Своей неуемной фантазией. Вместо того, чтобы лично, скажем, на оленях гецать по чукотской холодной тундре в качестве спецкора журнала "Северные широты", изучая трудный быт коренного населения, я, кулдыхаясь в теплом столичном гнездышке, сочиняю душераздирающий репортаж об охоте на белых медведей. Высокопоставленных членов общества. С такими подробностями, что у читателей кровь стынет в жилах от ужаса. И негодования за изуверство над родной природой тех, кто обязан её защищать нормативными актами.
На главного редактора, как авиационные бомбы, падают мешки с письмами трудящихся, которые требуют немедленного разбирательства с кровожадным автором и его героями. В прессе возникает движение: "Спасем природу, мать нашу!". Открывается валютный счет № 067890356/2. Члены "Гринписа" выставляют пикеты у Дома правительства: "Власть! Не стреляй в медведей, братьев наших меньших!" К ним присоединяются люди с красными знаменами. Администрация вызывает ОМОН и ОБСДОН для наведения конституционного порядка. Начинаются народные волнения: толпы бегут в соседний зоопарк освобождать всех уморенных зверюшек. США и прочие страны мира выражают озабоченность. Международный валютный фонд замораживает свою инвалидную помощь странам СНГ.
И весь этот мировой катаклизм возник лишь из-за того, что Ванечка Лопухин позволил себе пофантазировать, подпустив словесной вольности и некой экзальтированности в репортаже из своего столичного чума.
А кому нужны неприятности? Никому. И поэтому, когда я появляюсь в коридорах СМИ, от меня шарахаются, как от чумы. Главные редакторы баррикадируют двери прелестными безразмерными секретаршами. Многочисленные приятели сочувственно улыбаются в коридорах и заговорщически приглашают пить пиво в Дом журналиста. Прокуренные девицы хихикают и вспоминают за моей спиной мой же репортаж "Парни у огненной реки".
Клянусь - был я на заводе "Серп и молот", был. И даже ходил вдоль главного конвейера и огромных огнедышащих печей. Вместе с инженером безопасности Бряхиным. Было лето, жара и меня пригласили в столовую, чтобы привести обезвоженный организм в порядок. Там было прохладно, пахло вкусным борщом и котлетами, а пиво (в виде исключения) лилось рекой. Все, что говорили мне, я старательно записывал - фамилии передовиков производства, проценты выплавки тугоплавких металлов, километраж стального листажа и проч. То есть сбор информации шел успешно и по полной развлекательной, как тогда полагалось, программе. Утром я обнаружил себя дома с головной болью, но без репортерской сумки. Дело неприятное, да нет таких проблем, которые бы не решил ас журналистского пера. Это я про себя. На память не жалуюсь, и восстановил прошлое во всем объеме с допустимым, разумеется, процентной погрешностью. К моему удивлению, ляпсус оказался такой, что снова вызвал вселенский скандал. Оказывается, мало того, что я переврал все имена и фамилии, но почему-то станколитейный завод превратил в пивоваренный. И потенциальный читатель пришел в глубокое недоумение: то ли у него что-то с восприятием жизни, то ли у корреспондента что-то случилось со зрением. После отравления коксовыми отходами пивного производства.
Словом, меня вызвали на ковер, лишили премии, ославили во всех средствах массовой информации и выгнали взашей. Правда, последнее произошло после того, как я поведал населению о своей встречи со Снежным человеком. В скверике у памятника пролетарскому бузотеру с булыжником в руках.
Ей-Богу, эта встреча случилась. Моя и Йехуа. В полночь. Когда я вышел из редакции после встречи наступающего Нового года. Вместе с друзьями. Но я их быстро потерял в заснеженной пелене, зато набрел на огромное человекоподобное существо, от которого смердело так, что в скверике никто не задерживался. Кроме меня и гранитного пролетарского дебошира. К запахам я равнодушен, а к скандалам меня тянет, выражусь без изящества, магнитом. Иду по скверу, вижу на лавочке скучает мужик в шубе - огромный, как скала, припорошенная снежком. Я к нему - мол, чего, командир, домой не тяпаешь, к жене и детишкам, Новый год на носу, не дай Бог, отморозишь хозяйство; может, того, вовнутрь желаешь? А он в ответ урчит снегоуборочным агрегатом: "Йехуа" да "Йехуа". Но утвердительно. Открыл я репортерскую сумку - бутылку родной под искрящуюся метель, два пластмассовых стаканчика, мандарины, прикупленные по случаю. Хор-р-рошо! Как говорится, праздник всегда с нами.
Клюкнули мы с ним по маленькой, начали потихоньку понимать друг друга. Шубка, говорю я собутыльнику, классная у тебя, дядя, как натуральная, медведь, что ли, гималайский? Агы, отвечает, из Гималаев я, Йехуа зовут. Них...я, говорю, заливаешь, однако, брат? Не, бьет себя в грудь, в натуре, братан, из самих что ни на есть Гималай. Ааа, значит, Ёхан Палыч, ежели по нашему? Ёхан, блин, Палыч, соглашается мой новый друг. И пришлось бежать в соседнюю палатку. Мне. Чтобы легче осознать, так сказать, контакт между двумя цивилизациями. Наяву. И где? В центре первопрестольной.
Тяпнули ещё одну бутылку; поговорили о международном положении - НАТО на восток, понимаешь, ломится, как теща из Засрайска в неожиданные гости, потом мой новый друг йехуанул к палатке за новым допингом - заложили ещё грамм по пятьсот, начали было о бабах. Мол, стервозы перворазрядные они все от острова Ямал до отрогов Гималай, да ба! Легка на подъеме - супруга Йехуа. От одного вида которой (и запаха), я протрезвел как стеклышко. Во-первых, далеко не красавица, во-вторых - голая, как в бане, но лохматая, а в - третьих, по размерам больше муженька раза в три. Если не в пять. И яростная, словно сопло стартующего на орбиту космического комплекса "Мир". Явилась из новогодней поземки косматой Снегурочкой и без лишних слов, как треснет моего лучшего друга по немытой потылице. Тот - кувырк в сугроб. А я за ним - меня ветром сдуло. От поступательного движения дамской десницы. Размером с палатку, которая соседний ларек с разноцветьем гирльяндных бутылок.
Прости, брат, сказал мой товарищ по празднику, надо идти, бля, в Гималаи, детки арахис в шоколаде ждут и папку, то бишь меня, Ёхана Палыча. Ну, это святое, ответил я, привет им от дяди Вани, то бишь меня, тоже Ёхана Палыча. Заметано, поклялся Йехуа, выбираясь из сугроба, а ты, Ванюха, передавай привет всему цивилизованному человечеству.
- Базара нету, - закричал вслед удаляющейся в сторону гор парочке. Через денек-другой!.. читайте репортаж о вас, родные мои!
Дал слово - держи. Мне повезло - после Нового года коллектив находился в таком состоянии, как мы с Ёханом Палычем, когда улетели в сугроб от затрещины его любезной благоверной. И поэтому мне не составило особого труда тиснуть рождественскую сказку-быль: "Йехуа, брат мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
На главного редактора, как авиационные бомбы, падают мешки с письмами трудящихся, которые требуют немедленного разбирательства с кровожадным автором и его героями. В прессе возникает движение: "Спасем природу, мать нашу!". Открывается валютный счет № 067890356/2. Члены "Гринписа" выставляют пикеты у Дома правительства: "Власть! Не стреляй в медведей, братьев наших меньших!" К ним присоединяются люди с красными знаменами. Администрация вызывает ОМОН и ОБСДОН для наведения конституционного порядка. Начинаются народные волнения: толпы бегут в соседний зоопарк освобождать всех уморенных зверюшек. США и прочие страны мира выражают озабоченность. Международный валютный фонд замораживает свою инвалидную помощь странам СНГ.
И весь этот мировой катаклизм возник лишь из-за того, что Ванечка Лопухин позволил себе пофантазировать, подпустив словесной вольности и некой экзальтированности в репортаже из своего столичного чума.
А кому нужны неприятности? Никому. И поэтому, когда я появляюсь в коридорах СМИ, от меня шарахаются, как от чумы. Главные редакторы баррикадируют двери прелестными безразмерными секретаршами. Многочисленные приятели сочувственно улыбаются в коридорах и заговорщически приглашают пить пиво в Дом журналиста. Прокуренные девицы хихикают и вспоминают за моей спиной мой же репортаж "Парни у огненной реки".
Клянусь - был я на заводе "Серп и молот", был. И даже ходил вдоль главного конвейера и огромных огнедышащих печей. Вместе с инженером безопасности Бряхиным. Было лето, жара и меня пригласили в столовую, чтобы привести обезвоженный организм в порядок. Там было прохладно, пахло вкусным борщом и котлетами, а пиво (в виде исключения) лилось рекой. Все, что говорили мне, я старательно записывал - фамилии передовиков производства, проценты выплавки тугоплавких металлов, километраж стального листажа и проч. То есть сбор информации шел успешно и по полной развлекательной, как тогда полагалось, программе. Утром я обнаружил себя дома с головной болью, но без репортерской сумки. Дело неприятное, да нет таких проблем, которые бы не решил ас журналистского пера. Это я про себя. На память не жалуюсь, и восстановил прошлое во всем объеме с допустимым, разумеется, процентной погрешностью. К моему удивлению, ляпсус оказался такой, что снова вызвал вселенский скандал. Оказывается, мало того, что я переврал все имена и фамилии, но почему-то станколитейный завод превратил в пивоваренный. И потенциальный читатель пришел в глубокое недоумение: то ли у него что-то с восприятием жизни, то ли у корреспондента что-то случилось со зрением. После отравления коксовыми отходами пивного производства.
Словом, меня вызвали на ковер, лишили премии, ославили во всех средствах массовой информации и выгнали взашей. Правда, последнее произошло после того, как я поведал населению о своей встречи со Снежным человеком. В скверике у памятника пролетарскому бузотеру с булыжником в руках.
Ей-Богу, эта встреча случилась. Моя и Йехуа. В полночь. Когда я вышел из редакции после встречи наступающего Нового года. Вместе с друзьями. Но я их быстро потерял в заснеженной пелене, зато набрел на огромное человекоподобное существо, от которого смердело так, что в скверике никто не задерживался. Кроме меня и гранитного пролетарского дебошира. К запахам я равнодушен, а к скандалам меня тянет, выражусь без изящества, магнитом. Иду по скверу, вижу на лавочке скучает мужик в шубе - огромный, как скала, припорошенная снежком. Я к нему - мол, чего, командир, домой не тяпаешь, к жене и детишкам, Новый год на носу, не дай Бог, отморозишь хозяйство; может, того, вовнутрь желаешь? А он в ответ урчит снегоуборочным агрегатом: "Йехуа" да "Йехуа". Но утвердительно. Открыл я репортерскую сумку - бутылку родной под искрящуюся метель, два пластмассовых стаканчика, мандарины, прикупленные по случаю. Хор-р-рошо! Как говорится, праздник всегда с нами.
Клюкнули мы с ним по маленькой, начали потихоньку понимать друг друга. Шубка, говорю я собутыльнику, классная у тебя, дядя, как натуральная, медведь, что ли, гималайский? Агы, отвечает, из Гималаев я, Йехуа зовут. Них...я, говорю, заливаешь, однако, брат? Не, бьет себя в грудь, в натуре, братан, из самих что ни на есть Гималай. Ааа, значит, Ёхан Палыч, ежели по нашему? Ёхан, блин, Палыч, соглашается мой новый друг. И пришлось бежать в соседнюю палатку. Мне. Чтобы легче осознать, так сказать, контакт между двумя цивилизациями. Наяву. И где? В центре первопрестольной.
Тяпнули ещё одну бутылку; поговорили о международном положении - НАТО на восток, понимаешь, ломится, как теща из Засрайска в неожиданные гости, потом мой новый друг йехуанул к палатке за новым допингом - заложили ещё грамм по пятьсот, начали было о бабах. Мол, стервозы перворазрядные они все от острова Ямал до отрогов Гималай, да ба! Легка на подъеме - супруга Йехуа. От одного вида которой (и запаха), я протрезвел как стеклышко. Во-первых, далеко не красавица, во-вторых - голая, как в бане, но лохматая, а в - третьих, по размерам больше муженька раза в три. Если не в пять. И яростная, словно сопло стартующего на орбиту космического комплекса "Мир". Явилась из новогодней поземки косматой Снегурочкой и без лишних слов, как треснет моего лучшего друга по немытой потылице. Тот - кувырк в сугроб. А я за ним - меня ветром сдуло. От поступательного движения дамской десницы. Размером с палатку, которая соседний ларек с разноцветьем гирльяндных бутылок.
Прости, брат, сказал мой товарищ по празднику, надо идти, бля, в Гималаи, детки арахис в шоколаде ждут и папку, то бишь меня, Ёхана Палыча. Ну, это святое, ответил я, привет им от дяди Вани, то бишь меня, тоже Ёхана Палыча. Заметано, поклялся Йехуа, выбираясь из сугроба, а ты, Ванюха, передавай привет всему цивилизованному человечеству.
- Базара нету, - закричал вслед удаляющейся в сторону гор парочке. Через денек-другой!.. читайте репортаж о вас, родные мои!
Дал слово - держи. Мне повезло - после Нового года коллектив находился в таком состоянии, как мы с Ёханом Палычем, когда улетели в сугроб от затрещины его любезной благоверной. И поэтому мне не составило особого труда тиснуть рождественскую сказку-быль: "Йехуа, брат мой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125