И это было совсем не плохо.
Работа стала на удивление интересной, поскольку отвлекала от мыслей об Элис, и я даже обнаружил в себе странную способность заниматься делом в течение целого часа. За неделю я умудрился отснять четыре сюжета о гениях жалобы, королях неудачных покупок и великолепных жертвах системы обслуживания. Взрывающиеся фритюрницы и зловеще тикающие электрокофеварки если и не будили во мне любопытство, то хотя бы отвлекали внимание, не вызывая немедленного желания сбежать куда глаза глядят. Я даже выбил у Федерации профессиональных строителей согласие обнародовать имена недобросовестных работников – в частности, того работника, что обобрал до последнего винтика нас с Джерардом. Как-то вечером – разумеется, за компанию с шефом, – я трудился сверхурочно. Все, что угодно, лишь бы не думать об Элис.
Я знал: похороны – мой главный шанс, тут либо пан, либо пропал. Там можно, по меньшей мере, назначить Элис свидание, хотя, конечно, трудно придумать для этого худшее время и место. Я старался учесть все возможные мелочи.
Придя домой, я брался за модные журналы для мужчин, проглядывая страницу за страницей в поисках идеального прикида для похорон. Специально на эту тему ничего найти не удалось, но через неделю я получил примерное представление о том, что из черного принято носить. Позвонил даже в журнал «GQ», где мне сказали, что для траурных костюмов «в моде приколы» и что они могли бы подобрать мне что-нибудь достойное по предварительному заказу месяца через три-четыре. Мне это не подходило, но по крайней мере я туда позвонил, хотя, как мне кажется, во время разговора в трубке слышалось сдавленное хихиканье. Уж не знаю, что они там имели в виду под «приколами»; мелькнувшие в моем воображении картины вряд ли соответствовали требованиям хорошего вкуса. Например, духовой оркестр, играющий мелодию из «Этого странного чувства» .
Посещала меня и мысль позвонить Элис, узнать, как она там, или, точнее, показать, что вот я звоню узнать, как она там; но, договорившись о встрече, пусть даже на похоронах, я не хотел давать ей шансов к отступлению. Джерард ей звонить не стал бы – в основном потому, что узнавать телефон Фарли ему пришлось бы у меня, да и потом, он не придумал бы, что сказать ей. Меня подмывало выяснить, приходили ли к ней из полиции, но мое общение с ней эти мрачные, подозрительные люди могли расценить как тайный сговор.
Трудно было найти человека, располагавшего временем для перевозки тела Фарли из Корнуолла, поэтому мучиться выбором одежды я мог почти месяц – или, скорее, не мучиться, а волевым движением оставить солидную сумму в магазине, где вкусу продавца можно доверять.
От того, о чем пойдет речь ниже, вам, возможно, будет противно. Пожалуй, теперь противно и мне самому, но, поверьте, в данный момент это последний писк моды. Я знаю, что говорю: не ограничившись информацией мужских журналов, я позвонил еще в пару модельных агентств, представившись корреспондентом «GQ», и спросил, какие советы они могут дать насчет мужских костюмов, ни в коем случае не забыв поинтересоваться, что лучше смотрится на представительных (толстых) мужчинах, чтобы и мне подошло.
Я выбрал угольно-черную однобортную тройку от Спенсера – элегантный жилет с высокой застежкой, который можно купить, по-моему, исключительно на Кингз-роуд, черную шелковую рубашку и черный шелковый галстук – оттуда же – и черные ботинки от Челси. Весь комплект обошелся менее чем в 800 фунтов, но чувствовал я себя в нем превосходно. На палец нацепил серебряную печатку со звездой – дань китчевому стилю семидесятых, недавно опять вошедшему в моду. Еще хотел приобрести маленькую французскую сумочку-визитку, чтобы дополнить наряд (именно это советовали журналы), но пребывал под впечатлением уверенности тех двух полицейских, этих одетых в синее жирных амбалов, в моей гомосексуальности и смеха в трубке во время разговора с «GQ» и не стал. Странно, что это меня занимало, но, наверное, с детства внушенное мнение о «голубых» как о низших существах приводит к некой остаточной гомофобии, пусть даже я рад был бы избавиться от нее. До сих пор не выношу прилюдно целующихся и держащихся за руки мужчин, хотя, с другой стороны, наблюдать, как занимаются этим смешанные пары, мне нравится ничуть не больше. В общем, гомосексуалистом я бы стал… Нет, если уж выбирать, то бисексуалом. Это бесконечно повысило бы мои шансы на успех, но смелости или воли, чтобы попробовать, у меня никогда не хватит. Как говорил один мой школьный учитель, кишка тонка.
Уходя от темы – правильно, я ведь не «голубой», и хватит об этом, – и возвращаясь к одежде, в глубине души я подумывал взять кредит в банке и купить себе что-нибудь от Армани или другого столь же пафосного модельера, но побоялся, что Элис сочтет меня пижоном, а пижонство и китч – две большие разницы. Новое платье короля – образец хорошего вкуса, когда все им восхищаются; пижонство – когда люди понимают, что никакого платья нет. А китч – когда все мы решаем, будто ходить голыми весело, и ничего кроме.
Золотое правило, которому надо безоговорочно следовать, чтобы не попасть впросак, таково: некоторое время мода должна служить верхом безвкусицы, по крайней мере, у нас в Британии. Одежда от Армани для меня пока что пижонство только из-за того, какие люди у него одеваются. Не то чтобы я зарекался носить вещи от Армани, но подожду, пока они из пижонских станут китчевыми.
Что меня изумляет в настоящих богачах, которых я периодически наблюдаю во время прогулок по Челси, так это их одинаковость. Разумеется, даже среди них попадаются люди творческие и интересные, но почему-то все они предпочитают тратить деньги на один и тот же набор: Армани, «Лендровер», «Харлей-Дэвидсон», Шанель, причем, как правило, выглядят ужасно. Синие пиджаки для мужчин, свитера со спущенными плечами для женщин, яхт-клубные мокасины на каждый день, туфли от Черч или Джимми Чу на выход. Просто удивительно, что люди, которым деньги дают неслыханную во всей истории свободу, мирятся со столькими ограничениями.
У богатых есть деньги, а остальным приходится довольствоваться стилем. Со времен юношеского увлечения панк-роком во мне осталась крупица элитарного высокомерия – и некоторая убежденность в том, что, если вы уже о чем-либо слышали, значит, оно уже вышло из моды. Как я уже сказал, то же самое в клубах: горячая новость нынешней недели к неделе следующей уже безнадежно остывает. Цель одежды – как можно полнее выражать индивидуальность, но в еще большей степени – доказывать, что вы принадлежите к некоему кругу избранных и носите не то, в чем проводит субботний вечер каждый биржевой маклер. При всем при том по большей части я выгляжу как мешок с дерьмом и в свет выхожу в тех же заношенных, затрапезных и немодных шмотках, что и на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Работа стала на удивление интересной, поскольку отвлекала от мыслей об Элис, и я даже обнаружил в себе странную способность заниматься делом в течение целого часа. За неделю я умудрился отснять четыре сюжета о гениях жалобы, королях неудачных покупок и великолепных жертвах системы обслуживания. Взрывающиеся фритюрницы и зловеще тикающие электрокофеварки если и не будили во мне любопытство, то хотя бы отвлекали внимание, не вызывая немедленного желания сбежать куда глаза глядят. Я даже выбил у Федерации профессиональных строителей согласие обнародовать имена недобросовестных работников – в частности, того работника, что обобрал до последнего винтика нас с Джерардом. Как-то вечером – разумеется, за компанию с шефом, – я трудился сверхурочно. Все, что угодно, лишь бы не думать об Элис.
Я знал: похороны – мой главный шанс, тут либо пан, либо пропал. Там можно, по меньшей мере, назначить Элис свидание, хотя, конечно, трудно придумать для этого худшее время и место. Я старался учесть все возможные мелочи.
Придя домой, я брался за модные журналы для мужчин, проглядывая страницу за страницей в поисках идеального прикида для похорон. Специально на эту тему ничего найти не удалось, но через неделю я получил примерное представление о том, что из черного принято носить. Позвонил даже в журнал «GQ», где мне сказали, что для траурных костюмов «в моде приколы» и что они могли бы подобрать мне что-нибудь достойное по предварительному заказу месяца через три-четыре. Мне это не подходило, но по крайней мере я туда позвонил, хотя, как мне кажется, во время разговора в трубке слышалось сдавленное хихиканье. Уж не знаю, что они там имели в виду под «приколами»; мелькнувшие в моем воображении картины вряд ли соответствовали требованиям хорошего вкуса. Например, духовой оркестр, играющий мелодию из «Этого странного чувства» .
Посещала меня и мысль позвонить Элис, узнать, как она там, или, точнее, показать, что вот я звоню узнать, как она там; но, договорившись о встрече, пусть даже на похоронах, я не хотел давать ей шансов к отступлению. Джерард ей звонить не стал бы – в основном потому, что узнавать телефон Фарли ему пришлось бы у меня, да и потом, он не придумал бы, что сказать ей. Меня подмывало выяснить, приходили ли к ней из полиции, но мое общение с ней эти мрачные, подозрительные люди могли расценить как тайный сговор.
Трудно было найти человека, располагавшего временем для перевозки тела Фарли из Корнуолла, поэтому мучиться выбором одежды я мог почти месяц – или, скорее, не мучиться, а волевым движением оставить солидную сумму в магазине, где вкусу продавца можно доверять.
От того, о чем пойдет речь ниже, вам, возможно, будет противно. Пожалуй, теперь противно и мне самому, но, поверьте, в данный момент это последний писк моды. Я знаю, что говорю: не ограничившись информацией мужских журналов, я позвонил еще в пару модельных агентств, представившись корреспондентом «GQ», и спросил, какие советы они могут дать насчет мужских костюмов, ни в коем случае не забыв поинтересоваться, что лучше смотрится на представительных (толстых) мужчинах, чтобы и мне подошло.
Я выбрал угольно-черную однобортную тройку от Спенсера – элегантный жилет с высокой застежкой, который можно купить, по-моему, исключительно на Кингз-роуд, черную шелковую рубашку и черный шелковый галстук – оттуда же – и черные ботинки от Челси. Весь комплект обошелся менее чем в 800 фунтов, но чувствовал я себя в нем превосходно. На палец нацепил серебряную печатку со звездой – дань китчевому стилю семидесятых, недавно опять вошедшему в моду. Еще хотел приобрести маленькую французскую сумочку-визитку, чтобы дополнить наряд (именно это советовали журналы), но пребывал под впечатлением уверенности тех двух полицейских, этих одетых в синее жирных амбалов, в моей гомосексуальности и смеха в трубке во время разговора с «GQ» и не стал. Странно, что это меня занимало, но, наверное, с детства внушенное мнение о «голубых» как о низших существах приводит к некой остаточной гомофобии, пусть даже я рад был бы избавиться от нее. До сих пор не выношу прилюдно целующихся и держащихся за руки мужчин, хотя, с другой стороны, наблюдать, как занимаются этим смешанные пары, мне нравится ничуть не больше. В общем, гомосексуалистом я бы стал… Нет, если уж выбирать, то бисексуалом. Это бесконечно повысило бы мои шансы на успех, но смелости или воли, чтобы попробовать, у меня никогда не хватит. Как говорил один мой школьный учитель, кишка тонка.
Уходя от темы – правильно, я ведь не «голубой», и хватит об этом, – и возвращаясь к одежде, в глубине души я подумывал взять кредит в банке и купить себе что-нибудь от Армани или другого столь же пафосного модельера, но побоялся, что Элис сочтет меня пижоном, а пижонство и китч – две большие разницы. Новое платье короля – образец хорошего вкуса, когда все им восхищаются; пижонство – когда люди понимают, что никакого платья нет. А китч – когда все мы решаем, будто ходить голыми весело, и ничего кроме.
Золотое правило, которому надо безоговорочно следовать, чтобы не попасть впросак, таково: некоторое время мода должна служить верхом безвкусицы, по крайней мере, у нас в Британии. Одежда от Армани для меня пока что пижонство только из-за того, какие люди у него одеваются. Не то чтобы я зарекался носить вещи от Армани, но подожду, пока они из пижонских станут китчевыми.
Что меня изумляет в настоящих богачах, которых я периодически наблюдаю во время прогулок по Челси, так это их одинаковость. Разумеется, даже среди них попадаются люди творческие и интересные, но почему-то все они предпочитают тратить деньги на один и тот же набор: Армани, «Лендровер», «Харлей-Дэвидсон», Шанель, причем, как правило, выглядят ужасно. Синие пиджаки для мужчин, свитера со спущенными плечами для женщин, яхт-клубные мокасины на каждый день, туфли от Черч или Джимми Чу на выход. Просто удивительно, что люди, которым деньги дают неслыханную во всей истории свободу, мирятся со столькими ограничениями.
У богатых есть деньги, а остальным приходится довольствоваться стилем. Со времен юношеского увлечения панк-роком во мне осталась крупица элитарного высокомерия – и некоторая убежденность в том, что, если вы уже о чем-либо слышали, значит, оно уже вышло из моды. Как я уже сказал, то же самое в клубах: горячая новость нынешней недели к неделе следующей уже безнадежно остывает. Цель одежды – как можно полнее выражать индивидуальность, но в еще большей степени – доказывать, что вы принадлежите к некоему кругу избранных и носите не то, в чем проводит субботний вечер каждый биржевой маклер. При всем при том по большей части я выгляжу как мешок с дерьмом и в свет выхожу в тех же заношенных, затрапезных и немодных шмотках, что и на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113