– Нет, прокуроры не умеют себя вести.
Я стал объяснять, что дело не в том, что люблю плохих людей, а просто с эгоистами и хулиганами зачастую бывает веселее, чем с порядочными и милыми. Когда я был маленьким, у нас в ходу было ругательство «паразит дружелюбный» для тех, кто при первой же встрече лезет к вам с изъявлениями дружбы.
– Хорошие манеры люди демонстрируют, когда им нечего сказать или не хотят ни о чем говорить.
– Неправда, – возразила Пола. – Вот, например, Лидия умеет себя вести, а у нее куча друзей, и ей, безусловно, есть что сказать.
– Да, Лидия хорошо воспитана, но у нее много других достоинств, – ответил я. Вино явно начинало действовать, чем я был ужасно доволен.
– Каких? Что тебе в ней нравится, кроме хороших манер?
Дело не в том, что Пола отказывала Лидии в других достоинствах. Она просто хотела понять, видел ли их я.
Я сделал знак бармену, чтобы нам принесли еще бутылку «Божоле».
– Терпимость, – ответил я. – Она терпима, что редко встречается у хорошо воспитанных людей.
– Терпимость – значит воспитанность; воспитанность – значит терпимость.
– Нет. Невоспитанные люди благодарны, если их просто принимают такими, как есть. А воспитанные – фашисты по определению. Они сами решают, каким быть миру, а если ты не соответствуешь, побивают тебя камнями.
– То есть хотят, чтобы ты проявлял к ним уважение?
– Вот только феминизма не надо.
– А почему, если требуешь уважительного отношения, так сразу феминизм? – рассмеялась она.
– Потому что женщины только об этом и твердят. «Уважайте нас. Мы требуем к себе уважения». Не буду я их уважать, в лучшем случае обязуюсь бояться.
Последнее уточнение я сделал специально для Полы, поскольку хорошо понимал, что мой мрачный юмор, уместный при общении с Элис или с друзьями-мужчинами, она может истолковать неверно. В свое время Пола бросила университет ради школы искусств, где связалась с дурной компанией – оголтелыми феминистками, поклонницами Жермены Грир. Так что мне следовало выбирать выражения. Потом, на самых подступах к высшему образованию, ее совершенно сбила с пути Симона де Бовуар. Сам я, разумеется, ни Грир, ни де Бовуар никогда не читал, но, по-моему, неведением здравый смысл не испортишь.
– Почему ты не уважаешь женщин?
– Они не умеют метать, – ответил я. – И любят костюмные фильмы.
Последнее прозвучало как приговор, хотя костюмные фильмы люблю сам и, если уж совсем честно, метаю довольно слабо. Во избежание недоразумений я сделал ставку на убийственную иронию в голосе.
– Гарри, сходи за вином, – распорядилась Пола, надменно взглянув на томящегося в ожидании бармена, который делал вид, будто ему безразлично, расплатимся мы или нет.
Я повиновался, и мы споро прикончили еще одну бутылку красного.
– Хочешь что-нибудь съесть? – спросил я, надеясь, что она ответит «нет». Для меня истинное наслаждение набить живот чипсами и орешками вместо горячего обеда. Заботясь о здоровье, я стараюсь питаться правильно, однако давать себе волю и есть то, что действительно нравится, тоже приятно. Иногда надо поступать, как велит инстинкт. Поставьте на стол на детском празднике два блюда – одно с чипсами, другое – со свежеприготовленными паровыми овощами; какое опустеет первым?
– Нет, – сказала Пола. – Когда я пью, я не ем.
– Это что, диета такая?
– Богемная привычка. Если не есть, напиваешься быстрее, что существенно, когда денег хватает только на пиво, и то не вдоволь.
От радости у меня запылали уши. Наконец-то мне не нужно думать о завтрашнем дне. Отныне все мои дни будут похожи на сегодняшний: дымные столбы солнечного света в зале бара, приятный отдых между второй и третьей бутылкой вина, словно в удобном старом кресле. Я думал об Элис. Я был уверен, что влюбляюсь, я так желал ее. И почему-то, видимо, по ассоциации, испытывал то же самое чувство к Поле. Она была рядом – в нужное или ненужное время, в нужном или ненужном месте, а моя любовь мало-помалу набирала обороты. «Вот Пола, – думал я, – моя верная старая подруга. От нее пахнет мылом, но все равно она классная». Почему-то мне даже стало лестно, что моя знакомая умеет рисовать.
– Вижу, ты прошла долгий путь по древним дорогам мудрости, – промолвил я голосом рекламного гуру, с таинственным видом выглядывающего в меню чипсы «Принглз». Но чипсов не было, ибо находились мы во французском баре.
– Давай пойдем куда-нибудь, где пиво наливают по пинте? – предложила Пола.
– Дорогая, у тебя, как всегда, безупречный вкус, – ответил я, стараясь не дышать носом, ибо от нее на меня снова пахнуло карболкой.
По счастью, мы были совсем недалеко от моего любимого заведения – «Гленбурн-артс», открытого для всех, кто выложит пятнадцать фунтов за клубную карту. Есть только одно ограничение для желающих вступить в клуб: заявления принимаются по четвергам. Это значит, что членами клуба становятся лишь относительно дисциплинированные люди, а поскольку желание вступить в «Гленбурн-артс» вкупе с самодисциплиной образует фигуру, известную в поэзии как оксюморон, то есть сочетание несочетаемого (например, горький мед или горячий снег), место за столиком там найдется в любое время суток.
Тем не менее те, кто все же добирается до клубного зала, пьет по-серьезному. Для них членство в работающем допоздна баре важнее, чем пребывание на работе в четверг после обеда. Это, чтобы вы понимали, лучшие из лучших.
Вот в этот-то сумрачный, уютный полуподвал мы и направили стопы, дабы расслабиться в красных бархатных креслах и выпить как положено.
Сначала поболтали о Лидии, с которой Пола была хорошо знакома. Я полюбопытствовал, видела ли она жениха Лидии? Оказалось, видела, и Лидия была просто счастлива, что он ей понравился.
Я не мог не заметить, что Пола не прижимает рук к груди – вполне, надо сказать, аппетитной груди, – не ахает и не воркует, как принято у девушек, если речь заходит о свадьбе.
– Он тебе чем-то не показался?
– Нет, нет… впрочем, да. – Она пригубила вино. Между прочим, нос у нее совсем не ужасный. – Он… тебе, наверное, не понравился бы.
– Да он, похоже, идеальный муж! – воскликнул я.
– В каком-то смысле да, – согласилась Пола.
– Кажется, Лидия говорила, что он очень чувствителен?
Что она такое говорила, я вовсе не был уверен, однако в виду имела явно.
– Да, – кокетливо надула губки Пола, – очень.
Я подумал об Элис и о том, как мило дуется она. У Джерарда свое мнение о том, почему нам, мужчинам, это кажется привлекательным, но ему просто не везет. Ни одна девушка из кокетства не надувала перед ним губок, а от ярости не дуются, а шипят. Я же нежился, словно кот в корзинке у батареи, наслаждаясь теплом Элис, «Гленбурна» и, как ни странно, Полы. От любви к Элис мне захотелось обнять весь мир – и ее тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113