– удивился Кузя. – Жить что ли надоело?
– В лагерь ехать не хочу. Я ж не дурак, много не буду, почитаю, что там на бумажке написано, и съем столько, чтоб мне плохо стало, вот меня и не возьмут.
– Нет, Митя, ты дурак, – вздохнул Кузя. – В лагере же хорошо: речка, лес, игры всякие, походы. Здорово.
– Ты там был?
– Ну… Нет.
– Чего тогда говоришь? Там еще поганее, чем здесь!
– А разве тебе здесь плохо?
Митька повернул голову и сердито посмотрел на Кузю, проверяя, не шутит ли тот.
– А ты думаешь, блин, тут клево?! Прям счастья полные штаны! Сам-то, поди, у мамки с папкой живешь, а?
– У меня недавно умерла мать, – спокойно ответил Кузя. – Умерла недавно, только давным-давно она меня бросила. Я у приемной матери живу. Тимур вот мой названный брат, это его родная мама, а я сирота.
Они помолчали. Краем глаза Кузя видел, как из левого кармана Митька пару раз вытаскивал мятую сигаретную пачку. Вытаскивал и запихивал обратно.
– Мить, хочешь, я тебе помогу в лагерь не поехать, – неожиданно для себя самого предложил Ярочкин. – Хотя бы пока. Поживешь без этого лагеря тут недельку-другую. Хочешь?
– Хочу, – буркнул Митька. – А как?
– Сейчас ляжешь в изолятор, я скажу, что у тебя температура поднялась. Тамары Михайловны сегодня нет, я за нее. А после температуры тебя неделю точно на карантине продержат и в лагерь не пустят. Идет?
– Идет! – обрадовался мальчишка. – Ща, я тебе стекло назад запихаю.
Он подставил табурет, встал на него и схватил огромное стекло, которое Кузя даже передвинуть в одиночку не смог. Ярочкин зажмурился, когда Митька махом поднял стекло вверх на вытянутых руках, но ожидаемого звона не услышал, только тихий дребезг. Он приоткрыл один глаз: стекло красовалось на своем законном месте.
Кузя постучал в дверь, и Тимур открыл ее.
– Мить, ты бы ключ-то вернул, – попросил Ярочкин.
– Какой ключ?
– Ну тот, которым ты этот кабинет открывал.
– Я не ключом, я булавкой, – махнул рукой Митька и выскочил за дверь.
– Булавкой? – пробормотал Тимур Каримов, недоверчиво осматривая личину замка.
Через десять минут все три упаковки «Кларитина», две полные и одна начатая, лежали в шкафу, а Митька Гуцуев – в изоляторе.
Тимка снова уехал на свою милицейскую практику, а Кузю все не покидала тревожная мысль: очень уж быстро Митька сдался и переменил к нему свое отношение. Что-то тут не так…
Глава 18
Маше Рокотовой все-таки пришлось принимать отдел. Она сопротивлялась этому почти с самого первого дня своей работы в еженедельнике «Бизнес-Ярославль», но все – от главного редактора до фотографов и корректоров – понимали, что отделом экономики и финансов управляет именно она. Правда, последний год, после автомобильной аварии, Маша плохо себя чувствовала и подумывала совсем оставить журналистскую работу, да все не решалась. Но теперь формальный начальник ушел на городское телевидение, и все взоры опять обратились к ней. Главный нажал на Рокотову, как он один умел и мог себе позволить из-за многолетней и многотрудной дружбы. Она согласилась.
Маша терпеть не могла за кого-то, кроме себя, отвечать. Достаточно уже того, что она отвечает за своих детей, да и те, слава Богу, выросли. Только-только она вздохнула свободно, снова ощутила себя почти молодой и беззаботной, как опять обрушивается на нее ненавистная начальственная должность. Это только кажется, что руководить приятно и просто. Может быть, кому-то, кому нравится сам процесс, власть и доставляет удовольствие, а для человека, старающегося заботиться не только о собственных амбициях, но и об успехе дела и благе подчиненных, это тяжелый и обременительный крест.
Тьфу, пять минут в новом кресле, а в голову уже лезут дурацкие и пафосные мысли, подумала Рокотова и развязала первую папку. Ее удивляла и умиляла организация труда бывшего начальника: он все писал на бумажках и огрызках бумажек от руки, клеил эти кусочки, ставил стрелочки, звездочки, ссылочки… Компьютера в его кабинете не было вовсе. Бумажки и огрызки отдавались в печать машинистке, но потом возвращались в кабинет начальника и оседали в многочисленных папках и папочках. Весь этот огромный архив, бесполезный и Маше не нужный, приняла она под подпись и выбросить, разумеется, не могла. Теперь предстояло рассовать его по стенным шкафам, освободить рабочий стол и перетащить в кабинет свой компьютер. Хотелось бы, конечно, на всякий случай составить подобие картотеки папок и папочек, но для этого нужно их все просмотреть… Когда-нибудь потом, когда будет свободное время. А оно теперь вряд ли будет.
В дверь постучали. Маша обреченно вздохнула: сегодня сотрудники редакции шли с поздравлениями просто вереницей, даже те, кто нисколько не был рад ее назначению. Она благодарила, от улыбок уже сводило скулы, а уши почему-то горели, словно за дверью нового кабинета ее кто-то ругал на чем свет стоит. Она даже догадывалась кто.
– Входите! – крикнула она нерешительному посетителю.
На своих не похоже, в журналистской среде не принято скрестись и ждать за дверью. Стук повторился.
– Да входите же! – рассердилась Рокотова и тут же обомлела: в кабинет бочком протиснулся ректор университета перспективных технологий Виктор Николаевич Садовский.
Они были знакомы очень давно, но он ни разу не снизошел до того, чтобы прийти к ней. Если Маша Рокотова была ему нужна, он просил ее приехать, почти вызывал, иногда присылал за ней машину. Сегодня он явился сам. Что же, интересно, должно было случиться, чтобы Виктор Николаевич позабыл про свой статус, ранг, степени и звания и приехал?
Звания, степени, ранги и статусы… Рокотовой всегда было забавно, а иногда и грустно смотреть на таких их обладателей, как Садовский.
Кандидатскую диссертацию написал ему приятель, отчаянно нуждавшийся в деньгах. Виктор делал преподавательскую карьеру, а приятелю продолжал платить за то, что тот регулярно включал его соавтором в свои статьи, а потом – в учебники и пособия, готовил материалы для лекций, вычитывал и выправлял работы дипломников и аспирантов. К тому моменту, когда приятель отбыл на постоянное место жительства и работы в Нидерланды, Виктор Садовский защитил уже и докторскую диссертацию. Как и в кандидатской, там не было ни строчки, написанной автором собственноручно. Все кругом об этом знали и уже устали обсуждать. Просто приняли как доказательство хороших организаторских способностей Садовского, да и избрали его ректором. Но Рокотовой давно было понятно: не было у Виктора Николаевича даже этого таланта, единственное, на что он был способен – это положить в свой карман деньги, которые сами собой плывут в руки. Человек он, правда, был не плохой, добрый, отзывчивый человек, но университет все-таки жаль, такую махину развалил…
– Виктор Николаевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– В лагерь ехать не хочу. Я ж не дурак, много не буду, почитаю, что там на бумажке написано, и съем столько, чтоб мне плохо стало, вот меня и не возьмут.
– Нет, Митя, ты дурак, – вздохнул Кузя. – В лагере же хорошо: речка, лес, игры всякие, походы. Здорово.
– Ты там был?
– Ну… Нет.
– Чего тогда говоришь? Там еще поганее, чем здесь!
– А разве тебе здесь плохо?
Митька повернул голову и сердито посмотрел на Кузю, проверяя, не шутит ли тот.
– А ты думаешь, блин, тут клево?! Прям счастья полные штаны! Сам-то, поди, у мамки с папкой живешь, а?
– У меня недавно умерла мать, – спокойно ответил Кузя. – Умерла недавно, только давным-давно она меня бросила. Я у приемной матери живу. Тимур вот мой названный брат, это его родная мама, а я сирота.
Они помолчали. Краем глаза Кузя видел, как из левого кармана Митька пару раз вытаскивал мятую сигаретную пачку. Вытаскивал и запихивал обратно.
– Мить, хочешь, я тебе помогу в лагерь не поехать, – неожиданно для себя самого предложил Ярочкин. – Хотя бы пока. Поживешь без этого лагеря тут недельку-другую. Хочешь?
– Хочу, – буркнул Митька. – А как?
– Сейчас ляжешь в изолятор, я скажу, что у тебя температура поднялась. Тамары Михайловны сегодня нет, я за нее. А после температуры тебя неделю точно на карантине продержат и в лагерь не пустят. Идет?
– Идет! – обрадовался мальчишка. – Ща, я тебе стекло назад запихаю.
Он подставил табурет, встал на него и схватил огромное стекло, которое Кузя даже передвинуть в одиночку не смог. Ярочкин зажмурился, когда Митька махом поднял стекло вверх на вытянутых руках, но ожидаемого звона не услышал, только тихий дребезг. Он приоткрыл один глаз: стекло красовалось на своем законном месте.
Кузя постучал в дверь, и Тимур открыл ее.
– Мить, ты бы ключ-то вернул, – попросил Ярочкин.
– Какой ключ?
– Ну тот, которым ты этот кабинет открывал.
– Я не ключом, я булавкой, – махнул рукой Митька и выскочил за дверь.
– Булавкой? – пробормотал Тимур Каримов, недоверчиво осматривая личину замка.
Через десять минут все три упаковки «Кларитина», две полные и одна начатая, лежали в шкафу, а Митька Гуцуев – в изоляторе.
Тимка снова уехал на свою милицейскую практику, а Кузю все не покидала тревожная мысль: очень уж быстро Митька сдался и переменил к нему свое отношение. Что-то тут не так…
Глава 18
Маше Рокотовой все-таки пришлось принимать отдел. Она сопротивлялась этому почти с самого первого дня своей работы в еженедельнике «Бизнес-Ярославль», но все – от главного редактора до фотографов и корректоров – понимали, что отделом экономики и финансов управляет именно она. Правда, последний год, после автомобильной аварии, Маша плохо себя чувствовала и подумывала совсем оставить журналистскую работу, да все не решалась. Но теперь формальный начальник ушел на городское телевидение, и все взоры опять обратились к ней. Главный нажал на Рокотову, как он один умел и мог себе позволить из-за многолетней и многотрудной дружбы. Она согласилась.
Маша терпеть не могла за кого-то, кроме себя, отвечать. Достаточно уже того, что она отвечает за своих детей, да и те, слава Богу, выросли. Только-только она вздохнула свободно, снова ощутила себя почти молодой и беззаботной, как опять обрушивается на нее ненавистная начальственная должность. Это только кажется, что руководить приятно и просто. Может быть, кому-то, кому нравится сам процесс, власть и доставляет удовольствие, а для человека, старающегося заботиться не только о собственных амбициях, но и об успехе дела и благе подчиненных, это тяжелый и обременительный крест.
Тьфу, пять минут в новом кресле, а в голову уже лезут дурацкие и пафосные мысли, подумала Рокотова и развязала первую папку. Ее удивляла и умиляла организация труда бывшего начальника: он все писал на бумажках и огрызках бумажек от руки, клеил эти кусочки, ставил стрелочки, звездочки, ссылочки… Компьютера в его кабинете не было вовсе. Бумажки и огрызки отдавались в печать машинистке, но потом возвращались в кабинет начальника и оседали в многочисленных папках и папочках. Весь этот огромный архив, бесполезный и Маше не нужный, приняла она под подпись и выбросить, разумеется, не могла. Теперь предстояло рассовать его по стенным шкафам, освободить рабочий стол и перетащить в кабинет свой компьютер. Хотелось бы, конечно, на всякий случай составить подобие картотеки папок и папочек, но для этого нужно их все просмотреть… Когда-нибудь потом, когда будет свободное время. А оно теперь вряд ли будет.
В дверь постучали. Маша обреченно вздохнула: сегодня сотрудники редакции шли с поздравлениями просто вереницей, даже те, кто нисколько не был рад ее назначению. Она благодарила, от улыбок уже сводило скулы, а уши почему-то горели, словно за дверью нового кабинета ее кто-то ругал на чем свет стоит. Она даже догадывалась кто.
– Входите! – крикнула она нерешительному посетителю.
На своих не похоже, в журналистской среде не принято скрестись и ждать за дверью. Стук повторился.
– Да входите же! – рассердилась Рокотова и тут же обомлела: в кабинет бочком протиснулся ректор университета перспективных технологий Виктор Николаевич Садовский.
Они были знакомы очень давно, но он ни разу не снизошел до того, чтобы прийти к ней. Если Маша Рокотова была ему нужна, он просил ее приехать, почти вызывал, иногда присылал за ней машину. Сегодня он явился сам. Что же, интересно, должно было случиться, чтобы Виктор Николаевич позабыл про свой статус, ранг, степени и звания и приехал?
Звания, степени, ранги и статусы… Рокотовой всегда было забавно, а иногда и грустно смотреть на таких их обладателей, как Садовский.
Кандидатскую диссертацию написал ему приятель, отчаянно нуждавшийся в деньгах. Виктор делал преподавательскую карьеру, а приятелю продолжал платить за то, что тот регулярно включал его соавтором в свои статьи, а потом – в учебники и пособия, готовил материалы для лекций, вычитывал и выправлял работы дипломников и аспирантов. К тому моменту, когда приятель отбыл на постоянное место жительства и работы в Нидерланды, Виктор Садовский защитил уже и докторскую диссертацию. Как и в кандидатской, там не было ни строчки, написанной автором собственноручно. Все кругом об этом знали и уже устали обсуждать. Просто приняли как доказательство хороших организаторских способностей Садовского, да и избрали его ректором. Но Рокотовой давно было понятно: не было у Виктора Николаевича даже этого таланта, единственное, на что он был способен – это положить в свой карман деньги, которые сами собой плывут в руки. Человек он, правда, был не плохой, добрый, отзывчивый человек, но университет все-таки жаль, такую махину развалил…
– Виктор Николаевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81