У меня не было никаких шансов уйти с виллы живым без посторонней помощи. Я израсходовал весь боекомплект «тауруса», удерживая охранников на почтительном расстоянии от себя, и, когда пистолет тихо клацнул ударником, я отшвырнул его в сторону и, безрадостно пробормотав: «Погибоша аки обре», попытался отползти на несколько метров от дома, но какая-то сволочь выстрелила в меня с крыши, и пуля перебила фалангу мизинца.
Для масштаба нынешнего сражения моя рана могла бы квалифицироваться как пустяковая, но кровь хлынула из пальца, как из крана. Скрипя зубами, я обмотал палец подолом майки и подумал, что все мои беды начались оттого, что в мире нарушилась целостность закономерности и логики, что все перевернулось кверху ногами, и потому люди стали идти под пули ради пустых чемоданов и неразделенной любви, бороться с наркомафией при помощи беззубых змей; лучшая подруга, исчезнув в Москве, внезапно обозначилась в Южной Америке, едва ли не в объятиях заклятого мафиози; а малознакомая глухонемая девушка, ничего не видевшая в жизни, кроме жестокого папочки и револьверов, утерла нос опытным мужикам в мастерстве стрельбы.
Мария, должно быть, нарочно выжидала, когда «команчи» подойдут ко мне почти вплотную, чтобы я успел прочувствовать ценность жизни, особенно ее последних минут, и только тогда подключила тяжелую артиллерию своего редкостного дарования. Пули срезали охранников, как цветы во дворе у дядюшки Ромэно. Ни одного промаха! Я вскочил на ноги и что есть духу помчался к лесу, надеясь, что меня никто не станет преследовать и кровопролитие на этом закончится.
Когда я забежал под кроны деревьев, Мария, стоящая за стволом дерева с винтовкой наизготове, приветственно кивнула мне, закинула винтовку за спину и, наклонившись, бережно подняла с земли букет выкопанных цветов.
Я не чувствовал ни облегчения, ни ликования. Раненый палец полыхал огнем, и в нем тяжелыми толчками пульсировала кровь. В голове носились какие-то безрадостные мысли о бессмысленности моей жизни. Я не мог видеть спокойного и одухотворенного лица Марии, которая бережно, как ребенка, несла в руках цветы, придерживая их лохматые корни. Я не мог думать о том, что будет, когда Влад вскроет чемодан и какое несчастное выражение появится на лице Дика, справедливо ожидающего вознаграждения. Я не знал, что буду делать сегодня, завтра и всю дальнейшую жизнь, мне неприятно было об этом думать, потому что все отравили мысли об Анне.
Мы подошли к машине. Влад, крепко обиженный на меня за бездействие в самый ответственный момент, демонстративно повернулся ко мне спиной. Дик, снова водрузив на голову сомбреро и обретя привычный вид, с подчеркнутым любопытством рассматривал чемодан, лежащий на заднем сиденье, стучал пальцем по его бокам, выдувал несуществующие песчинки из замков, – словом, ждал вознаграждения.
Мы все молчали, но только Мария – по понятным причинам. После сумбурного штурма виллы, который неминуемо закончился бы нашим полным поражением, если бы не меткий огонь Марии, наступил коммуникабельный провал.
Мария взяла мою руку, посмотрела на палец, но едва потянулась за какой-то целебной травкой, как до нас донесся нарастающий рокот вертолета. Замерев, мы подняли головы. Рокот усиливался, к нему добавился свист лопастей, и в рваном пологе показалось белое брюхо вертолета. Мария схватила винтовку, вскинула ее, и я едва успел ударить по цевью. Мелькнула тень, вспорхнули птицы, закачались лианы. Потом все затихло.
Девушка опустила винтовку на сиденье и вопросительно посмотрела на меня.
– Все правильно, – за меня ответил Дик и, поймав взгляд Марии, кивнул. – Это моя проблема. Если бы ты выстрелила, понимаешь?.. Если бы ты сбила вертолет, то Ромэно не засчитал бы этого мне. Понимаешь? И тебя мне было бы не видать как своих ушей. Но подождем еще…
Влад понял Дика по жестикуляции и перебил его.
– Конечно! – причмокнув губами, сказал мой друг. – Кругом одни принципы! Один не стреляет, потому что ему стало жалко какую-то тетю. Второй – потому что хочет жениться. И Гонсалес преспокойно улетает на вертолете прямо из-под нашего носа. Теперь он снова будет резать всех подряд, как поросят, а народ будет вздыхать и сетовать, какой же он нехороший.
Дик терпеливо дожидался, когда Влад замолчит. Он хотел сказать что-то важное, но не столько мне, сколько Марии. Но девушка снова занялась моим пальцем. Она выдавила на него сок красных ягод, а затем перевязала длинным и тонким листом, похожим на ивовый.
– Мария! – сказал он, когда девушка закончила заниматься мной и подняла глаза. – Конечно, тебя мне было бы не видать как своих ушей. Но надо немного подождать. Я думаю, что еще десять-пятнадцать минут. И в нашей жизни очень многое изменится…
Не знаю, понимала ли она его дословно, но от слов Дика мне почему-то стало не по себе. А когда он вынул из кармана пустой флакон из-под настойки гуао и недвусмысленно подкинул его на ладони, то от дурного предчувствия меня прошибло холодным потом.
– Хватит болтать! – сказал мне Влад, хотя я был нем, как Мария. – Поехали!
– Ты думаешь, что из-за этого чемодана я стал бы бежать под пули? – спросил меня Дик, поглядывая на Марию. – Ошибаешься! Я облил настойкой ручку управления, и пилоту осталось жить считанные минуты. Потом вертолет упадет в сельву, и останки Гонсалеса съедят черви.
Я схватил его за плечо с такой силой, что Дик поморщился и толкнул меня в грудь.
– Ты что?! – закричал он. – Аккуратнее! А то понаставишь мне синяков перед свадьбой!
– Ты, тупица! – бормотал я, сжимая ворот его жакета. – Кто тебя просил это делать? Кто тебе разрешил? Ты понимаешь, сволочь, что наделал?
Я прижал Дика к капоту джипа. Глядя на меня, как на сумасшедшего, он с испугом оттолкнул меня и, поправляя на себе жакет, пробормотал:
– Переволновался, парень! Возьми в машине бутылку рома, выпей, полегчает.
Даже Влад участливо взглянул на меня и спросил:
– Обиделся, что ли? Чего на всех кидаешься?
Я шарахнул кулаком по капоту и, чтобы никто не увидел слез, выступивших на глазах, быстро пошел напролом через заросли. «Но почему, почему Анна оказалась рядом с Гонсалесом? – думал я. – Что за роковое совпадение! Будто судьба посмеивается над нами и нарочно подставляет под удар самых близких людей. Я виноват во всем. Я отдал Дику настойку. А этому тупому торгашу нельзя было доверять».
Мокрые ветки хлестали меня по лицу, смешивая слезы с росой. Повязка, которую соорудила на моем пальце Мария, сорвалась вместе с корочкой подсохшей крови, и алые капли, разбиваясь о листья, точечным пунктиром отмечали мой путь. Куда несли меня ноги – не знаю. Перед глазами стояло лицо Анны – знакомое, изученное в деталях, давно ставшее родным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113