Только Фарли могли понадобиться еще деньги, если в бумажнике уже есть четыреста пятьдесят фунтов. Когда банкомат проглотил его банковскую карту, он решил снять деньги с кредитки. Тут-то его и повязали.
Почему копы не проверили аэропорты? Они уверяли, что сделали все как надо и это на французском паспортном контроле прозевали, когда Фарли летел оттуда. Французская сторона хранила гордое молчание. Они оставили без ответа даже письмо, которое Фарли послал электронной почтой с реквизированного у Джерарда компьютера.
Разумеется, виноват был и сам Фарли, хотя о прощальном сообщении на моем автоответчике он напрочь забыл, а ключ считал потерянным. Алкоголь и «колеса» действуют на некоторых очень странно. Палатку он действительно бросил, но, поскольку туризм ненавидит, она ему все равно больше не пригодится.
Мне было крайне любопытно, зачем он переписал завещание, включив в него меня и Джерарда. Как выяснилось, раз в жизни увидев по телевизору некий политический прогноз, он понял, что в случае смерти его деньги отходят государству для выплаты пособий по безработице. После этого Фарли не успокоился, пока не побывал у нотариуса. Покупать выпивку абсолютно незнакомым людям он не стал бы ни за что.
Любил ли он Элис? Как будто бы да, по-своему любил. Спал ли он с нею, что не в пример важней? Как будто бы нет. «Никак не мог выбрать момента, чтобы подступиться», – признался он, тем самым подтверждая, что влюблен действительно был. Обычно с девушками у него таких сложностей не возникало.
А вот с опознанием тела прокололся Джерард. Несмотря на весь свой фельдшерский гонор, утопленников ему, верно, видеть не доводилось, тем более трагически погибших друзей. Поэтому Фарли он опознал только по штанам, не взглянув в лицо. Думаю, от человека с аллергией на контактные линзы мы не вправе ожидать большего.
Это признание прозвучало в разговоре за чаем в нашей квартире, отныне квартире Фарли, после того, как его нотариус несколько раз произнес слова «мошенничество» и «тюрьма».
– Подумайте, какое совпадение, – сказал Джерард. – На трупе были в точности такие же джинсы, что и у Фарли, с красным кантом вдоль шва.
Похоже, это оскорбило Фарли сильнее, чем кража у него девушки, квартиры и денег.
– Когда ты видел на мне джинсы с красным кантом?!
– Они же очень модные. Помнишь, я еще съязвил, а ты сказал, сейчас в таких все ходят.
– И когда же?
– По-моему, то было первое, что я от тебя услышал, когда мы познакомились в колледже. Я прошелся насчет твоих джинсов, а ты сказал, они очень модные, и еще сказал, что состояние моих джинсов наводит тебя на мысль, не подрался ли я с вояками из клуба владельцев ротвейлеров.
– Но это же было пятнадцать лет назад, – сказал Фарли.
Джерард пожал плечами:
– Таких мелочей я в голове не держу.
– Интересно, – вступил я, – кого мы кремировали? Полиция Корнуолла, по-моему, понятия не имеет.
– По крайней мере, ничего плохого мы не сделали, – сказал Джерард.
Элис стояла передо мной у плоского, темного диска пруда. На ней была шляпка из искусственного меха, элегантное пальто в талию и меховая муфта, должно быть, тоже искусственная. Она была похожа на русскую царевну, такую прелестную, что революционеры не могли найти в себе сил расстрелять ее. В Кенсингтонском дворце один за другим зажигались огни, темнота вокруг нас сгущалась, чернела вода и дорожки парка, снег казался синим. Элис села на скамейку рядом со мной, зябко поежилась. Я желал ее так, как никогда ничего и никого не желал. Мне хотелось послать к черту все – друзей, Лондон, работу – и вдвоем с Элис уехать в какие-нибудь прекрасные чужие края.
– Фарли я никогда не любила, – сказала она.
– Но жила в его квартире?
– Надо же мне было где-то жить. Он мною активно интересовался, и я его использовала.
– Ты уезжала с ним на выходные.
– Я не говорю, что он был мне неприятен, и мне казалось, я должна как-то отблагодарить его за то, что терпит меня.
– Ты с ним… вы хорошо тогда съездили?
– Нормально, только он все время меня фотографировал.
– Но ты ведь говорила, он классный. Говорила, что он как удачно поставленный светильник, яркий пример человека, победившего собственное тщеславие.
– Правда? Наверное, пьяна была.
Это было до неловкости похоже на мои собственные оправдания – да, впрочем, на чьи угодно.
Мимо нас прошел человек в джинсах, кроссовках и, несмотря на холод, в одном свитерке под пиджаком.
– Ходячее оскорбление британского вкуса, – кивнув на него, заметила Элис.
Я улыбнулся:
– Ну что, надежды нет? У нас с тобою? У меня ведь ничего не переменилось. Я по-прежнему тебя люблю.
– Гарри, это уже прошлое.
– Эй! Не трогай прошлое, я там живу! – воскликнул я. Она засмеялась, и мне захотелось обнять ее. – То, что ты слышала тогда, я говорил только ради Джерарда, я ничего этого не думал. Ни минуты не думал.
– Ты спал с бывшей подружкой Джерарда. Что, и это ради него? Не начинай, я рассержусь, и больше ничего. И потом, я теперь другая. Наверное, продолжать отношения стоит только в том случае, когда с самого начала в них все хорошо на девяносто девять процентов.
– У тебя кто-то есть? – спросил я, потому что непременно должен был спросить, хотя и знал ответ. У такой девушки всегда кто-то есть, а если в данный момент нет, то скоро будет.
– По-моему, ты не имеешь права на такие вопросы, – без всякого гнева сказала она.
– Нет, но я в ответе перед собственным ничтожеством.
Теперь Элис не засмеялась. Мы помолчали секунд пять, наблюдая, как на город опускается ночь, по-своему более яркая, чем день.
– Ждать принца тебе, возможно, придется долго, – сказал я, чтобы больше не молчать.
– Значит, подожду.
В пруду плескалась маленькая бурая уточка, похожая на птенца, но не птенец.
– Вроде для этого сейчас не время. Я думал, они выводятся весной.
– По-моему, это не утенок.
– А что же?
– Взрослая утка особой породы.
– Беда с вами, деревенскими, – вздохнул я. – Небось по тому, как она машет крыльями, ты можешь определить, будет ли весна теплой.
– Хватит острить, Гарри, – сказала Элис. Она явно на что-то злилась.
– Разве зимой они не улетают на юг, в теплые страны?
– Может, она не захотела улетать, может, ей хорошо здесь, на пруду. Не говори о том, чего не знаешь.
Я посмотрел на утку. Ей как будто было холодно, хотя не берусь объяснить, как вообще может быть уютно в ледяной воде. Просто мне показалось, что ей холодно. Мне стало жалко ее. Я спустил Рекса, чтобы он побегал у пруда. На птицу он внимания не обращал.
– Что мне сделать, чтобы ты передумала?
– Ничего, Гарри. Но я всегда буду тебя помнить.
– О, спасибо, это даже лучше, чем выйти за меня замуж. Мне уже намного веселее, – произнес я ровным голосом. Что мне нравилось в Элис больше всего – ей не нужно было объяснять, когда ты шутишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Почему копы не проверили аэропорты? Они уверяли, что сделали все как надо и это на французском паспортном контроле прозевали, когда Фарли летел оттуда. Французская сторона хранила гордое молчание. Они оставили без ответа даже письмо, которое Фарли послал электронной почтой с реквизированного у Джерарда компьютера.
Разумеется, виноват был и сам Фарли, хотя о прощальном сообщении на моем автоответчике он напрочь забыл, а ключ считал потерянным. Алкоголь и «колеса» действуют на некоторых очень странно. Палатку он действительно бросил, но, поскольку туризм ненавидит, она ему все равно больше не пригодится.
Мне было крайне любопытно, зачем он переписал завещание, включив в него меня и Джерарда. Как выяснилось, раз в жизни увидев по телевизору некий политический прогноз, он понял, что в случае смерти его деньги отходят государству для выплаты пособий по безработице. После этого Фарли не успокоился, пока не побывал у нотариуса. Покупать выпивку абсолютно незнакомым людям он не стал бы ни за что.
Любил ли он Элис? Как будто бы да, по-своему любил. Спал ли он с нею, что не в пример важней? Как будто бы нет. «Никак не мог выбрать момента, чтобы подступиться», – признался он, тем самым подтверждая, что влюблен действительно был. Обычно с девушками у него таких сложностей не возникало.
А вот с опознанием тела прокололся Джерард. Несмотря на весь свой фельдшерский гонор, утопленников ему, верно, видеть не доводилось, тем более трагически погибших друзей. Поэтому Фарли он опознал только по штанам, не взглянув в лицо. Думаю, от человека с аллергией на контактные линзы мы не вправе ожидать большего.
Это признание прозвучало в разговоре за чаем в нашей квартире, отныне квартире Фарли, после того, как его нотариус несколько раз произнес слова «мошенничество» и «тюрьма».
– Подумайте, какое совпадение, – сказал Джерард. – На трупе были в точности такие же джинсы, что и у Фарли, с красным кантом вдоль шва.
Похоже, это оскорбило Фарли сильнее, чем кража у него девушки, квартиры и денег.
– Когда ты видел на мне джинсы с красным кантом?!
– Они же очень модные. Помнишь, я еще съязвил, а ты сказал, сейчас в таких все ходят.
– И когда же?
– По-моему, то было первое, что я от тебя услышал, когда мы познакомились в колледже. Я прошелся насчет твоих джинсов, а ты сказал, они очень модные, и еще сказал, что состояние моих джинсов наводит тебя на мысль, не подрался ли я с вояками из клуба владельцев ротвейлеров.
– Но это же было пятнадцать лет назад, – сказал Фарли.
Джерард пожал плечами:
– Таких мелочей я в голове не держу.
– Интересно, – вступил я, – кого мы кремировали? Полиция Корнуолла, по-моему, понятия не имеет.
– По крайней мере, ничего плохого мы не сделали, – сказал Джерард.
Элис стояла передо мной у плоского, темного диска пруда. На ней была шляпка из искусственного меха, элегантное пальто в талию и меховая муфта, должно быть, тоже искусственная. Она была похожа на русскую царевну, такую прелестную, что революционеры не могли найти в себе сил расстрелять ее. В Кенсингтонском дворце один за другим зажигались огни, темнота вокруг нас сгущалась, чернела вода и дорожки парка, снег казался синим. Элис села на скамейку рядом со мной, зябко поежилась. Я желал ее так, как никогда ничего и никого не желал. Мне хотелось послать к черту все – друзей, Лондон, работу – и вдвоем с Элис уехать в какие-нибудь прекрасные чужие края.
– Фарли я никогда не любила, – сказала она.
– Но жила в его квартире?
– Надо же мне было где-то жить. Он мною активно интересовался, и я его использовала.
– Ты уезжала с ним на выходные.
– Я не говорю, что он был мне неприятен, и мне казалось, я должна как-то отблагодарить его за то, что терпит меня.
– Ты с ним… вы хорошо тогда съездили?
– Нормально, только он все время меня фотографировал.
– Но ты ведь говорила, он классный. Говорила, что он как удачно поставленный светильник, яркий пример человека, победившего собственное тщеславие.
– Правда? Наверное, пьяна была.
Это было до неловкости похоже на мои собственные оправдания – да, впрочем, на чьи угодно.
Мимо нас прошел человек в джинсах, кроссовках и, несмотря на холод, в одном свитерке под пиджаком.
– Ходячее оскорбление британского вкуса, – кивнув на него, заметила Элис.
Я улыбнулся:
– Ну что, надежды нет? У нас с тобою? У меня ведь ничего не переменилось. Я по-прежнему тебя люблю.
– Гарри, это уже прошлое.
– Эй! Не трогай прошлое, я там живу! – воскликнул я. Она засмеялась, и мне захотелось обнять ее. – То, что ты слышала тогда, я говорил только ради Джерарда, я ничего этого не думал. Ни минуты не думал.
– Ты спал с бывшей подружкой Джерарда. Что, и это ради него? Не начинай, я рассержусь, и больше ничего. И потом, я теперь другая. Наверное, продолжать отношения стоит только в том случае, когда с самого начала в них все хорошо на девяносто девять процентов.
– У тебя кто-то есть? – спросил я, потому что непременно должен был спросить, хотя и знал ответ. У такой девушки всегда кто-то есть, а если в данный момент нет, то скоро будет.
– По-моему, ты не имеешь права на такие вопросы, – без всякого гнева сказала она.
– Нет, но я в ответе перед собственным ничтожеством.
Теперь Элис не засмеялась. Мы помолчали секунд пять, наблюдая, как на город опускается ночь, по-своему более яркая, чем день.
– Ждать принца тебе, возможно, придется долго, – сказал я, чтобы больше не молчать.
– Значит, подожду.
В пруду плескалась маленькая бурая уточка, похожая на птенца, но не птенец.
– Вроде для этого сейчас не время. Я думал, они выводятся весной.
– По-моему, это не утенок.
– А что же?
– Взрослая утка особой породы.
– Беда с вами, деревенскими, – вздохнул я. – Небось по тому, как она машет крыльями, ты можешь определить, будет ли весна теплой.
– Хватит острить, Гарри, – сказала Элис. Она явно на что-то злилась.
– Разве зимой они не улетают на юг, в теплые страны?
– Может, она не захотела улетать, может, ей хорошо здесь, на пруду. Не говори о том, чего не знаешь.
Я посмотрел на утку. Ей как будто было холодно, хотя не берусь объяснить, как вообще может быть уютно в ледяной воде. Просто мне показалось, что ей холодно. Мне стало жалко ее. Я спустил Рекса, чтобы он побегал у пруда. На птицу он внимания не обращал.
– Что мне сделать, чтобы ты передумала?
– Ничего, Гарри. Но я всегда буду тебя помнить.
– О, спасибо, это даже лучше, чем выйти за меня замуж. Мне уже намного веселее, – произнес я ровным голосом. Что мне нравилось в Элис больше всего – ей не нужно было объяснять, когда ты шутишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113