Ее изящество, ее хрупкость заставили меня чувствовать себя неотесанным мужланом; я боялся сломать ее, если по ошибке сделаю неловкое движение. На левой щеке у нее была маленькая родинка, которую я в первый раз не заметил. Я встал, а она все еще сидела на корточках и гладила собаку.
– Я пел гимн, – сказал я, выставляя одну ногу вперед, как бегун на длинные дистанции перед стартом, дабы спрятать то, что в женском романе назвали бы «доказательством моей страсти». – Тренируюсь понемногу.
– А что, и гимны будут? – спросила она (причем голова ее, как на грех, приходилась мне как раз чуть ниже пояса).
– Не знаю. Мы заказывали стандартный набор.
– Кажется, особенным благочестием он не отличался.
Элис встала, оправила платье. Глаза ее были почти неподвижны, но, как хорошая театральная актриса, она изобразила сильное беспокойство еле заметной гримаской, чуть прикусив зубами кончик языка.
– Ну, теперь, когда он умер, это вряд ли важно, так?
Уголки ее рта опустились вниз.
– Если это вообще важно, значит, важно и теперь, когда он умер.
Рот у нее был невероятно выразительный, и я едва удержался, чтобы не сказать ей об этом.
Говорить о таких вещах невозможно без почерпнутых из фильмов, спектаклей или книг романтических штампов, и при одной мысли об этом у меня по коже прошел мороз. Может, потом, когда мы поженимся, в каком-нибудь обыденном разговоре, пусть даже во время ссоры, я и пророню: «Если ты хотела, чтобы я купил еще спагетти, почему не написала в общий список? Чего в списке нет, того я не покупаю, это неоспоримый факт – как, например, то, что у тебя очень выразительный рот». Вот так еще можно.
– Да, пожалуй, – произнес я вслух, раздумывая, не рвануть ли нам на кладбище вдвоем, оставив Джерарда дожидаться Лидию, но в конце концов решил, что лучше не надо.
– Кого вы еще ждете? – спросил выразительный яркий рот.
Я обнаружил, что с Элис у меня та же беда, что и с другими красивыми женщинами. Смотреть на нее было нельзя, не смотреть – тоже. Хотелось спокойно взглянуть ей в глаза, как нормальный мужчина нормальной женщине, но я был настолько раздавлен, потрясен, сокрушен ее красотой, что не помнил даже, как это делается.
Я встречался с ней взглядом, понимал, что беззастенчиво пялюсь, резко обрывал себя и переводил взор на дорогу. Затем до меня доходило, что нельзя столько времени глазеть на машины, не то ей покажется, что мыслями я неизвестно где, как молодой карьерист на вечеринке, весьма полезной для дальнейшего продвижения по службе. Далее я напоминал себе: чтобы произвести впечатление нормального человека, надо смотреть на девушку как следует, поэтому снова ловил ее взгляд и быстренько отводил глаза. К несчастью, лучший способ зарекомендовать себя психопатом – стараться выглядеть нормальным человеком. В результате вид у меня был, как у типа, взявшего с газетного прилавка полистать автомобильный журнал, но постоянно косящегося на «Плейбой», или как у собаки, знающей, что смотреть на лежащий на столе кусок пирога не положено.
– Лидию и Джерарда, – ответил я. – Вот дождемся, и можно всем вместе пройтись пешком.
– Конечно, – протянула Элис, будто смакуя леденец. – Очень хочу познакомиться с Лидией. А будет кто-нибудь говорить речь на похоронах?
– Я набросал несколько слов. Точнее, подыскал цитату из Уайльда.
На самом деле я просто нашел статью Уайльда на смерть художника Обри Бердслея и приспособил ее для Фарли. Это давало мне шанс намекнуть на свое глубокое знание Уайльда перед Элис и приятелями Фарли, но, по правде, цитату я прочел в какой-то из газет, что мы держали в туалете. Да, искушение выдать чужие слова за собственные тоже посетило меня, но банду завсегдатаев модных клубов, с которыми водил знакомство Фарли, больше впечатлило бы имя Уайльд, нежели сами слова, если только они вообще считали литературу чем-то заслуживающим внимания.
Элис еле слышно ахнула от удивления и восторга, как, наверное, ахала во время своей первой близости с мужчиной:
– Цитату? Какую же?
Я достал из внутреннего кармана пиджака листок бумаги и прочел:
– «Каким бы невероятно ранним ни был расцвет его гения, он продолжал бурно развиваться и далеко еще не дошел до предела. В таинственном гроте его души скрывались великие силы, и есть нечто зловещее и трагическое в том, что человеку, привнесшему в жизнь новые оттенки ужаса, было суждено умереть в возрасте цветка».
– Чудесно, – улыбнулась Элис, и я сразу же представил себе, как она говорит это после того. – Просто замечательно. Но только как быть с «привнесшим в жизнь новые оттенки ужаса»?
– По контексту сойдет, – успокоил я.
– Приве-е-ет, – подпрыгнув на месте и зыркнув на меня, протянул Джерард, – как дела?
Защитник прав животных уже ушел, забыв свой плакат.
– Хорошо, – ответила Элис. Вот и мне бы так начать разговор, а не ломаться, как клоуну, беспокоясь о том, что от страсти на мне плохо сидят брюки.
– Классно выглядишь, – заметил Джерард, растопырив руки, будто нес перед собой картину, и я знал, что он не лукавит, ибо Джерард никогда не говорит девушкам таких вещей из простой вежливости. Нельзя же говорить о том, чего не чувствуешь.
– Спасибо, – сказала Элис, – ты тоже ничего себе. Все еще хочешь со мной спать?
Брюки вдруг стали мне совершенно свободны. Идти больше ничто не мешало.
– У нас есть десять минут до встречи с Лидией, – радостно заржал Джерард, мысленно потирая руки. Я заставил себя подхихикнуть. Он по-прежнему подпрыгивал, но, на мой взгляд, не очень высоко, то есть был относительно спокоен.
– А может, лучше со мной? – проронил я.
– Ага. С вами обоими, если обещаете управиться за десять минут.
Элис улыбнулась одними глазами. Глаза у нее были невероятно добрые и умные. Джерард подпрыгнул еще раз, и мы оба истерически расхохотались, хотя, думаю, ничего веселого в ее предложении не находили.
– Рада видеть вас всех в глубокой скорби, – заметила только что прибывшая Лидия. Она тоже привела себя в порядок соответственно случаю, надела что-то черное и держала в руке букет белых роз.
– Черт, – воскликнул Джерард, – а про цветы-то я и не подумал!
Лидия смерила Элис взглядом – по-моему, более пристальным, чем допускают правила хорошего тона.
– Цветы наверняка будут продавать у кладбища, – сказала Элис. – Я Элис, а вы, должно быть, Лидия?
Она протянула Лидии руку, позой снова напомнив мне египетскую принцессу – только волосы у Элис были красивее. Лидия крепко сжала ее ладонь, сказав, что слышала об Элис очень много. «Надеюсь, ничего плохого», – заметила Элис. «О, что вы, напротив», – возразила Лидия. Мы с Джерардом хором извинились, что не представили дам друг другу.
Лидия с каким-то странным ожесточением теребила Элис за рукав.
– Чудный материал, – изрекла она тоном цыганки, сулящей благоденствие и процветание за грош медью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Я пел гимн, – сказал я, выставляя одну ногу вперед, как бегун на длинные дистанции перед стартом, дабы спрятать то, что в женском романе назвали бы «доказательством моей страсти». – Тренируюсь понемногу.
– А что, и гимны будут? – спросила она (причем голова ее, как на грех, приходилась мне как раз чуть ниже пояса).
– Не знаю. Мы заказывали стандартный набор.
– Кажется, особенным благочестием он не отличался.
Элис встала, оправила платье. Глаза ее были почти неподвижны, но, как хорошая театральная актриса, она изобразила сильное беспокойство еле заметной гримаской, чуть прикусив зубами кончик языка.
– Ну, теперь, когда он умер, это вряд ли важно, так?
Уголки ее рта опустились вниз.
– Если это вообще важно, значит, важно и теперь, когда он умер.
Рот у нее был невероятно выразительный, и я едва удержался, чтобы не сказать ей об этом.
Говорить о таких вещах невозможно без почерпнутых из фильмов, спектаклей или книг романтических штампов, и при одной мысли об этом у меня по коже прошел мороз. Может, потом, когда мы поженимся, в каком-нибудь обыденном разговоре, пусть даже во время ссоры, я и пророню: «Если ты хотела, чтобы я купил еще спагетти, почему не написала в общий список? Чего в списке нет, того я не покупаю, это неоспоримый факт – как, например, то, что у тебя очень выразительный рот». Вот так еще можно.
– Да, пожалуй, – произнес я вслух, раздумывая, не рвануть ли нам на кладбище вдвоем, оставив Джерарда дожидаться Лидию, но в конце концов решил, что лучше не надо.
– Кого вы еще ждете? – спросил выразительный яркий рот.
Я обнаружил, что с Элис у меня та же беда, что и с другими красивыми женщинами. Смотреть на нее было нельзя, не смотреть – тоже. Хотелось спокойно взглянуть ей в глаза, как нормальный мужчина нормальной женщине, но я был настолько раздавлен, потрясен, сокрушен ее красотой, что не помнил даже, как это делается.
Я встречался с ней взглядом, понимал, что беззастенчиво пялюсь, резко обрывал себя и переводил взор на дорогу. Затем до меня доходило, что нельзя столько времени глазеть на машины, не то ей покажется, что мыслями я неизвестно где, как молодой карьерист на вечеринке, весьма полезной для дальнейшего продвижения по службе. Далее я напоминал себе: чтобы произвести впечатление нормального человека, надо смотреть на девушку как следует, поэтому снова ловил ее взгляд и быстренько отводил глаза. К несчастью, лучший способ зарекомендовать себя психопатом – стараться выглядеть нормальным человеком. В результате вид у меня был, как у типа, взявшего с газетного прилавка полистать автомобильный журнал, но постоянно косящегося на «Плейбой», или как у собаки, знающей, что смотреть на лежащий на столе кусок пирога не положено.
– Лидию и Джерарда, – ответил я. – Вот дождемся, и можно всем вместе пройтись пешком.
– Конечно, – протянула Элис, будто смакуя леденец. – Очень хочу познакомиться с Лидией. А будет кто-нибудь говорить речь на похоронах?
– Я набросал несколько слов. Точнее, подыскал цитату из Уайльда.
На самом деле я просто нашел статью Уайльда на смерть художника Обри Бердслея и приспособил ее для Фарли. Это давало мне шанс намекнуть на свое глубокое знание Уайльда перед Элис и приятелями Фарли, но, по правде, цитату я прочел в какой-то из газет, что мы держали в туалете. Да, искушение выдать чужие слова за собственные тоже посетило меня, но банду завсегдатаев модных клубов, с которыми водил знакомство Фарли, больше впечатлило бы имя Уайльд, нежели сами слова, если только они вообще считали литературу чем-то заслуживающим внимания.
Элис еле слышно ахнула от удивления и восторга, как, наверное, ахала во время своей первой близости с мужчиной:
– Цитату? Какую же?
Я достал из внутреннего кармана пиджака листок бумаги и прочел:
– «Каким бы невероятно ранним ни был расцвет его гения, он продолжал бурно развиваться и далеко еще не дошел до предела. В таинственном гроте его души скрывались великие силы, и есть нечто зловещее и трагическое в том, что человеку, привнесшему в жизнь новые оттенки ужаса, было суждено умереть в возрасте цветка».
– Чудесно, – улыбнулась Элис, и я сразу же представил себе, как она говорит это после того. – Просто замечательно. Но только как быть с «привнесшим в жизнь новые оттенки ужаса»?
– По контексту сойдет, – успокоил я.
– Приве-е-ет, – подпрыгнув на месте и зыркнув на меня, протянул Джерард, – как дела?
Защитник прав животных уже ушел, забыв свой плакат.
– Хорошо, – ответила Элис. Вот и мне бы так начать разговор, а не ломаться, как клоуну, беспокоясь о том, что от страсти на мне плохо сидят брюки.
– Классно выглядишь, – заметил Джерард, растопырив руки, будто нес перед собой картину, и я знал, что он не лукавит, ибо Джерард никогда не говорит девушкам таких вещей из простой вежливости. Нельзя же говорить о том, чего не чувствуешь.
– Спасибо, – сказала Элис, – ты тоже ничего себе. Все еще хочешь со мной спать?
Брюки вдруг стали мне совершенно свободны. Идти больше ничто не мешало.
– У нас есть десять минут до встречи с Лидией, – радостно заржал Джерард, мысленно потирая руки. Я заставил себя подхихикнуть. Он по-прежнему подпрыгивал, но, на мой взгляд, не очень высоко, то есть был относительно спокоен.
– А может, лучше со мной? – проронил я.
– Ага. С вами обоими, если обещаете управиться за десять минут.
Элис улыбнулась одними глазами. Глаза у нее были невероятно добрые и умные. Джерард подпрыгнул еще раз, и мы оба истерически расхохотались, хотя, думаю, ничего веселого в ее предложении не находили.
– Рада видеть вас всех в глубокой скорби, – заметила только что прибывшая Лидия. Она тоже привела себя в порядок соответственно случаю, надела что-то черное и держала в руке букет белых роз.
– Черт, – воскликнул Джерард, – а про цветы-то я и не подумал!
Лидия смерила Элис взглядом – по-моему, более пристальным, чем допускают правила хорошего тона.
– Цветы наверняка будут продавать у кладбища, – сказала Элис. – Я Элис, а вы, должно быть, Лидия?
Она протянула Лидии руку, позой снова напомнив мне египетскую принцессу – только волосы у Элис были красивее. Лидия крепко сжала ее ладонь, сказав, что слышала об Элис очень много. «Надеюсь, ничего плохого», – заметила Элис. «О, что вы, напротив», – возразила Лидия. Мы с Джерардом хором извинились, что не представили дам друг другу.
Лидия с каким-то странным ожесточением теребила Элис за рукав.
– Чудный материал, – изрекла она тоном цыганки, сулящей благоденствие и процветание за грош медью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113