«Эй, Таркин» и «Джемайма!», чтобы посмотреть, кто из чудиков обернется. Не обернулся ни один, но нашему веселью это ничуть не мешало.
– Я помню то время, когда бритоголовые и хиппари сходились здесь стенка на стенку и вышибали друг дружке мозги, – ностальгически вздохнула Элис.
«Это любовь», – подумал я и поцеловал ее.
Джерард отодвинулся куда-то на третий план. Когда мы на запредельной скорости мчались в «Ягуаре» по шоссе к морю, выяснилась еще одна пикантная подробность: Элис настолько надоело его нарочито беспокойное соседство, что она ушла спать на диван. То есть насчет ночи, проведенной в ее постели, Джерард не соврал, но вместе они там проспали не более часа. Единственное место, куда могло тыкаться доказательство его страсти, была его же собственная рука. Однако причина, по которой Элис допустила его к себе в постель, тоже оказалась несколько иной, чем я думал прежде.
Мне удалось вытянуть из Элис подробности того разговора. Очевидно, Джерард сказал, что имеет сообщить ей нечто серьезное обо мне, а на ее резонный вопрос предъявил позорное досье, найденное мною в среду на кухонном столе. Элис бегло перелистала альбом и спросила, с какой радости Джерард таскает его с собой по всему городу.
Тут-то он раскололся, что любит ее и сделает все, чтобы ее завоевать. Вероятно, первоначальная версия о его плохом самочувствии была неправдой, хотя, должен заметить, тоже на редкость в его духе.
Что случилось дальше, я так до конца и не понял – отчасти потому, что заметил у обочины дорожного инспектора, замерявшего скорость, и вовремя дал по тормозам, отчего Элис до конца поездки не могла прийти в себя, а отчасти потому, что сама Элис явно темнила.
Я с удивлением услышал, что она его целовала, хотя, по ее словам, целовала дружески, а не страстно. Насколько я знаю Джерарда, в том состоянии он вряд ли был способен прочувствовать столь тонкую разницу. Сразу после поцелуя он стал умолять о большем, аргументируя это, по сбивчивым объяснениям Элис, тем, что со мною у нее было все, а значит, справедливости ради надо дать равный шанс ему.
– Как это – умолял, буквально? – спросил я, взяв с облицованного грецким орехом приборного щитка прикуриватель.
– Да, повалился на колени и скулил. Как собака.
Это она, скорее всего, выдумала, но при мысли о коленопреклоненном Джерарде мне стало смешно.
– А ты что?
Закуривая сигарету, я ухмыльнулся, отчего дым попал мне в глаза и машину слегка повело вбок.
– Сказала, что у меня болит голова.
Машина вильнула чуть сильнее, хотя ухмылка у меня пропала сама собой.
– Ты понимаешь, что это почти согласие переспать с ним, если только он найдет для тебя пару таблеток аспирина?
– Ну… он… я…
Уж не знаю, что было причиной ее внезапного косноязычия – мое неосторожное вождение или сам предмет разговора.
– Он так настаивал… Как будто встречаться со мною для него вопрос жизни.
«Так оно и есть – в смысле жизни счастливой и состоявшейся», – подумал, но не сказал я. Пожалуй, уведи у него Элис кто-нибудь другой, не я, он смирился бы. Именно моя победа для него невыносима. Я такой же, как он, живу с ним в одной квартире, мы вместе ходим пить пиво, и, по существу, разницы между нами никакой, но господь подарил мне счастье, а ему велел убираться несолоно хлебавши. Надо было бы спросить Элис, нет ли у нее симпатичных подружек, с которыми мы могли бы его познакомить, но, как мне показалось, это вряд ли его утешило бы. Джерард из тех, кто способен выиграть на Олимпийских играх серебряную медаль – и страшно переживать, что золотая досталась кому-то еще. Знаю, подобным честолюбием принято восхищаться, но, виноват, я восхищения не испытываю. Особенно если золотая медаль у меня.
– Но ты ведь не спала с ним?
– Нет. За кого ты меня принимаешь?
– Хорошо.
– Но приласкать я его приласкала.
Это я принял за шутку, но на душе у меня все же было неспокойно.
– Тогда зачем ты пустила его к себе в постель, если он чувствовал себя нормально?
– Он сказал, что просто хочет побыть рядом со мной.
– Да уж, наверное, – буркнул я. Не забыть при следующей драке с Джерардом действительно нанести ему телесные повреждения.
Все время, пока мы гуляли по Брайтону, я был невообразимо хорошим: о себе почти не говорил, ограничился лишь забавным случаем из школьной жизни и парой слов о бывшем шефе, Адриане, который мне так и не перезвонил. Может, просто не знал, что меня нет на месте. Сам он целыми неделями торчал в командировках, выискивая сюжеты для передачи. Будь на его месте кто угодно другой, вы предположили бы, что на самом деле человек лежит дома на диване, пьет и смотрит телевизор, но, увы, в случае Адриана это неверно. Он правда ищет сюжеты.
Как выяснилось, у Элис есть брат и сестра (я тут же представил, как мы знакомим с нею Джерарда, чтобы обезопасить его). Сестра замужем, но вряд ли это можно считать таким же препятствием, как, скажем, лет двадцать назад. Милли (так зовут сестру) – какой-то дипломатический гений, живет в Китае и работает на благо родной Британии. Ее муж, который мечтал стать музыкантом, нашел себе там место в компьютерной компании. О брате я расспрашивать не стал; учится, должно быть, в колледже по какой-нибудь непрактичной специальности вроде технологии управления – курса с такой учебной нагрузкой, что на необходимые в современном деловом мире практические навыки просто не остается времени.
Яркая дневная голубизна взморья, гул пляжа, ленивый уют шезлонгов постепенно сменились более глубокой океанской синевой и неоновыми огнями вечера. Мы вернулись в гостиницу, вышли на неосвещенный балкон.
Внизу плескались темные волны. Над морем взошла луна, почти полная, белая. Вдоль пляжа тянулся длинный ряд машин; в какой-то из них играла музыка, и до нас долетал однообразный ударный ритм. Цепочка огней на пирсе отделяла черную воду от черного же ночного неба. Меня так и тянуло выдать какую-нибудь банальность о тщете и краткости всего сущего, но я удержался и только привлек Элис ближе к себе.
– Знаешь, – сказала она, – в чем-то это даже прекраснее Венеции.
– Надо думать, за двести фунтов в сутки, – мягко заметил я.
– Тут хорошо, правда?
– Правда. Хочешь, я погадаю тебе по руке?
Этот фокус я раньше проделывал со всеми своими девушками. Элис слишком умна, чтобы поверить в наличие у меня способностей к ясновидению, как верили другие, но сама затея ей понравилась. Сам факт, что я умею гадать по ладони, да еще и многое угадываю, вообще-то не радует, а лишь доказывает, насколько мы все одинаковые.
Я был счастлив. Элис пребывала в отличном настроении и выглядела чудесно. Каждый миг каждого прожитого дня был полон моего желания спать с нею. Как будто мои гены почуяли шанс подняться по спирали эволюции витков на восемь-девять сразу и твердили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Я помню то время, когда бритоголовые и хиппари сходились здесь стенка на стенку и вышибали друг дружке мозги, – ностальгически вздохнула Элис.
«Это любовь», – подумал я и поцеловал ее.
Джерард отодвинулся куда-то на третий план. Когда мы на запредельной скорости мчались в «Ягуаре» по шоссе к морю, выяснилась еще одна пикантная подробность: Элис настолько надоело его нарочито беспокойное соседство, что она ушла спать на диван. То есть насчет ночи, проведенной в ее постели, Джерард не соврал, но вместе они там проспали не более часа. Единственное место, куда могло тыкаться доказательство его страсти, была его же собственная рука. Однако причина, по которой Элис допустила его к себе в постель, тоже оказалась несколько иной, чем я думал прежде.
Мне удалось вытянуть из Элис подробности того разговора. Очевидно, Джерард сказал, что имеет сообщить ей нечто серьезное обо мне, а на ее резонный вопрос предъявил позорное досье, найденное мною в среду на кухонном столе. Элис бегло перелистала альбом и спросила, с какой радости Джерард таскает его с собой по всему городу.
Тут-то он раскололся, что любит ее и сделает все, чтобы ее завоевать. Вероятно, первоначальная версия о его плохом самочувствии была неправдой, хотя, должен заметить, тоже на редкость в его духе.
Что случилось дальше, я так до конца и не понял – отчасти потому, что заметил у обочины дорожного инспектора, замерявшего скорость, и вовремя дал по тормозам, отчего Элис до конца поездки не могла прийти в себя, а отчасти потому, что сама Элис явно темнила.
Я с удивлением услышал, что она его целовала, хотя, по ее словам, целовала дружески, а не страстно. Насколько я знаю Джерарда, в том состоянии он вряд ли был способен прочувствовать столь тонкую разницу. Сразу после поцелуя он стал умолять о большем, аргументируя это, по сбивчивым объяснениям Элис, тем, что со мною у нее было все, а значит, справедливости ради надо дать равный шанс ему.
– Как это – умолял, буквально? – спросил я, взяв с облицованного грецким орехом приборного щитка прикуриватель.
– Да, повалился на колени и скулил. Как собака.
Это она, скорее всего, выдумала, но при мысли о коленопреклоненном Джерарде мне стало смешно.
– А ты что?
Закуривая сигарету, я ухмыльнулся, отчего дым попал мне в глаза и машину слегка повело вбок.
– Сказала, что у меня болит голова.
Машина вильнула чуть сильнее, хотя ухмылка у меня пропала сама собой.
– Ты понимаешь, что это почти согласие переспать с ним, если только он найдет для тебя пару таблеток аспирина?
– Ну… он… я…
Уж не знаю, что было причиной ее внезапного косноязычия – мое неосторожное вождение или сам предмет разговора.
– Он так настаивал… Как будто встречаться со мною для него вопрос жизни.
«Так оно и есть – в смысле жизни счастливой и состоявшейся», – подумал, но не сказал я. Пожалуй, уведи у него Элис кто-нибудь другой, не я, он смирился бы. Именно моя победа для него невыносима. Я такой же, как он, живу с ним в одной квартире, мы вместе ходим пить пиво, и, по существу, разницы между нами никакой, но господь подарил мне счастье, а ему велел убираться несолоно хлебавши. Надо было бы спросить Элис, нет ли у нее симпатичных подружек, с которыми мы могли бы его познакомить, но, как мне показалось, это вряд ли его утешило бы. Джерард из тех, кто способен выиграть на Олимпийских играх серебряную медаль – и страшно переживать, что золотая досталась кому-то еще. Знаю, подобным честолюбием принято восхищаться, но, виноват, я восхищения не испытываю. Особенно если золотая медаль у меня.
– Но ты ведь не спала с ним?
– Нет. За кого ты меня принимаешь?
– Хорошо.
– Но приласкать я его приласкала.
Это я принял за шутку, но на душе у меня все же было неспокойно.
– Тогда зачем ты пустила его к себе в постель, если он чувствовал себя нормально?
– Он сказал, что просто хочет побыть рядом со мной.
– Да уж, наверное, – буркнул я. Не забыть при следующей драке с Джерардом действительно нанести ему телесные повреждения.
Все время, пока мы гуляли по Брайтону, я был невообразимо хорошим: о себе почти не говорил, ограничился лишь забавным случаем из школьной жизни и парой слов о бывшем шефе, Адриане, который мне так и не перезвонил. Может, просто не знал, что меня нет на месте. Сам он целыми неделями торчал в командировках, выискивая сюжеты для передачи. Будь на его месте кто угодно другой, вы предположили бы, что на самом деле человек лежит дома на диване, пьет и смотрит телевизор, но, увы, в случае Адриана это неверно. Он правда ищет сюжеты.
Как выяснилось, у Элис есть брат и сестра (я тут же представил, как мы знакомим с нею Джерарда, чтобы обезопасить его). Сестра замужем, но вряд ли это можно считать таким же препятствием, как, скажем, лет двадцать назад. Милли (так зовут сестру) – какой-то дипломатический гений, живет в Китае и работает на благо родной Британии. Ее муж, который мечтал стать музыкантом, нашел себе там место в компьютерной компании. О брате я расспрашивать не стал; учится, должно быть, в колледже по какой-нибудь непрактичной специальности вроде технологии управления – курса с такой учебной нагрузкой, что на необходимые в современном деловом мире практические навыки просто не остается времени.
Яркая дневная голубизна взморья, гул пляжа, ленивый уют шезлонгов постепенно сменились более глубокой океанской синевой и неоновыми огнями вечера. Мы вернулись в гостиницу, вышли на неосвещенный балкон.
Внизу плескались темные волны. Над морем взошла луна, почти полная, белая. Вдоль пляжа тянулся длинный ряд машин; в какой-то из них играла музыка, и до нас долетал однообразный ударный ритм. Цепочка огней на пирсе отделяла черную воду от черного же ночного неба. Меня так и тянуло выдать какую-нибудь банальность о тщете и краткости всего сущего, но я удержался и только привлек Элис ближе к себе.
– Знаешь, – сказала она, – в чем-то это даже прекраснее Венеции.
– Надо думать, за двести фунтов в сутки, – мягко заметил я.
– Тут хорошо, правда?
– Правда. Хочешь, я погадаю тебе по руке?
Этот фокус я раньше проделывал со всеми своими девушками. Элис слишком умна, чтобы поверить в наличие у меня способностей к ясновидению, как верили другие, но сама затея ей понравилась. Сам факт, что я умею гадать по ладони, да еще и многое угадываю, вообще-то не радует, а лишь доказывает, насколько мы все одинаковые.
Я был счастлив. Элис пребывала в отличном настроении и выглядела чудесно. Каждый миг каждого прожитого дня был полон моего желания спать с нею. Как будто мои гены почуяли шанс подняться по спирали эволюции витков на восемь-девять сразу и твердили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113