лоб.
– Жакоб, подвинься поближе, обними меня. – Он упорно продолжал смотреть на огонь.
Жакоб прижался к другу – и ободряюще обхватил его за плечи.
– Что с тобой, Жак? – повторил он.
Его друг дрожал.
Вдруг Жак повернулся. Глаза его сверкали.
– Я люблю тебя, – просто сказал он. – Вот, потрогай.
Прежде чем Жакоб что-либо сообразил, Жак взял его руку и прижал к своим брюкам – там, где оттопырилась натянутая ткань. Жакоб почувствовал, как его собственное тело реагирует точно так же. Жак тоже заметил это и придвинулся ближе.
– Нет!
Жакоб вскочил на ноги и бросился вон.
Очутившись в безопасной тишине своей комнаты, Жакоб никак не мог прийти в себя. Ему было безумно стыдно. Он ведь совсем не такой . Жакоб и раньше знал, что некоторые мальчики… Но чтобы Жак! Голова шла кругом. Жакоб упал на кровать и зарылся лицом в подушку. А он-то сам? Ведь он возбудился не меньше Жака, это было ясно им обоим. Его бросило в жар, буквально скорчило от стыда. Никогда прежде на Жакоба так не действовал человек одного с ним пола. Следуя своему всегдашнему стремлению докопаться до истины, юноша попробовал разобраться в себе. Подобное с ним случалось довольно часто, но всегда причиной возбуждения были женщины: дамы в пышных юбках в трамвае, девушки с их загадочными взглядами, Мариэтт. Жакоб словно оправдывался сам перед собой. А сегодня вечером… Невозможность подыскать определение тому, что произошло, мучила и раздражала Жакоба.
На следующее утро Жак не вышел к завтраку. Взволнованный Жакоб ходил по дому крадучись, стараясь ни с кем не встретиться. За обедом, когда юноши наконец увиделись, Жак ничуть не казался смущенным и отпускал обычные шуточки. Жакоб угрюмо молчал. В течение следующих нескольких дней они избегали друг друга, и ни разу глаза их не встретились. По мере того как приближалась дата его отъезда, Жакоб мрачнел все больше. Казалось, дни тянутся нестерпимо медленно. Перспектива тоскливых школьных лет, лишенных дружбы с Жаком, представлялась просто кошмаром.
Вечером накануне своего отъезда Жакоб собрался с духом, постучался и вошел к другу. Лицо Жака было мертвенно-бледным. У Жакоба пересохло в горле. Наконец он выдавил из себя:
– Я не знаю, что говорить, но… но я хочу, чтобы мы остались друзьями.
Жак жестом пригласил его сесть в одно из больших кожаных кресел, стоявших у окна. Сам уселся напротив, и они стали смотреть на унылый вечерний пейзаж. Двое юношей, почти уже мужчин – один темный, другой светловолосый – напряженно наблюдали за тем, как призрачные деревья гнулись под сильными порывами ветра. После паузы Жак сказал:
– Я тоже хочу, чтобы мы остались друзьями.
– Но я не такой , – пробормотал Жакоб. – По крайней мере, мне так кажется. Я… – Лицо его вспыхнуло.
– Я знаю.
В голосе Жака слышалась боль, но говорил он спокойно.
Жакоб взглянул ему прямо в лицо.
– И все же тебе удалось тогда меня возбудить, – тихо произнес он.
Жак пожал плечами. Потом широко, дружелюбно улыбнулся.
– Иногда такое случается.
– А ты? – спросил Жакоб. – Ты?
– Такой ? – бесстрастно закончил за него Жак. Тень сожаления набежала на его лицо, но быстро исчезла. Он с достоинством поднял голову. – Да. Кажется, да.
Жакоб помолчал.
– Я очень люблю тебя, Жак, – просто сказал он.
Эти слова прозвучали для Жака почти как благословение.
– А в тебе, Жакоб, таится невероятный запас нежности, – пророческим тоном изрек он.
В январе, когда Жакобу было уже почти шестнадцать, отец пригласил его к себе в кабинет. Робер Жардин с одобрением посмотрел на любимого сына и усадил в кресло перед большим столом. Мальчик (молодой человек, поправил себя Робер) уже обогнал ростом своего отца. Широкоплечий, с ясным взором и звучным голосом, юноша уже стал принимать участие в вечерних сборищах, которые возобновились в доме Жардинов, и обращал на себя внимание живым умом и умением держаться с достоинством. Робер Жардин замечал, как взгляды женщин стали подолгу задерживаться на его сыне.
В определенной среде свободно мыслящих парижан существовала традиция: отцы должны были позаботиться о том, чтобы их сыновья получили надлежащее сексуальное образование. Но имелись в виду не жалкие бормотания о птичках и пчелках и смущенные взгляды в сторону, нет. От отца к сыну передавалась твердая уверенность в том, что наслаждению необходимо учиться. И если девочек освобождали от «учебы» и они хранили невинность до свадьбы, то все же как-то само собой подразумевалось, что и им со временем пойдут на пользу знания, приобретенные мужчинами в процессе прохождения этого курса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93