Никому это не доступно, кроме тех, кто родился здесь, у кого этот остров в крови, – она словно только сейчас осознала собственные корни. – Тебе не понять, что я ни за что не стала бы искать встречи с тобой, хотя должна сообщить очень важную вещь. – Нэнси стояла гордая и суровая. Он тоже встал и недоуменно продолжал смотреть на нее, чувствуя себя неловко перед такой гордыней.
– Я люблю Нью-Йорк и надеюсь вернуться туда. Надеюсь, потому что без этой надежды я сойду с ума. Но факт остается фактом, ты ведешь себя с безразличием варвара по отношению к нашим традициям, – упрекнула она, давая выход своей ярости, – присутствие Шона тревожило и подавляло ее. – Твои американские ботинки ступают по развалинам, которые две тысячи лет назад были форумом Селинунте, здесь просвещенные люди обсуждали проблемы философии и математики.
– Я думал, ты любишь только Нью-Йорк, – сказал он обезоруживающе просто.
– Я люблю Нью-Йорк, но я сицилийка.
– Ты прекрасна, – прошептал он на одном дыхании, – и я хочу тебя. – Шон приблизился к ней и тут же раскаялся в сказанном.
– Если бы я тебя хотела, ни за что бы тебе в этом не призналась, – ответила она, хотя на самом деле мечтала, чтобы он обнял ее и поцеловал. В этот момент все ее принципы улетучились, она забыла даже, что Сэл с минуты на минуту мог появиться здесь и застать их. Шон отошел подальше, поднял и швырнул в сторону камень, словно точно так же хотел отбросить подальше непреодолимое желание.
– Так ты собираешься сказать, зачем позвала меня? – спросил он ослабевшим голосом.
Нэнси удовлетворенно улыбнулась. Шон в нее влюблен, ей этого вполне достаточно. Все происходит, как она задумала.
– Кто-то пользуется бидонами с оливками, которые отправляют в Америку со складов дона Антонио Персико.
Он с сомнением смотрел на нее.
– И я должен тебе поверить?
– Твое дело.
– Как ты об этом узнала?
Нэнси рассказала ему о том, что видел Альфредо Пеннизи.
– Вито Витанца, крестник дона Антонио Персико, – руководитель операции, участвуют еще два человека. Один из них на службе у Мими Скалиа. Это Микеле Санса.
– Ты знаешь, что прячут в крышках бидонов?
– Откровенно говоря, нет, хотя совсем не трудно догадаться.
– Ты такая умница. Семья тебе признательна.
– Ты и сам бы до этого докопался. Просто потерял бы больше времени.
– Заслуга твоя. Я не понимаю только, почему Мими Скалиа объявил войну дону Персико, который считает его своим другом.
Нэнси подумала, что она-то знает причину. Она помнила, как несколько лет назад позвонила Хосе, чтобы заступиться за отца Альфредо, и дон Мими получил из Нью-Йорка приказ, который тут же исполнил, но, видно, обида застряла в нем, как заноза. При первом же случае он по-своему отыгрался, объединившись, вероятно, с соперничающей семьей. Она сказала об этом Шону.
– Возможно, – решил он, – но когда поводов нет, их находят. Стимул всегда один и тот же – деньги или власть. Все остальное – столь дорогие тебе тысячелетние наслоения культуры, – отплатил он ей за проповедь.
На следующий день Микеле Санса был найден мертвым у дверей особняка дона Мими Скалиа, а Вито Витанца убит в собственной постели. Он перешел из сна прямо в небытие. Убийца оказался милосерден. Сам дон Мими бесследно исчез.
Глава 6
– Вито я крестил, еще ребенком взял к себе в дом. Он сиротой остался, ни отца, ни матери. Растил его как собственного сына.
Слезы блестели на глазах дона Антонио Персико, на лице застыло выражение глубокой скорби. Дом старика одновременно посетили предательство и смерть. Дон Антонио замолчал, помешивая кофе в чашечке тончайшего фарфора серебряной ложечкой, совершенно незаметной в его огромной руке. Слезы катились по щекам синьора Персико. Он с облегчением, словно лекарство, выпил кофе и откинулся на жесткую спинку старинного диванчика, обитого красным бархатом.
Шон сидел напротив дона Антонио в таком же бархатном кресле, с серьезным видом слушал старика и думал о Нэнси.
– Вито был мне как сын, – повторил Антонио. – Я ему пока доверил торговлю маслинами, чтобы он пригляделся к делу. Но потом я собирался объявить парня своим наследником. Я доверял Вито безгранично! Видел бы ты, с каким мужественным спокойствием сознался он в предательстве!
И старик добавил, сопровождая свои слова несколько театральными жестами:
– Собственными ушами слышал я его признание! Собственными глазами видел я, как он каялся! Но скажи, ирландец, что я мог сделать?
– Одну-единственную вещь, – ответил Шон, – и вы ее сделали.
– А ведь он был мне сыном, – вновь произнес дон Антонио, вытирая слезы огромным белым носовым платком.
Потом старик трубно высморкался и вроде бы успокоился.
Шон кивал головой, стараясь придать своему лицу выражение внимательного сочувствия. Он никак не мог привыкнуть к сицилийцам: они легко переходили от слез к смеху, и в радости и в горе подчиняясь собственным неукротимым эмоциям.
В эти полуденные часы горячее сентябрьское солнце безжалостно опаляло дома и пересохшие поля. Ослепительные лучи пробивались сквозь жалюзи в гостиной, от них не спасали белые кружевные шторы, и на ковре причудливо переплетались свет и тени. Дон Антонио дал волю чувствам, а Шон с необыкновенной любовью и нежностью думал о Нэнси.
Старик поставил чашечку на стеклянный столик, покрытый кружевной салфеткой, и торжественно произнес:
– Мими Скалиа мне за это заплатит!
– Лучше поскорей уладить дело! – посоветовал ирландец.
– Немедленно! – отозвался дон Антонио, в негодовании сжав кулаки.
– Но сначала надо его найти, – спокойно заметил Шон, наполняя стакан водой со льдом из графина.
Сицилиец налил себе еще чашечку кофе из неаполитанской кофеварки и произнес:
– Считай, он уже у нас в руках.
Шон удивился, как быстро сменилась равнодушным спокойствием глубокая скорбь дона Антонио. Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и тени волнения.
– А я думал, Мими сбежал, – сказал ирландец.
– На какое-то время он скрылся. Но сегодня утром, когда ты ушел, я послал человека для переговоров со Скалиа.
– Для каких переговоров?
– Он готов встретиться на нейтральной территории, предлагает большую компенсацию за нанесенный ущерб. Говорит, что раскаялся и готов искупить свою вину.
– А что просит взамен?
– Жизнь… – Антонио Персико взглянул на Шона, и холодная улыбка появилась на губах сицилийца.
– Ты ему веришь? – спросил ирландец, раздумывая, как бы поступил в такой ситуации Фрэнк Лателла.
– Лжет, мерзавец, – без колебаний ответил Персико.
– И что будем делать?
– Встретимся с ним!
– Для переговоров?
– Вытянем из Скалиа все, что возможно, а потом навсегда закроем ему рот. Живой он опасен, ты с него глаз не спускай. Я-то его игру разгадал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Я люблю Нью-Йорк и надеюсь вернуться туда. Надеюсь, потому что без этой надежды я сойду с ума. Но факт остается фактом, ты ведешь себя с безразличием варвара по отношению к нашим традициям, – упрекнула она, давая выход своей ярости, – присутствие Шона тревожило и подавляло ее. – Твои американские ботинки ступают по развалинам, которые две тысячи лет назад были форумом Селинунте, здесь просвещенные люди обсуждали проблемы философии и математики.
– Я думал, ты любишь только Нью-Йорк, – сказал он обезоруживающе просто.
– Я люблю Нью-Йорк, но я сицилийка.
– Ты прекрасна, – прошептал он на одном дыхании, – и я хочу тебя. – Шон приблизился к ней и тут же раскаялся в сказанном.
– Если бы я тебя хотела, ни за что бы тебе в этом не призналась, – ответила она, хотя на самом деле мечтала, чтобы он обнял ее и поцеловал. В этот момент все ее принципы улетучились, она забыла даже, что Сэл с минуты на минуту мог появиться здесь и застать их. Шон отошел подальше, поднял и швырнул в сторону камень, словно точно так же хотел отбросить подальше непреодолимое желание.
– Так ты собираешься сказать, зачем позвала меня? – спросил он ослабевшим голосом.
Нэнси удовлетворенно улыбнулась. Шон в нее влюблен, ей этого вполне достаточно. Все происходит, как она задумала.
– Кто-то пользуется бидонами с оливками, которые отправляют в Америку со складов дона Антонио Персико.
Он с сомнением смотрел на нее.
– И я должен тебе поверить?
– Твое дело.
– Как ты об этом узнала?
Нэнси рассказала ему о том, что видел Альфредо Пеннизи.
– Вито Витанца, крестник дона Антонио Персико, – руководитель операции, участвуют еще два человека. Один из них на службе у Мими Скалиа. Это Микеле Санса.
– Ты знаешь, что прячут в крышках бидонов?
– Откровенно говоря, нет, хотя совсем не трудно догадаться.
– Ты такая умница. Семья тебе признательна.
– Ты и сам бы до этого докопался. Просто потерял бы больше времени.
– Заслуга твоя. Я не понимаю только, почему Мими Скалиа объявил войну дону Персико, который считает его своим другом.
Нэнси подумала, что она-то знает причину. Она помнила, как несколько лет назад позвонила Хосе, чтобы заступиться за отца Альфредо, и дон Мими получил из Нью-Йорка приказ, который тут же исполнил, но, видно, обида застряла в нем, как заноза. При первом же случае он по-своему отыгрался, объединившись, вероятно, с соперничающей семьей. Она сказала об этом Шону.
– Возможно, – решил он, – но когда поводов нет, их находят. Стимул всегда один и тот же – деньги или власть. Все остальное – столь дорогие тебе тысячелетние наслоения культуры, – отплатил он ей за проповедь.
На следующий день Микеле Санса был найден мертвым у дверей особняка дона Мими Скалиа, а Вито Витанца убит в собственной постели. Он перешел из сна прямо в небытие. Убийца оказался милосерден. Сам дон Мими бесследно исчез.
Глава 6
– Вито я крестил, еще ребенком взял к себе в дом. Он сиротой остался, ни отца, ни матери. Растил его как собственного сына.
Слезы блестели на глазах дона Антонио Персико, на лице застыло выражение глубокой скорби. Дом старика одновременно посетили предательство и смерть. Дон Антонио замолчал, помешивая кофе в чашечке тончайшего фарфора серебряной ложечкой, совершенно незаметной в его огромной руке. Слезы катились по щекам синьора Персико. Он с облегчением, словно лекарство, выпил кофе и откинулся на жесткую спинку старинного диванчика, обитого красным бархатом.
Шон сидел напротив дона Антонио в таком же бархатном кресле, с серьезным видом слушал старика и думал о Нэнси.
– Вито был мне как сын, – повторил Антонио. – Я ему пока доверил торговлю маслинами, чтобы он пригляделся к делу. Но потом я собирался объявить парня своим наследником. Я доверял Вито безгранично! Видел бы ты, с каким мужественным спокойствием сознался он в предательстве!
И старик добавил, сопровождая свои слова несколько театральными жестами:
– Собственными ушами слышал я его признание! Собственными глазами видел я, как он каялся! Но скажи, ирландец, что я мог сделать?
– Одну-единственную вещь, – ответил Шон, – и вы ее сделали.
– А ведь он был мне сыном, – вновь произнес дон Антонио, вытирая слезы огромным белым носовым платком.
Потом старик трубно высморкался и вроде бы успокоился.
Шон кивал головой, стараясь придать своему лицу выражение внимательного сочувствия. Он никак не мог привыкнуть к сицилийцам: они легко переходили от слез к смеху, и в радости и в горе подчиняясь собственным неукротимым эмоциям.
В эти полуденные часы горячее сентябрьское солнце безжалостно опаляло дома и пересохшие поля. Ослепительные лучи пробивались сквозь жалюзи в гостиной, от них не спасали белые кружевные шторы, и на ковре причудливо переплетались свет и тени. Дон Антонио дал волю чувствам, а Шон с необыкновенной любовью и нежностью думал о Нэнси.
Старик поставил чашечку на стеклянный столик, покрытый кружевной салфеткой, и торжественно произнес:
– Мими Скалиа мне за это заплатит!
– Лучше поскорей уладить дело! – посоветовал ирландец.
– Немедленно! – отозвался дон Антонио, в негодовании сжав кулаки.
– Но сначала надо его найти, – спокойно заметил Шон, наполняя стакан водой со льдом из графина.
Сицилиец налил себе еще чашечку кофе из неаполитанской кофеварки и произнес:
– Считай, он уже у нас в руках.
Шон удивился, как быстро сменилась равнодушным спокойствием глубокая скорбь дона Антонио. Ни в голосе его, ни во взгляде не осталось и тени волнения.
– А я думал, Мими сбежал, – сказал ирландец.
– На какое-то время он скрылся. Но сегодня утром, когда ты ушел, я послал человека для переговоров со Скалиа.
– Для каких переговоров?
– Он готов встретиться на нейтральной территории, предлагает большую компенсацию за нанесенный ущерб. Говорит, что раскаялся и готов искупить свою вину.
– А что просит взамен?
– Жизнь… – Антонио Персико взглянул на Шона, и холодная улыбка появилась на губах сицилийца.
– Ты ему веришь? – спросил ирландец, раздумывая, как бы поступил в такой ситуации Фрэнк Лателла.
– Лжет, мерзавец, – без колебаний ответил Персико.
– И что будем делать?
– Встретимся с ним!
– Для переговоров?
– Вытянем из Скалиа все, что возможно, а потом навсегда закроем ему рот. Живой он опасен, ты с него глаз не спускай. Я-то его игру разгадал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81